Зима гнева (СИ) - Гончарова Галина Дмитриевна (мир бесплатных книг .txt) 📗
Бумаг было столько, что целая пачка ушла. И явно это был еще не предел. Яков Александрович отрабатывал свои деньги на все сто процентов, написав такое количество разных жалоб, протестов и опровержений, что дух захватывало. И из всех бумаг следовало одно и то же.
Она, Ольга Сергеевна, не имеет никакого отношения к ребенку. А чтобы провести генетическую экспертизу ей еще лет пять судиться придется.
Деньги?
Как оказалось, у этой маленькой дряни тоже были деньги. И она знала, кому их нужно дать.
Да, звучит некрасиво. Но пока есть судьи, будут и продажные судьи. А Яков Александрович отлично знал, кто продается, за сколько…
Ольга Сергеевна… она тоже нашла бы подход, но позднее. Все же она жила за границей и дела вела сейчас, в основном, за границей. А это накладывает свой отпечаток.
Женщина подумала пару минут, поворошила стопку бумаг.
– Маша, зайди!
Секретарша себя долго ждать не заставила.
– Подай заявление в органы опеки. Сама найдешь как сформулировать о том, что Анну Петровну Воронову надо признать недостойной матерью. Она живет с ребенком в ужасных условиях, не обеспечивает ему ничего…
– Да, Ольга Сергеевна.
– И найди мне телефон частного детектива. Я хочу собрать информацию…
Маша кашлянула.
– Ольга Сергеевна, простите…
– Да? – если бы заговорил стул, Ольга Сергеевна удивилась бы меньше. Секретарям вообще не положено обсуждать решения боссов. Записала – свободна! Исполняй!
– Если вы решите собрать информацию про Анну Петровну Воронову, есть один неплохой вариант.
– Слушаю?
Ольга Сергеевна действительно решила сначала выслушать, а уж потом ругаться. Или не ругаться.
Нет, не ругаться.
Машин план действительно был проще, лучше, а главное очень быстро воплощался в жизнь.
Практически мгновенно.
– Хорошо. Я выдам деньги, так и сделай. И подключай органы опеки. К началу суда мне нужно, чтобы у нее отобрали ребенка.
Наманикюренные пальцы сжались, ногти побелели так, что белая полоска на кончике слилась с основным цветом…
Ольга Сергеевна настраивалась на войну. И пленных брать не собиралась.
Окрестности Ферейских гор.
Ах ты ж тварь поганая!
Антон Андреевич Валежный скрипнул зубами так, что эмали на них резко поубавилось. Но какова наглость!?
Да кем его эти твари считают!?
ГРРРРРР!!!
Жутко хотелось обернуться волком Хеллы и вцепиться кому-нибудь зубами в горло, как в старой сказке, где герой пообещал отдать свою душу за месть. И Хелла обратила его в волка, чтобы он загрыз всех своих обидчиков, а потом верно бежал рядом с ее ногой.
Вот, Валежный не побрезговал бы.
Или – побрезговал?
Такое, небось, в рот возьмешь, так не проплюешься! Стошнит! Но все равно – какова наглость!?
Послание от жома Пламенного содержало краткое и выразительное предложение перейти на сторону Освободительного движения. Стать генералом армии Освобождения, поднять Русину с колен… притягательно?
Очень.
И злился Валежный наполовину на себя. Знал ведь, что Петер – бездарь и ничтожество, что он губит страну, что жена его стерва и дура, что ситуация идет ко взрыву… знал! И не мог даже воспрепятствовать – а как?!
Нереально…
И вот сейчас расхлебывал… и точно понимал, что даже Пламенный будет лучшим правителем Русины, нежели Петер. Но разве это повод его поддержать?
Дважды и трижды нет!
Валежный не знал, почему так, почему он не может перейти на сторону Освобождения, как тот же Калинин – бывает ведь? Бывает!
Старого хозяина убили. Почему бы не служить новому?
А ответ прост.
Потому что присягу Валежный, как ни крути, приносил еще отцу Петера. И служить тому, кто убил его сына? Гадливо как-то…
Петеру он присягу, правда, уже не приносил, это считалось как бы автоматом, вступая на престол, император принимает на себя все обязательства предыдущего правителя – и всех его вассалов тоже. Но Валежный в глубине души считал это неправильным.
