Лиса в курятнике - Демина Карина (полная версия книги .TXT) 📗
Здесь же и чай поставила.
Как чай.
Спиртовка. Толстостенная колба, закрепленная на штативе. Вода. Травки… и мрачный взгляд, в котором виделось подозрение. Пожалуй, в любом каком случае Лизавета не рискнула бы этакий чаек пробовать. Но тут…
— Погоди ты с отрядами. — Таровицкая постучала блокнотиком по коленке. — Нам надо решить, что делать с людьми…
— А что с ними делать? Тяжелых госпиталь примет, с остальными я разобралась с большего… надо будет только следить, чтобы антисанитарию не разводили. И порошок против клопов раздать. Блох вычесывать, а лучше головы налысо обрить.
— Как каторжанам? — усмехнулась Таровицкая, принимая чашку с травяным отваром. — Думаешь, согласятся?
Одовецкая удивленно моргнула.
— Это вопрос здоровья.
— В том и беда целителей, что кроме здоровья вас мало что интересует. Ты вылечила — и молодец, конечно… но дальше что? Пусть помирают, главное, чтобы здоровыми?
— На самом деле проблем несколько. — Лизавета решилась подать голос. — Жилье и работа. Будет место, где жить, будет возможность трудиться и получать деньги, они сами устроятся наилучшим для себя образом. Но…
Таровицкая сунула ворох мятых бумажек.
Списки, стало быть.
И надобно просмотреть. Большей частью женщины, пусть и крепкие, горного народа… это и плохо, такая кровь в городе приживается с трудом. Да и какая работа тут сыщется?
— Допустим, можно договориться с мастерскими, чтобы взяли детей на обучение… — Таровицкая крутила чашку и принюхивалась. Отраву выискивает? — Только ученикам живется несладко, даже тем, за кого платят. А мы сможем заплатить?
— Я — нет, — сказала Лизавета. — Разве что рублей пятьдесят…
Потому что ей жаль детей, но сестер еще жальче.
— Не думаю, что это станет проблемой. — Одовецкая перебросила косу за спину. — Сколько их там?
— Детей старше семи? Мальчишек… с дюжины две. Девиц — около сотни…
— Почему так?
— Потому что, блаженная ты наша, — ответила Таровицкая, — мальчишки почти все в шахтах остались, они с малых лет там работают. И девок берут, но не всех. Если семья побогаче, то берегут, чтоб потом замуж выдать. С выработок не больно-то рады брать…
Одовецкая фыркнула, но смолчала.
— Девиц можно в прядильни или, если кто половчее, к швеям. Женщин…
— В прачки не пойдет. — Лизавета покачала головой. — Местные не пустят. Работы мало. Но они сильные, можно в пимокатни попробовать или… Только они все одно чужие городу.
Воцарилось молчание.
Задумчивое такое.
— А если… — Таровицкая почесала подбородок пером. — Если переселить?
— Куда?
— Так… к нам. Земель-то на Севере довольно. И у тебя, между прочим, хватает, что вовсе диких, что… проклятых.
— Это те…
— Именно. Местные там не селятся, хотя мы пятерых целителей вызывали, чтоб проверить. Все постановили, что безопасно. Даже избы поставили, чтоб людей приманить, но все равно ни в какую. Избы те уже, конечно, попорченные, следить-то некому, но подновить — все не наново складывать.
Одовецкая присела, опершись локотком на заваленный стол, глаза прикрыла.
— Думаешь, согласятся?
— Думаю, если дать подводы и пообещать подъемные на обустройство, то…
— Выбор должен быть. — Лизавета пролистала бумаги. — А еще, как у вас там с женихами?
— Что? — моргнули обе княжны одновременно.
— Женщины. — Лизавета потрясла стопкой. — Здесь несколько сотен женщин, многие из которых очень надеются отыскать мужа. Хозяйство — это хорошо, но там его женской рукой не удержишь. Потому и спрашиваю.
— А ведь… — Таровицкая прикусила кончик пера. — Она права.
— И насколько я знаю, с невестами на Севере всегда было… туговато.
— Правильно знаешь.
— А если приданое…
— Не кидайся деньгами, — велела Таровицкая, — пригодятся еще… так, думаю, пяти рублей на обустройство будет достаточно. Кур дать… и коровы нужны…
— Лучше козы.
— Чем лучше?
