Мельин и другие места - Галанина Юлия Евгеньевна (читать полную версию книги TXT) 📗
Надо было уносить ноги, пока животные были заняты и дракой забыли о ее существовании. Нинка попробовала ползти — бесполезно. Ноги и руки почему — то не слушались ее. «Колдовство», — мелькнуло в голове. Но потом она вспомнила, как упала спиной, сухой треск, как от сломанного дерева, и поняла все. Отстраненно, словно и не про себя. Она видела охотников, которые так же лежали неподвижно, после того как им перебивали хребет. Им не помогали не добрые травы, не целительная магия. Через некоторое время они умирали.
Больно не было, только пусто и как — то сосуще противно. А папридои все дрались. Нинке показалось, что она узнала того, помельче. Это был «ее» папридой. Это от него она убегала вчера и именно он почему-то вытащил ее из болота.
— «А покалечил меня совсем другой, тот что потемнее» — помыслилось девочке.
— «Значит, белый, он вроде как защищает меня, что ли. С чего бы это?»
Нинка знала, как охотятся на папридоев. Охотники затуманивали их сознание иллюзиями и страхами, а потом направляли в заранее приготовленную ловушку. Там зверя обездвиживали и с еще живого резали шкуру. Так кожа была мягче, а мясом клан мог кормится долгое время.
— «Им не за что любить людей. И меня тоже не за что. Я как и все ела мясо их сородичей и согревалась в холода их мехом. Тогда почему, почему маленький попридой все время меня спасает?»
Тем временем схватка гигантов закончилась. И победитель как раз направлялся к ней. Бока животного тяжело вздымались и из многочисленных порезов сочились кровь. Теперь уже невозможно было разобрать цвет шкуры животного, мех был заляпан грязью. Но спустя мгновенье Нинка поняла, что выиграл «ее» папридой: карие глаза приблизившейся к ней морды лучились теплом и радостью. Когда хотят убить, так не смотрят.
Мягкие ноздри осторожно обнюхали ее. Теплый шершавый язык мазнул по щеке. Девочка заплакала. Навзрыд, не здерживаясь, выпуская наружу все страхи и боль этих дней, отчаяние близкой смерти. Потому что, что она почувствовала, что теперь не одна, ее жалеют.
Жалость папридоя была деятельной: он осторожно толкал ее носом, пытаясь передвигать. Дело двигалось медленно, но скоро девочка поняла, что зверь подталкивает ее к озеру.
Ночь отступала: восходящее солнце золотило воду и растущие рядом деревья. Прибрежные травы гнулись и льнули к блестящей воде. Усилия папридоя наконец увенчались успехом: руки девочки коснулись воды. Как ни странно, она была теплой, гораздо теплее, чем утренний сыроватый воздух. Может быть злаки, росшие вокруг водоема роняли в него свои зерна, и те забраживали, но запах от озерца стоял тот еще. Так пахли корчаги с пшеницей, когда в клане по осени готовили из нее терпкое забористое веселящее питье. Ладони начало покалывать и живительное тепло поднималось все выше по рукам и плечам к шее, словно язычки пламени обнимают сырую головню в очаге.
Зверь продолжал заталкивать Нинку в воду. Он не успокоился, пока девочка не оказалась в озере целиком, а наружу торчала только голова, да и то не вся. Тогда мохнач прилег рядом, и начал самозабвенно пускать пузыри, через свои пушистые усы, мгновенно ставшие мокрыми.
Так они пролежали довольно долго — может быть целый день — Нинка не могла сказать точнее, время казалось, было не властно здесь, на этом волшебном озере. Тепло воды нежило и целило; понемногу стали оживать руки. Жизнь возвращалась в ее искалеченное тело, вскипая в каждой клеточке. Ей захотелось плыть, и она поплыла ни о чем не думая и не заботясь.
Папридой, конечно, был рядом, шумно фыркая и пыхтя. Золотые брызги взлетали в воздух, и Нинке было так весело, как бывало только в далеком детстве. Она плеснула водой на мохнатую морду зверя. В следующее мгновение маленькая волна окатила ее лицо: папридой старательно ответил ей тем же. Так они и резвились в теплых водах целебного озера, пока усталость не сморила их.
Нинка выбралась на берег и хотела было упасть и уснуть, но какое-то противодействие мешало ей.
— Нельзя…..Идти…Идти…. — смутные образы — слова возникали в голове как из тумана. Мысленная речь. Девочка в волнении оглянулась. Где-то должны быть люди, они говорят с ней. Но вокруг никого не было, — только папридой иступленно заглядывал в глаза, пытаясь вести за собой, прочь от озера.
