Придорожная трава - Денисова Ольга (бесплатные серии книг TXT) 📗
Кольцов сразу забил для бригады заброшенный домик, стоявший на краю дороги. Домик был махоньким, но теплым. Это не вагончик с буржуйкой, который продувается со всех сторон и насквозь промерзает зимой. Илья сразу окрестил домик «избушкой», уж больно он походил на пристанище бабы-Яги. Как будто поджала она, как курочка, свои курьи ножки под себя и уселась в траву. В избушке поместилась кухня-столовая, вытянутая на всю ее длину, бытовка, где складывали инструмент и рабочую одежду, и спаленка, куда, правда, больше трех человек не помещалось при всем желании. Поэтому, когда работали вшестером, трое спали в комнате, а остальные – в столовой, на лавках. Ребята у Кольцова собрались неприхотливые: двое хохлов из Донецка, Мишка-белорус – спившийся врач-невропатолог, узбек по прозвищу Саид и слесарь Володька. Володька имел семью: когда бывал трезвым, в избушке не ночевал – ездил к жене и детишкам. Ну, а когда падал в запой, ему было все равно, на лавке спать или на полу.
Кольцов Володьку ценил тоже, потому что кроме него никто не мог поставить на ход допотопный погрузчик, единственную кольцовскую частную собственность. Ну, а ребята уважали Володьку за то, что не знали проблем с пилами и рубанками – Володька без дела сидеть не мог, и руки у него были золотые. Кольцов сам выводил Володьку из запоев. Поскольку жена Володьку в таком виде принимать дома не желала, Кольцов вызывал ему детокс и платил столько раз, сколько требовалось. После подшивки, так же оплачиваемой Кольцовым, Володька полгода мог не притрагиваться к спиртному. Жена носила его на руках, поила полезными соками, откармливала шоколадом. Володька очень любил жену, и особенно ценил ее за интеллигентность – она работала бухгалтером. Но больше полугода без выпивки продержаться не мог.
А вот Мишку никто не ценил, поскольку руки у него росли явно не оттуда, откуда следовало. Родом Мишка был из Гомеля, и утверждал, будто пьет для вывода из организма радиации. Но, пока его никто не гнал, радовался жизни в тепле. А Кольцов пользовался тем, что бездомный человек готов работать за кров и кормежку. Ну, и на водку ему еще хватало. Илья внимательно следил за тем, чтобы Мишка не покупал суррогатов и не пропивал инструментов.
Саидка, который и плотником-то не был, корил бревна, вообще по гроб жизни был благодарен Кольцову за то, что тот его пригрел.
Поскольку за лето планировалось срубить только одну баню, правда, довольно шикарную, с наступлением сезона Кольцов отпустил хохлов на вольные хлеба. А они забрали с собой Саидку, так как сами корить бревна не любили, и денег он просил не много. Володька, поставленный на широкую дорогу трезвости всего месяц назад, повез детей к своим родителям, в Ставрополье. При таком объеме работ ему на стройке делать было нечего. Поднять два бревна в день и раз в неделю наточить цепи для пил Илья мог и без него.
Илья на вольные хлеба не рвался, да и не пустил бы его Кольцов. Так что на все лето они с Мишкой остались вдвоем, и будущее виделось в розовых тонах: на двоих избушка была замечательным дачным домиком, а не бытовкой, заваленной грудами одежды, мусора и инструментов. Много работы не предвиделось, рядом текла река, стоял лес с грибами и ягодами – лето предстояло провести как на курорте.
Как ни странно, Илья очень прикипел к Долине. Это место тянуло его к себе магнитом, и он всерьез подумывал остаться тут насовсем. Стройка затянется еще на несколько лет, ведь на проданных участках тоже надо будет рубить дома. Илья нисколько не сомневался в том, что, посмотрев на его работу, никто не захочет нанимать другую бригаду. Ну, а когда Долина застроится и заселиться, не иначе, им потребуется охрана. Конечно, плотником работать веселей, чем охранником, но ему сойдет и это.
Конечно, его избушку планировали снести со временем, и на ее место поставить дом для охраны, поскольку она, якобы, не вписывается в окружающий ландшафт. Но и тут Илья надеялся на лучшее – уж он-то сможет отделать ее так, что она впишется куда угодно. Это всяко дешевле, чем строить новый дом, поэтому надежды его имели веские основания.
