Хранитель Силы - Алексеев Сергей Трофимович (книги онлайн полностью TXT) 📗
– Это не у меня, это у них в Коминтерне.
– А зачем заострять на этом внимание читателя?
– Но иначе будет беллетристика.
– Слушай, Хортов, ты же не этот крикун с улицы, а боевой майор в отставке, иностранный университет окончил. Можно сказать, кадр с европейским образованием… Откуда у тебя такие низменные чувства? Или это убеждения?
– Шеф, а нельзя ли открытым текстом? Знаете ли, я привык к иной манере разговора…
– Открытым? – Стрижак приблизился вплотную, и Андрей ощутил запах человека, сильно встревоженного и болезненного. – Давай открытым. Ты что, антисемит?
– Не понял вопроса…
– Ладно дурака-то валять! – не сдержался Стрижак и кинул ему пакет с материалом. – Это что?.. Нет, наваял ты неплохо, продумал ходы, запятые расставил верно. И фактура сама по себе интересная. Только не считай остальных идиотами. Тут чистейший махровый антисемитизм!.. Короче, переделывай, от начала и до конца, – и чтобы смягчить резкость тона, подал пакет в руки, и вроде бы даже пошутил. – В таком виде можешь предложить какой-нибудь черносотенной газетенке. Если есть желание. Но под псевдонимом.
– В самом деле какая-то буря в атмосфере, – пожаловался Хортов. – Мозги закоксовались. Никак не могу увязать этот материал с антисемитизмом. Здесь нет ни одного еврея, шеф. Израиль упоминается лишь по случаю, в связи с отказом…
– А кто же такой Лев Маркович Кацнельсон? Или ты думаешь, никто не знает известного советского и партийного деятеля? Насколько мне известно, он занимал важный пост в Коминтерне.
– Но он же старый коммуняка! Убежденный сталинец! Он с милицией дрался на 9 Мая! И одного инвалидом сделал. По старости не посадили.
– Я имею в виду национальность.
– Шеф, но он же русский! И звали его когда-то Лев Макарович Соплин.
– Да, я читал твои изыскания… Но это все натяжки. И никаких доказательств. Ты просто не знаешь психологии читателя… Любая еврейская фамилия, связанная с отрицательной фактурой, вызывает раздражение и сотни звонков.
– У меня есть ксерокопия «Известий» за тридцатый год с его объявлением о смене фамилии…
– Сейчас девяносто пятый, Хортов!
– Что это меняет? Шестьдесят пять лет занимался надувательством, даже национальность сменил, а дети у него…
– Ну вот почему он сменил? Как-то неубедительно прозвучало.
У Хортова вдруг возникло сомнение – а читал ли шеф материал? Или выслушал доводы Ады Михайловны и пробежал текст по диагонали?
– С фамилией Соплин в то время нельзя было сделать карьеры, – однако же терпеливо начал объяснять он. – Ни партийной, ни советской. Лев Маркович сам говорил об этом…
– Да и сейчас тоже, – мимоходом согласился шеф. – А с фамилией Кацнельсон – можно?
– Вероятно, да…
– То есть ты хочешь сказать, что в тридцатых годах с русской фамилией…
– Я хотел лишь рассказать житейскую историю, – перебил его Хортов. – Про то, как человек во имя карьеры сменил все – имя, национальность, образ жизни, жену и даже внешний вид. Волосы себе красил и закручивал, пока их не спалил и не облысел. Детей заставлял картавить и говорить с еврейским акцентом. Полностью изменил судьбу и потом всю жизнь страдал от этого, сидел в лагерях и томился в ссылках. Но не отрекся!.. И даже умер не своей смертью! От инсульта, когда получил решительный отказ и не смог выехать на жительство… якобы на свою историческую родину. Не понимаю, шеф, при чем здесь евреи и антисемитизм! Это не я – израильские власти отказали в визе. Это они довели его до инсульта.
Должно быть, Стрижак полностью доверился ответственному секретарю и материал лишь просмотрел, и теперь надо было ему выходить из неловкого положения. Хортов, несмотря на возраст, был молодым журналистом, однако человеком опытным, со связями в кругах Министерства обороны, МВД и ФСБ, куда мальчишек с диктофонами пускали с неохотой. Литсотрудник такого сорта в газете ему был нужен до зарезу – можно послать хоть в горячую точку, хоть в свиту к президенту. Просто так отмахнуться от него шеф не мог, и Андрей об этом прекрасно знал.
