Смеющаяся Тьма (СИ) - Громова Полина (книги полностью бесплатно .TXT) 📗
Я оглядел комнатку в поисках большой кружки с отбитым краешком, нашел ее на старом трюмо с потемневшими зеркалами, среди всякого хлама. Взял ее, показал деду Симеону.
— Да, милок, будь так добр, принеси старику горяченького чайку.
Я кивнул и отправился на общую кухню. Елана, рыхлая рябая тетка, как раз вскипятила на очаге чайник. Разумеется, я спросил у нее разрешения, прежде чем налить для деда кипятку. Чай у него был свой.
— Достань там, в ящике пряники. Юрис принес, — дед указал головой на нижний ящик трюмо. Там действительно лежали пряники. Завернутые в плотную бумагу, еще свежие.
— Да ты бери, бери, не стесняйся, — дед прихлебывал чай шумно, смаковал каждый глоток. — Ты книжку-то прочитал?
Я кивнул, поднялся было, но старик остановил меня жестом.
— Сиди, сиди. Пусть у тебя будет, потом Юрису сам отдашь. Я все равно читать не буду… К чему мне книги… Да и вам, молодым, они тоже ни к чему.
Я старательно изобразил удивление. Старик хрипло засмеялся, чай заплескался из чашки, несколько капель упало на вытертые брюки деда.
— Книгам нельзя верить, — пояснил дед. — В них неправды много.
«Неужели на свете нет правдивых книг?» — подумал я. Отец очень любил исторические хроники, но говорил, что даже в них привирают. Потому что самые серьезные ученые тоже люди и тоже кому-нибудь служат.
— …Книги только отвлекают от настоящей жизни. То, что человеку нужно, он из жизни узнает, а в книгах бывает то, что ему не нужно знать…
«Но если я хочу знать больше?», — хотелось спросить мне.
— …Юрис все читает свои книги, ты вот тоже. Читаете, ночами не спите, а зевнете — так и рот позабудет закрыть. Глаза портите, масло зря жгете. Только что вам из этих книжек пригодиться? Польза-то в них какая?
«Возможно, никакой, — на этот раз согласился я. — Но жить не так противно».
Мы с дедом Симеоном часто так разговаривали — по несколько часов к ряду об одном и том же и, в сущности, ни о чем. Я не любил эти разговоры. Со стороны могло показаться, что я рассчитываю на какую-то благодарность за заботу о старике. А ведь ничего такого никогда не было. Просто мне нравилась его тишина, как некоторым собакам нравится спать под кустами с ароматной листвой. И я бывал бы здесь еще чаще, если бы старик вовсе молчал. Но у старика было простительное словонедержание, а с внуком ему обстоятельно общаться не удавалось. Он приходил пару раз в неделю от силы на четверть часа — просто проведать старика. Странноватый он вообще был мальчишка. Путал имена, плохо запоминал лица людей. Но книги, которые он читал… О, эти книги…
Сколько себя помню, книги всегда были моей страстью. Зная это, отец потакал моему увлечению: не было такой поездки, из которой он не привез бы мне новую книгу. Он и сам любил читать, хотя читал не часто. Успеваемость в школе у меня была не очень высокая, я мог не поступить в университет — но все это переставало иметь значение, когда мне в руки попадала очередная книга. Я находился в странной зависимости от книг: словно моя привычная действительность вдруг прорывалась, и в нее вторгался совершенно иной мир. Древняя история, деяния великих правителей и славные битвы, дальние страны, мудрые мысли — все это завораживало меня. Если же в книге рассказывалась какая-то история, я так близко принимал к сердцу все происходящее, что оно становилось для меня более настоящим, чем те события, которые происходили со мной самим. Порой мне хотелось даже поселиться в книге, чтобы жить с ее героями. Мне часто хотелось сделать что угодно, лишь бы моя жизнь стала похожей на одну из тех, книжных жизней — даже если она из-за этого станет короткой. И невозможно было понять, что так отталкивало меня в моем привычном мире, ведь я отнюдь не был каким-нибудь несчастными или обделенным. Более того: эта странная жажда иного проходила, угасала вместе с впечатлениями от очередной прочитанной книги. И я снова был согласен жить дальше, снова с готовностью смотрел в будущее — и снова мечтал о новой книге… И отец, конечно, привозил ее. Для него мое увлечение совсем не казалось опасным, да и моя успеваемость была не очень важна, ведь он хотел, чтобы я прежде всего продолжил его дело. Пока он верил, что я сделаю именно так, я мог делать все, что угодно. И я — читал.