Странное это было место, загадочное. За два года Илья не раз в этом убеждался. Для начала, он непрерывно ощущал на себе чей-то взгляд. Сперва взгляд смотрел скептически, строго, навязчиво. Илья постоянно оборачивался, нервничал, не мог избавиться от неприятного ощущения, будто за ним наблюдают. Потом привык, расслабился. Да и взгляд перестал быть испытующим, стал снисходительным, а потом и дружелюбным, приветливым. Выходя утром на крыльцо избушки, Илья махал рукой в сторону леса, приветствуя невидимого наблюдателя. И чувствовал, что лес отвечал ему чем-то похожим.
Имелась странность и в самой избушке. Сначала Илья посчитал, что пьяный бред его сильно пьющих коллег получается до странности одинаковым. И Мишке, и Володьке, и Саидке являлся один и тот же персонаж. Когда Мишка в первый раз рассказал, что какой-то мужик мешал ему топить печку, все слушатели сперва возмутились, а потом изрядно посмеялись. Зимой Илья не раз просыпался в избушке от холода: Мишка запросто мог забыть закрыть на ночь дверь. Но в тот раз Мишка стоял на пути к трезвой жизни – не пил уже двое суток, плохо спал и вечером собирался топить печь. Утром недовольные, теплолюбивые хохлы наехали на несчастного трезвенника, и тот на полном серьезе сообщил, будто какой-то мужик не дал ему затопить, и он всю ночь с ним боролся. Он говорил слишком убедительно, и хохлы потребовали немедленно предъявить мужика. Когда же выяснилось, что мужик сидит в печке и ногами выталкивает дрова наружу, и сам он маленький, ростом с кошку, измазанный сажей, Мишку очень жалели и даже предлагали съездить к врачу. Конечно, двое суток после запоя – самое время для глюков.
Но после этого Мишка видел мужичка не один раз, только печку топить он не мешал, сидел на столе и болтал ногами. А вскоре и Володька с ним повстречался, проговорил с ним полночи, а утром, сообразив, что с ним произошло, испугался и на три месяца бросил пить без «шаманов» и подшивок. Саидка же, встречаясь с «Печником», как они его прозвали, не боялся, вежливо здоровался, и рассказывал потом, будто мужичок травит смешные байки и никого обижать не собирается.
Хохлы и Илья Печника не видели, но слышали по ночам топот его маленьких ножек по полу и по столу в столовой. В конце концов, его появления перестали считать пьяным бредом, и, оставляя на столе что-нибудь из еды, поговаривали, будто Печник ночью придет полакомиться.
А еще Долина вела себя странно, стоило появиться кому-то из покупателей. Обязательно что-то да случалось. То оползет край дороги, когда они проходят по ней, то балка с лесов сорвется, то штабель с бревнами поедет. Трижды ковш у экскаватора падал, и все три раза, когда покупатели приезжали – мужики в ковш на выходные вещи складывали и поднимали повыше, чтобы не стащил никто. Илья прекрасно понимал, что это всего лишь совпадения. Но где-то в глубине души он думал о Долине как о живом существе, которое все знает и может действовать по своему усмотрению. Забавные это были мысли, интересные, хотя, всерьез их принимать и не стоило.
Он сошел с электрички около часа дня и сразу увидел машину Кольцова. Погода стояла отличная, Илья снял куртку и подумал, не снять ли свитер тоже. Солнце жарило как в июле. За сутки, что он провел в городе, набухшие почки на деревьях лопнули и выпустили на свет прозрачную зелень. По канавам распустилась мать-и-мачеха, а кое-где в низинках белела ветреница. В такую погоду он бы с удовольствием прогулялся по поселку пешком – до Долины от станции было минут сорок ходьбы.
Кольцов просигналил, глядя на то, как Илья оглядывается по сторонам. Илья махнул ему рукой с платформы. Вместо прогулки, такой желанной с похмелья, придется париться в пахнущей бензином «семерке», что совершенно не прибавит здоровья на ближайшие пару часов.
– Ты понимаешь, вообще, что произошло? – спросил Кольцов вместо приветствия.
– Здорово, – ответил Илья, усаживаясь в машину.
– Здорово, здорово, – согласился Кольцов и завел мотор, – нас по стенке размажут! Как ты мог так положить балку, что она сорвалась?
