Огонь сильнее мрака (СИ) - Герасименко Анатолий (читаем книги онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
– До кэба на себе тащила, – добавила Джил. – Ну и тяжелый ты… когда без памяти.
Джон рассеянно кивнул, глядя в окно. Они ехали мощёными улицами старинной части Дуббинга. За окном проплывали серые от времени каменные стены, жались друг к другу узкие дома со стрельчатыми окнами, где-то сложно и мелодично били башенные часы. Дождь барабанил по кожаному верху коляски, отчего внутри было очень уютно. От Джил пахло кувшинками.
– А где-нибудь в Твердыне тебя бы из кабака выгнали, – усмехнулся Джон. – В полиции бы сидела и объясняла, отчего без мужа из дома вышла.
Джил пожала плечами.
– Если бы не Хальдер, у нас то же самое было бы. Она же бабам всё разрешила. И ходить в одиночку. И штаны носить, и вообще. Хоть что-то хорошее после неё осталось.
– Не знаю, насколько оно хорошо... – протянул Джон задумчиво.
Джил махнула рукой:
– Да ну тебя. Давай лучше всё повторим.
Джон поскреб щетину.
– В чужие дома больше не лазаем, – начал он. – Стратегия теперь другая: круглосуточная слежка. Ищем укрытие перед домом, денно и нощно дежурим, глаз с дверей не спускаем. Как только клиент выходит – идём следом.
– Ага.
– Начинаем с Кайдоргофа, потому что ты что-то там нашла…
– Чердак. Дом с чердаком. Напротив. Чердак не заперт.
–…Отлично. Раз такое дело, садимся на чердаке и ждём.
Джил разглядывала носки сапог.
– Только с трудом представляю, – добавил Репейник, – как это мы вдвоём за ним прокрадёмся. Двоих легче заметить, чем одного.
– А увидишь, – сказала Джил, выглянула в окно и застучала в стенку кэба: – Тпрр! Стой! Проехали!
Они вышли под дождь, причём Джон тут же поднял до ушей воротник куртки (на нём по-прежнему была та самая, излюбленная куртка с множеством карманов), а Джил распустила и взъерошила волосы, подставляя дождю голову. Перед ними возвышалось старинное, довоенной постройки здание – наверное, то был один из первых доходных домов столицы. По углам на крыше торчали острые башенки. У входа на гранитных задницах восседали спесивые каменные львы. Джил, облепленная мокрыми волосами, налегла на тяжкую дверь, прошла, роняя капли на клетчатый пол, кивнула заспанному консьержу. Легко ступая, она поднялась на третий этаж, а Джон, отряхиваясь и утирая лицо, топал следом. Повозившись с замком, Джил отперла и распахнула дверь, пропуская Джона:
– Входи.
Испытывая странный трепет, Джон шагнул через порог. Пахло в квартире хорошо: чуть-чуть мастикой для полов, слегка – свежим хлебом и, разумеется, слабо, но отчетливо – кувшинками. В прихожей висело зеркало, отражавшее стройную темноволосую девушку и плечистого мрачноватого мужчину, небритого, с отросшей, падающей на глаза челкой. Налево была кухня, направо – светлая комната, и Джон, сбросив ботинки, прошел в эту комнату, подивившись кружевным занавескам, уставленному бутылочками трельяжу и лоскутному коврику на полу. Кровать у Джил была узкая, не для двоих. Рядом с кроватью притулился комодик, а на комодике лежал, подогнув передние лапы, черный кот с белой манишкой. При виде Джона кот округлил глаза и наклонил голову вбок. Джон протянул руку. Кот вдумчиво понюхал пальцы и вдруг еле слышно замурлыкал; Джон счел, что принят в дом.
Джил прошлепала босыми ногами к комоду, выдвинула ящик и принялась выбрасывать на кровать одежду: брюки, кожаную безрукавку, какую-то фантазийного покроя кофточку. Тут же она стянула мокрое платье и стала облачаться в то, что валялось на кровати, одеваясь быстро, деловито. Кот в это время задрал ногу и занялся гигиеной. Застегнув последнюю пуговицу, русалка скользнула к трельяжу и, орудуя щеткой, расчесала мокрые волосы. Присев, запустила руку в ящик, что-то там со звоном переставила и вынула небольшой конвертик серой бумаги. Из конвертика на ладонь высыпались засушенные, плоские цветы – бледно-фиолетовые с жёлтым. Придирчиво осмотрев их, Джил выбрала две веточки, одну оставила себе, а другую протянула Джону. Сыщик взял, пригляделся. Фиолетовые соцветия на поверку оказались листьями: узкие, с зубцами по краям, они выглядели точь-в-точь как бутоны. Настоящие же цветы были жёлтыми, вытянутыми, похожими на языки пламени.
– Цветок один оторви, – велела русалка, – и в рот положи. Еще сказать надо: «видимо-невидимо».
– Это что? – Джон понюхал веточку, но ничего не учуял.