Когда отца не стало, книги стали возбуждать во мне чувство, близкое к ненависти. Теперь, когда я читал, я думал, что в этом мире на моем месте должен был оказаться другой человек — он смог бы достичь большего и получать от жизни больше впечатлений. Тогда бы моя жизнь как-то выровнялась, выправилась, обрела будущее. Или на месте этого мира должен был оказаться какой-то другой мир — тогда бы в нем было место для меня настоящего, такого, каким я хотел и мог быть на самом деле, каким я уже был где-то в глубине своей души — той личностью, о которой я даже боялся думать…
Той личностью, что промелькнула в видении, навеянном Хельгой.
Да, я почти ненавидел книги. Но я все равно читал. Не мог не читать.
Дед Симеон говорил что-то еще. Сейчас это было именно тем, что мне требовалось: иллюзией, будто бы ничего не происходит. Хотя я толком не мог сказать, что происходит, я не мог даже доказать этого, ничего не получалось сделать с этим жутковатым ощущением: будто бы на картинку реальности капнули водой и краски потихоньку поплыли.
Погостив у соседа, я вернулся к себе и взялся за уроки. Пусть я больше не ходил в школу, но у меня были книги, по которым я мог заниматься, и я старался заниматься, когда была возможность. Ведь, что бы дед Симеон ни говорил, это в дальнейшем могло помочь мне достичь большего. Но дело не спорилось: чем старательнее я вдумывался в задания, тем меньше понимал, о чем в нем идет речь. Смыслы слов ускользали от меня. Я думал о Хельге.
Существует она или нет? О чем она говорила? Можно ли ей верить?..
А что, если попробовать ее поискать прямо сейчас?
Меня изнутри обдало странноватым холодком. Захлопнув книгу, я оделся и вышел на улицу. Не прошло и часа, как я был на том самом перекрестке, где увидел Хельгу первый раз. Перекресток был самый обычный: по улицам проносились экипажи, шли по своим делам нечастые прохожие. Хельги, разумеется, видно не было.
Побродив по улицам без цели, я вернулся домой. Чувствуя себя не столько усталым, сколько обманутым, вытянулся на постели. Я вспомнил о том, что завтра встречаюсь с Руной, и мне захотелось придумать с десяток каких-нибудь глупых причин, чтобы не видеться с ней.
Как-то незаметно закончился день, наступил вечер. Стемнело. Ко мне зашла мама, она позвала меня ужинать. После ужина она взялась за шитье, а я перебрался в гостиную и с книгой устроился на диване. Я пытался читать. Но книга, всегда служившая мне убежищем от всего мира — да, порой ненавистным убежищем, ну и что? — на этот раз будто бы отталкивала меня. Подняв глаза от страницы, за окном, которое мама забыла зашторить, я увидел темноту — и едва различимые, хрупкие контуры интерьера, и профиль склонившейся над шитьем матери, и блеклое отражение своего собственного лица с темными пятнами вместо глаз. Не знаю, как так получилось, но передо мной вдруг предстала вся моя жизнь — такой, какая она есть, и стало невыносимо больно и обидно, хотя не из-за чего, ну вот совершенно не из-за чего было расстраиваться. Сотни, тысячи, миллионы ведь так живут. Это — нормально.
Только я так не хочу. И не буду. Простите.
Есть ли у меня веская причина хотеть чего-то иного? Пожалуй, кроме моего желания — нет. Но мое желание — достаточная причина. Да, доверившись Хельге, я могу жестоко обмануться. Возможно, согласившись на ее условия, я буду жалеть об этом всю жизнь. Ну и пусть! Если я не воспользуюсь этим шансом, я буду жалеть не меньше.
Так я решил вечером. Но, проснувшись на следующее утро, я снова не знал, что делать. Помогая утром матери в лавке, я испытывал странное ощущение: будто бы я нахожусь на какой-то грани или перекрестке — и никак не могу решиться двинуться в какую-либо сторону. Мне нужен был толчок для дальнейшего движения. И он, как ни странно, не заставил себя долго ждать.
