Лёд (СИ) - Росомахина Татьяна (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Котелка для готовки у нас не было, поэтому мы натопили воды прямо в кружках и поели строганины. Потом разобрали укрытие — перевернули волокушу днищем вниз, увязали пожитки: медвежью шкуру и одеяла, три сумки, бесполезные здесь мечи, мешок с едой…
Ниэллин молчал и не открывал осанвэ — наверное, не хотел делиться своими печалями. Будто мне и так не видно, что ему плохо! Я было подступила к нему с утешениями, но он ответил, мягко и непроницаемо: «Не тревожься, Тинвэ. Это только лютня. Со мной все в порядке».
Как лезть к нему в душу, если он не желает этого?
Когда мы заканчивали со сборами, с юга донесся отдаленный протяжный грохот и сотрясение. Ох, только бы лед у нас на пути не разломался окончательно!
Мы выждали немного, но грохот не повторялся, и льдины стояли неподвижно. Ободренные этим видимым спокойствием, мы побрели на юг.
Увы, бодрости мне хватило ненадолго — настолько медленно и трудно мы вдвоем пробирались по изломанному льду.
Все время идти вдоль воды было невозможно: на пути то и дело попадались трещины и нагромождения обломков. Чтобы обойти их, мы заворачивали правее, углубляясь в ледовый лабиринт. Но боязно было далеко отойти от разводья, потерять его из виду и пропустить переправу. Миновав очередное препятствие, мы возвращались к воде — для того только, чтобы через сотню-другую шагов снова упереться в крутую гряду или оказаться на краю расселины.
Ниэллину не доставало чутья Тиндала. В путанице преград он подолгу раздумывал, выбирая дорогу, и все равно часто ошибался и заводил нас в тупик. Приходилось возвращаться по своим следам и пробовать другой путь. Ничто так не раздражало и не выматывало, как бесплодные перетаскивания волокуши взад-вперед! От них я устала куда быстрее, чем от обычной ходьбы.
Заметив, что я еле плетусь, Ниэллин предложил разведывать дорогу налегке, чтобы мне лишний раз не надрываться с волокушей. Я согласилась. Но как же страшно и тоскливо оставаться одной! Дрожа, я топталась возле саней под завывания и стоны ветра. И, чем дольше ждала Ниэллина, тем глубже погружалась в уныние.
Что, если он потеряется, не вернется ко мне? У него нет ни одеяла, ни огня, ни еды. Один, он погибнет неминуемо!
Мы и вдвоем не выберемся отсюда. Будем блуждать в непролазном лабиринте, пока не рухнем в трещину или нас не раздавят взбесившиеся льдины. Хуже того! Тиндал и наши друзья тоже рискуют погибнуть, если не бросят нас, а будут упрямо разыскивать в этих буераках…
Угораздило же нас с Ниэллином застрять! Вольно ему было задержаться из-за лекарской сумки! Вольно было мне упасть в воду! Зря он меня вытащил. Лучше бы дал утонуть. Я бы уже отмучилась, а он не расстался бы с друзьями. Тиндал быстро вывел бы всех на прочный лед, а там и народ догнали бы…
Теперь мы все пропадем из-за промедления Ниэллина и моей неловкости!
Я знала, что мысли эти дурные: ничего не исправят, ничем не помогут и лишь убивают во мне остатки надежды. Но избавиться от них не могла.
Не прибавило радости и дотянувшееся до меня осанвэ Тиндала. Брат огорченно сообщал, что лед на редкость плох и они ползут еле-еле. Судя по тому, что я слышала его хуже прежнего, расстояние между нами увеличилось.
Так я и знала! Их усилия тщетны. Льды не позволят нам встретиться, так и будут растаскивать друг от друга!
Ниэллину я ничего не сказала: не хотелось лишать надежды и его. Он и без того сбился с ног, бегая туда-сюда в поисках пути, да еще меня старался подбодрить — возвращаясь, с улыбкой заглядывал мне в лицо, ласково брал за руку, говорил: «Пойдем, Тинвэ. Проход есть. Через пару сотен шагов будет проще». Предсказания его ни разу не сбылись. Но все же от его слов и улыбки мне становилось легче, и я находила силы брести, кое-как подталкивая волокушу.