– День-и-ночь.
– День-и-ночь? Марьянник?
– Ага. На могиле рвала, всё как надо. – Джил заметила выражение на лице Джона и поспешила добавить: – Да не сомневайся. Могилка безымянная, собирала после заката. Побегать пришлось, пока нашла. Зато теперь ни одна собака не почует.
– Джил, я, конечно, всё понимаю, – начал Репейник, – но деревенская магия…
Девушка нахмурилась.
– Опять за своё, – сказала она. – Плащ-невидимка знаешь, сколько стоит? А сколько за него сроку дают, помнишь? Ты вот амулетик мой снял? Снял, ага, боишься спалиться-то. Ну, так на сколько за плащ посадят?
Джон пожевал губами, вспоминая.
– Маскирующие магические устройства, – нехотя сказал он. – Использование устройств не допущенными к эксплуатации лицами, а также применение таковыми лицами оных устройств в личных, корыстных целях, – он сглотнул, перевел дух и продолжил: – …карается тюремным заключением от семи до двенадцати лет. Согласно решению суда. Плюс конфискация.
– Во! – кивнула Джил. – А тут цветочек. Найдут – скажешь, от моли в карман сунул. Если найдут ещё.
Джон почесал затылок и не нашелся, что ответить.
– Попробуй, – напомнила Джил.
Сыщик вздохнул, оторвал от ветки цветок и положил в рот. У лепестков был лёгкий горьковатый вкус, словно у чаинок.
– Жевать можно? – спросил Джон.
– Нужно. Проглотить надо. И еще «видимо-невидимо» скажи.
– Видимо-невидимо, – повторил Джон, подозревая, что вид у него донельзя глупый. Джил, однако, ухмыльнулась и тоже сунула в рот цветок марьянника. Джон покачал головой. Деревенские жители всегда умели использовать природную магию, хоть и не знали волшебных приборов сложней ладанки. Травы, сорванные и засушенные определенным образом; узлы на конопляных веревках и шнурках сыромятной кожи; расплавленный воск, мёд, дождевая вода; гвозди, подковы, битое стекло, песок и дырчатая речная галька. И, конечно, заговоры, наговоры, сотни, тысячи колдовских стихов и напевов. «В чистом поле ива, на иве птица гнездо вила, – вспомнил Джон материнский голос, – несла яичко морем, в море уронила…» Как дальше, он забыл; помнил только в конце: «Руки мои – крылья, глаза мои – стрелы, век тебе меня любить, век меня не забыть». Мать сама не своя была до народных заклинаний, много путешествовала, выспрашивая новые, платила иногда большие деньги какой-нибудь замшелой карге, чтобы та научила магической песне. Конечно, это было давным-давно, в Твердыне, во времена материного девичества. Ведлет, а вместе с ним и его жрецы смотрели благосклонно на мелкое колдовство, вершившееся в народе. В самом деле: страна огромная, врачей на каждую деревеньку не напасёшься. Кто заговорит грыжу? Кто излечит зубы? Кто примет роды, поднимет на ноги скотину, уймёт лихорадку, сгонит ячмень на глазу? Деревенские знахари, колдуны и ведьмы – вот на ком держалось при Ведлете благоденствие народа.
Джон поднёс к лицу тонкую, до прозрачности высушенную ветку соцветия. Теперь он различил запах – тёплый, уютный аромат сена, аромат летнего полдня. Сыщик покрутил цветок в руках, краем глаза уловил движение: кот неслышно спрыгнул с комода, подошёл, ступая по гладко застеленной кровати. Потянулся носом к цветку. Джон какое-то время смотрел, как он обнюхивает ветку, слегка потираясь об неё усами. Потом осторожно погладил животное. Кот благосклонно уркнул, зашёл боком, выгнул спину. Джон стал гладить блестящую шерсть, чувствуя, как отдается в руке мерный рокот. Любит меня зверьё. Вот бы с людьми так… Хотя, если подумать – оно мне надо, с людьми? Этот вот котяра ничего особенного не ждёт, гладят его – он и рад, а если ещё сосиску дадут – вообще красота. Люди так не могут. Они всегда хотят чего-то ещё, им недостаточно просто быть рядом. А ведь люди совершенно не умеют гладить друг друга, подумал он с удивлением. Просто так, из удовольствия – никогда. Обязательно что-нибудь надо при этом думать. Например: вот я, мужчина, глажу свою женщину, она моя, она красивая и моя, надо бы купить ей что-нибудь, чтобы не было стыдно перед соседом. Или: вот я, отец, глажу своего сына, надо бы поменьше гладить, а то распустится, сопляк, и так двоек из школы наприносил, меня, небось, в детстве не гладили, а только подзатыльники давали; дать, что ли, и этому сейчас, чтоб знал… Или: вот я, женщина, глажу своего мужчину, он у меня такой, что ах, и все обзавидуются, повезло так повезло, не то, что Милли из прачечной с её алкашом. Или…