— «Ты можешь говорить?» — от изумления Нинка произнесла это вслух, но потом исправилась и спросила мысленно; медленно, подбирая отчетливые и понятные образы.
Папридой явно обрадовался, что его поняли продолжая твердить: —идти….идти….
Нинке пришлось подчиниться. Пока они шли, девочка снова и снова пыталась обращаться к зверю, но папридой игнорировал эти попытки. Наконец они остановились на привал. Нинка встала перед мордой животного: — почему молчал раньше? — настойчиво спросила она, заглядывая в круглые темные глаза. И тут же ей пришлось зажмуриться: зверь проецировал картины охоты. Страх, запутанное сознание, полная неразбериха мыслей. И голоса: — такие вкрадчивые, ужасные в своем спокойствии. Это были мысленные голоса людей. Нинке даже показалось, что она узнала членов своего клана. Теперь она поняла — самым страшным для папридоя был мысленный контакт с человеком: это утрата разума, безумие и смерть. Но почему же теперь зверь заговорил с ней?
Надо было идти — невозмутимо пояснил мохнач. — нельзя оставаться. Плохо.
Почему ты выручаешь меня? — задала девочка давно мучивший ее вопрос. Папридой молчал, прятал глаза. Если бы речь шла о человеческой девченке, Нинка готова была бы поспорить, что та стесняется. Кстати….. — «Ты кто, девочка или мальчик?» — странно спрашивать об этом, но под этим мехом…, да и кто их папридоев разберет!
«— Девочка. Ама». — стеснению мохнашки не было предела, она даже заскребла передними лапами перед мордой, что должно было соответствовать человечьему ковырянию ногой земли.
«— И я девочка» обрадовалась ее собеседница Нинка.
Ночью они спали рядом. Шерстистый бок папридоя грел не хуже печки. Нинка зарывалась в шелковистый мех и чувствовала себя уютно и безопасно. Зверь дышал ровно, посапывая с присвистом, морда выражала довольство. Его сердце под толстым слоем мускулов и шкуры бухало как добрый кузнечный молот: тук — тук, тук — тук. Под эти звуки девочка начала засыпать; только временами ей казалось, что стучит не один молот, а сразу два.
Лето семимильными шагами спешило навстречу осени: по утрам холод чувствительно покусывал за нос и кончики пальцев. Осенние паучки-трудяги развесили свою паутину под венчиками заколосившихся трав, над зеленым ковром мха. Роса алмазной пылью оседала на них; придавая невиданное великолепие этим навесным мостикам и роскошным садам, в которых так любили танцевать духи стихий.
Одно из этих маленьких настырных и пролазливых созданий заметило странную парочку:
— «Сюда, скорее» — созывал дух своих товарищей, и его оранжевый огонек метался из стороны в сторону.
Тут же место ночлега девочки и папридоя расцвело чуть ли не сотней блуждающих огоньков.
— «Человеческое дитя, дитя клана» — возбужденно трещали они.
— «Рядом со зверем! Немыслимо, невероятно!»
Всплеск их силы разбудил Нинку, буквально подбросив ее над землей. Мгновение она осовело хлопала ресницами, но быстро пришла в себя. Духи стихий были капризными, но очень полезными созданиями. Обычно они роились в местах скопления Силы. Если договориться, они могли открыть энергию своей стихии, да и вообще дать массу полезных сведений. Поэтому девочка страшно обрадовалась, увидев обступившие ее огонечки.
— «Стихийнички, миленкие! Как кстати-то!»
— «Ты заблудилась, дитя? Проголодалась?» — вспыхнули и затолпились духи. Как и все магические создания, они остро чувствовали эмоции и теперь буквально купались в волнах искренней Нинкиной радости.
— «Нет миленькие, где мой дом я знаю. Я не могу только понять, почему со мной случилось, то, что случилось, и что мне теперь делать». — И девочка рассказала духам о событиях последних дней.
Огонечки стихийчиков вспыхивали, перемещались, пока наконец не сгруппировались каждый по своему цвету: оранжевые — духи огня; синие, блестевшие как сапфиры, — духи воды; прозрачные как голубая дымка — духи воздуха и зеленые — земли. Ближе всех к Нинке толпились огненные, они-то и стали отвечать на ее вопрос. Их голоса сливались в один, вибрируя словно гул пламени.