— Едят меньше, а молока дают столько же, только надобно брать породы дойной. У нас при монастыре были…
— Доила? — Таровицкая лукаво усмехнулась, а Аглая лишь рукой махнула, пожаловавшись:
— Чтоб их… характер поганый. Но если молочная порода… под корову сарай нужен теплый, сена сколько. Сумеют ли заготовить? Успеют ли? Обоз порталами не потащишь, слишком уж дорого встанет, а пока своим ходом…
— Может, ты и права…
— Значит, козу в приданое, а если берет вдову с дитями, то и две… — припечатала Таровицкая, что-то черкая в блокноте.
— А еще… — Лизавета поерзала, чувствуя, как вспыхивают щеки. Просто у них… козу, две, по пять рублей на обзаведение… а она что? Она ничего.
Выходит, бесполезная.
И поле зря восстанавливала. Хотя… нет, миру помочь — это всегда верно.
— Надо в газету написать.
— Зачем?
— Потому что… мы не можем всегда и всем помогать сами. Есть люди… разные люди. И среди них найдутся такие, которые с радостью помогут. Может, козой и не одарят, но… нельзя, чтобы люди про других забывали. Понимаете?
И обе княжны, переглянувшись, кивнули. А Таровицкая, залпом выпив отвар, присела и сказала:
— Теперь давайте все по порядку… и кто выступать будет? Предлагаю, каждый рассказывает о своей части…
Димитрий прикрыл тело простыней, раздумывая, как объяснить скорбящим родственникам вырезанное сердце. Отец Святозар, опустившись на пол, тихонько покачивался и оное сердце выпустить не спешил. Но стоило тронуть за плечо, как вздрогнул, обернулся, мазнув взглядом…
— Это не я, — вздохнул Димитрий, мысленно благодаря рыжую, которая из особы преподозрительной стала вдруг весьма и весьма важным человеком.
Лишь она могла подтвердить, что ночью Димитрий чаи пил, а не лишал жизни незнакомую девицу.
— Я знаю. — Святозар протянул комок плоти. — На вас нет следа, да и… простите, но ваша кровь… лучшее доказательство вашей невиновности.
— В каком смысле?
Не то чтобы Димитрий возражал против доказательств, все же пренеприятно осознавать, что тебя могут заподозрить в этаком… Нет, мертвая в суде не выступит, а даже если вздумается, то вряд ли люди, властью облеченные, согласятся этакие показания выслушать. Но…
Лешек слышал.
И этот, то ли святой в кротости своей, то ли грешник, тоже. Он, вытирая руки грязною тряпицей, сказал:
— В вас нет ни капли той, древней, которая способна была бы удержать силу.
И Димитрий кивнул: как есть, ни капли. Рожден он обыкновенной женщиной подлого сословия и от отца такого же, правда, имя его матушка так и не раскрыла, а когда Димитрий любопытствовал, лишь отмахивалась. Мол, ни к чему дурное вспоминать, а уж доброго, верно, не случалось. Как-то прежде он вовсе не задумывался, как вышло, что она, не слишком умная, не искушенная в интригах и вовсе далекая от блеска царских покоев, вдруг оказалась Лешековой кормилицей. Неужто не было иных?
Неужто не приготовились к появлению на свет наследника?
Ведь должны были… по штату кормилицы значатся, ажно дюжина, а к ним помощницы, мамки, няньки и прочая обслуга, которой цесаревич с рождения окружен был.
Или…
Желтые глаза, вертикальные зрачки… каков он был младенчиком? Небось детских снимков вовсе не сохранилось. Случайно ли?
— А он вновь собирает души… позовите свягу, пусть проводит ее туманным путем. — Клинок святой отец отчищал старательно, хотя должен был понимать, что оставить этакую преопасную штукенцию ему не позволят. — И, если позволите…
Он замолчал, подняв клинок за рукоять, прищурился здоровым глазом, оглядывая кривоватое лезвие его. Вздохнул:
— Я не думаю, что эти девушки — единственные жертвы.
— Почему? — Лешек поднялся, теперь он и двигался иначе, текуче, словно вода. И было во всей его фигуре нечто такое… до крайности неприятное.
Хотелось попятиться.
Отступить.
Забиться за гардину и… Глупость какая. Это та, другая, кровь пробудилась. А люди боятся змей, потому-то и вынужден скрывать он… не только он… и скрывали, не сказать чтоб уж очень тщательно. Сперва-то, конечно, прятали, да… так и время было смутное. Народ, жаждавший спасения, видел в новом императоре надежду. И не след было портить образ его величественный. Императрица и без того многим казалась неправильною.