Вдобавок меня чем дальше, тем злее терзала стужа. Как ни бил Ниэллин мою одежду, весь лед из нее выбить не удалось, и она держала тепло хуже обычного. Во время остановок промозглый холод пробирал до костей, при ходьбе я не успевала как следует согреться — и к вечеру совсем окоченела. Когда Ниэллин решил встать на ночлег и начал разгружать волокушу, я столбом застыла на месте: от холода и уныния мною овладела тупая, оцепенелая лень. Ниэллин пытался растормошить меня, заставить двигаться — без толку: я не хотела и пальцем шевельнуть и на его уговоры лишь вяло огрызалась.
Тогда он, ругаясь сквозь зубы, стащил с себя меховую куртку и натянул ее на меня прямо поверх всей одежды, прихватил поясом. Сам же, полураздетый, вновь принялся возиться с санями.
Тут я опомнилась.
Что он делает? Наверное, он разгорячен своей беготней. Но мороз и ветер не принесут ему пользы!
— Ниэллин, не мерзни. Возьми свою куртку, мне уже тепло!
Он отмахнулся.
Что ж, не слушает — я сама позабочусь о нем. Но выпутаться из его куртки, тяжелой и тесной, оказалось нелегко. Когда я, вспотевшая от борьбы, стащила ее, Ниэллин уже дрожал.
Я уговорила его надеть куртку. Как и накануне, мы боком взгромоздили пустую волокушу на ледяные глыбы, постелили внутрь медвежью шкуру, заткнули щели сумками.
Ниэллин достал новую растопку. Сухая, пропитанная лаком стружка занялась от одной искры. Мы запалили лампу, натопили в кружках воды, настрогали мерзлого мяса…
Все было как обычно — и по-другому. Казалось, оставшись вдвоем, мы должны были чувствовать особую близость. Однако между нами будто пролегло отчуждение.
Одолев краткую вспышку раздражения, Ниэллин вновь стал терпелив и мягок. Но так и не открыл осанвэ. От этого чудилось, что в душе он обижен или сердит, и во мне против воли шевелилась ответная обида.
Он, наверное, жалеет, что связался со мною, что из-за меня ему пришлось расстаться с товарищами, разбить лютню. Но, конечно, молчит об этом. Напрасно! Я все равно догадалась и согласна: ему есть о чем жалеть — навесил на себя такую обузу!
Спохватившись, в ужасе от собственных недобрых мыслей, я прогнала их прочь. Как можно думать такое о Ниэллине? Он любит меня и не жалеет о моем спасении!
Вот бы, открыв осанвэ, прикоснуться к его душе, почувствовать его любовь! Тогда мои уныние и усталость развеются без следа. Но… прежде они навалятся на Ниэллина, да и нелепые подозрения скрыть не удастся. Он точно обидится и будет прав!
Мы улеглись на медвежью шкуру, не раздеваясь, укрылись одеялами. Ниэллин загасил светильник и, придвинувшись, обнял меня поверх всех покровов. Не таких объятий мне хотелось! Но сегодня ему незачем ложиться со мной иначе, я ведь не умираю от холода…
Сон одолел меня, избавив от колкой досады.
В эту ночь мне было тепло, я хорошо выспалась и проснулась в добром настроении. Оно еще улучшилось, когда я дозвалась Тиндала: его осанвэ стало яснее, а значит, друзьям удалось хоть немного нагнать нас, несмотря на движение льда. И впрямь есть надежда на встречу!
Однако Ниэллин все еще был не в духе: хмурился, молчал и еле выдавил из себя улыбку в ответ на хорошую весть. Должно быть, мои вчерашние обиды задели его, хоть я скрывала их как могла. И это в придачу к трудному пути и к разбитой лютне! Быть может, если я сегодня не буду вредничать, он приободрится?
Без проволочек мы собрались и вышли в путь.
За ночь небо затянуло облаками, звезды скрылись. Опасаясь заблудиться без путеводных знаков, мы старались не отходить от разводья. В темноте пробираться по буеракам приходилось едва ли не на ощупь, и мы двигались вперед со скоростью улитки.
Все же скоро разводье заметно сузилось. Не успели мы обрадоваться, как попали в совсем уж невообразимые нагромождения вывороченных льдин. С пол-лиги мы не столько перебирались через гряды, сколько лезли по ним — с одной скользкой глыбы на другую. Силы наши почти иссякли, когда, одолев очередной гребень, мы увидели, что разводье закончилось и далеко на восток от нас простирается сплошной лед.
Должно быть, в этом месте ледовые поля сомкнулись, смяв и вздыбив края. Теперь нам надо было вернуться к разводью и идти на север по восточной его стороне, навстречу друзьям в надежде рано или поздно найти их.