И все равно…
Не мог он так поступить.
А еще… Петер – дрянь, да. Но были еще и его дочери. Две девушки, которые ушли от убийц, выжили… и был законный наследник трона Русины.
Действовать в обход?
Валежный не был суеверен, но на войне, знаете, всякое случается. Ох, всякое… бывали случаи, которые не объяснить простыми совпадениями или игрой случая. И рисковать он не хотел. Так вот, согласишься, а чем закончишь?
Клятвопреступники на войне не живут. Не то, что долго – вообще.
Валежный посмотрел на курьера, который и доставил это письмо. И стоял, трясся, словно осиновый лист.
Перевел глаза на бумажный лист – и опять заледенел от внутреннего, расчетливого гнева. Почерк красивый, витиеватый… из образованных ведь! И семья не из бедных…
Объясните мне, зачем вам страна образование давала?!
Чтобы вы ей нож в спину всаживали!?
Мрази!
И этот Пламенный – мразь, а что с лозунгами, так еще противнее. Ведь кто-то и поверит, и обманется их громким треском и блеском, и вляпается по полной программе…
Валежный задумался.
Потом подозвал ординарца, вручил ему письмо и тихо шепнул что-то на ухо. Молодой корнет просиял – и улетел куда-то за палатки. Потом вернулся с запечатанным конвертом и протянул его Валежному, правда, несколько неуверенно…
Антон Андреевич качнул головой.
– Не мне. Тому жому.
Жом послушно принял конверт.
– Жом…
– Тор, – жестко проговорил Валежный.
– Тор генерал, на словах ничего не передать?
– Передайте жому Пламенному мой пламенный привет, – скаламбурил Валежный, вспомнив детскую шуточку. [20]
И распрощался.
Больше курьер ничего не решился спрашивать. Но конверт отправил курьерским…
Увы, жом Пламенный открыл его в одиночестве. И никто не смог оценить гневного выражения лица мужчины. И воплей возмущенных никто не услышал.
А вопли были, еще как были…
Не привык несчастный, чтобы его письмами подтирали то место, в котором спина теряет свое благородное название. А корнет постарался от души.
Точку зрения Валежного Пламенный уяснил. Доходчиво получилось.
Русина, Синедольск.
Они пришли вечером.
Загомонили во дворе грубые голоса, и Аксинья напряглась. Схватила Георгия, который сидел с ней в кухне за плечо, толкнула к кладовке.
– Беги!!! Прячься – и ни слова! Если я не позову!!!
Гошка травленой крысой метнулся в подвал.
В этот момент он ни о чем не думал.
Темно?
Страшно?
Высоко?!
Это страхи. А сзади была – смерть. Как и все дети он пока еще плохо понимал, что это такое, просто не мог представить, как так? Все останется, а его не будет! Нет, не понять…
Но такой ужас звучал в голосе Ксюши… так и бабушка Надя говорила! В тот, последний день. И Гошка среагировал на саму ситуацию, на голос.
Минута – и он уже сидел в подвале, задвинув засов, прислушиваясь к голосам наверху. Слух у него был отличный, и мальчик различал три мужских голоса, один женский…
Мужские голоса спрашивали, женский отвечал что-то… слов он не разбирал, только интонацию. Угрожающую у одних, умоляющую у второй…
Потом от слов грабители – или кто?! – решили перейти к делу.
Что-то зазвенело, зашумело, посыпалось на пол, закричала Ксюша…
Жутко закричала, и кричала еще какое-то время. А потом стихла.
А шум еще продолжался.
Гошка жутко испугался. До мокрых штанишек. До слез, до крика… только кричать было нельзя. Он сполз на пол погреба, прижался там в углу, куда Ксюша бросила старый овчинный тулуп, и затих, накрылся шкурой с головой.
Так его не увидят – и не достанут.
Так чудовища пройдут мимо. Правда же?
Правда?!
Шум не прекращался, кто-то ругался грубым голосом…
Гошка не знал, что именно случилось. А дело было так.
Аксинья не зря говорила про злой взгляд. Одинокая женщина, в городе… не рассчитал Савва. Он-то думал о старых временах. Понимал, что сейчас не то, что страшное надвигается, но это умом! А подсердечно не мог сообразить, ну как так?!