– Во-первых, слово «евреи» уже звучит оскорбительно, – заметил Стрижак тоном школьного учителя. – Следует писать «лицо еврейской национальности». Во-вторых, об этих лицах принято говорить, как о покойниках: или хорошо, или ничего. Все остальное антисемитизм. Ты это запомни, Хортов. И в-третьих… Тебе известна настоящая фамилия владельца газеты?
– Настоящая не известна, – признался Хортов.
– Поэтому иди и переделывай материал.
– Переделать невозможно, шеф. Лучше выбросить…
– Зачем же выбрасывать? Фактура на самом деле любопытная, и сам герой… – Стрижак не нашел подходящего слова или не захотел его озвучить. – Мой тебе совет – сделай его немцем.
– Ну почему немцем? – возмутился Андрей.
– Ах да, забыл… У тебя же какие-то тесные связи с Германией.
– Не в этом дело. Кто же поверит, что Кацнельсон – фамилия немецкая? Родственники за такое еще и в суд подадут.
– Напишешь – поверят. И не подадут. – Стрижак вдохновился и стал развивать мысль: – Сообразительный русский мужик надумал заделаться европейцем, а потом на старости лет решил со всем семейством рвануть в Германию, поближе к цивилизации. Но тут его раскусили…
– Это беллетристика…
– Но какая, Хортов!
– Не согласен, шеф.
– Хорошо, я тебе его оплачу. – Он открыл сейф. – Давай сюда материал.
– Выбросить и сам могу…
– Я не бесплатно выброшу. Тебе что, деньги не нужны? Не ты ли говорил, живешь пока за счет спонсорской помощи жены?
Андрей никогда такого не говорил Стрижаку, хотя на самом деле это было близко к истине: на скудную жизнь кое-как зарабатывал, а вот автомобиль, сотовый телефон и прочие радости цивилизации финансировала жена, в немецких марках. Разведка, как и положено, донесла ему факты с некоторым искажением…
– Подумаю, может, что и исправлю, – увернулся от удара Хортов. – Посижу ночь…
– Утром жду, – мгновенно вцепился шеф. – И еще подумай вот о чем. Нужен материал с Кавказа, человеческая история на фоне нынешних событий, на фоне бессмысленной и бесполезной войны… – Он хмуровато усмехнулся. – О лицах кавказской национальности пока можно писать что угодно и как угодно. Подумай, потолкуй со своими информаторами, завтра доложишь.
Хортов привык завоевывать жизненное пространство, брать его штурмом или долгой осадой, атаковать или контратаковать, а при таких обстоятельствах важно было уметь держать удар. В кабинете у Стрижака он явно схлопотал по морде, однако мысленно утерся и вышел как ни в чем не бывало. Ада Михайловна встретилась ему на пути не случайно – поджидала возле приемной, чтобы посмотреть, каким он выйдет от шефа. Обстановка в редакции начинала проясняться, по крайней мере становилось ясно, кто тут серый кардинал, или, говоря современным языком, агент влияния.
– Мое почтение, Ада Михайловна, – старомодно раскланялся Хортов. – У меня все в порядке, спасибо за советы. Всего вам доброго!
Он имел на это право, поскольку еще вчера ответственная секретарша два часа угощала его настоящим молотым кофе, дамскими сигаретами и вела себя весьма любезно. Разумеется, заодно мастерски проводила разведопрос, выдавая его за материнское участие. И окончательно растрогалась, когда узнала, что жена Хортова – немка, осталась в Германии и приезжает раз в год, и что он живет один уже несколько лет и все дома делает сам.
– До свидания, Андрей Александрович. – Она тоже умела держать удар. – До встречи!
И в тот же момент скользнула в дверь главного редактора.
Вообще-то на душе было мерзко, не хотелось никого видеть, и Андрей поехал домой, но по пути в боковом кармане заверещал подарок жены. Сбивчивый женский голос он не узнал и никак не мог добиться, кто звонит, пока не догадался, что это внучка Кацнельсона, Мира – юная и отчего-то уже нервная девица. Она требовала немедленно приехать и не могла толком объяснить, что случилось и почему такая срочность, поскольку срывалась в слезы. С ней рядом кто-то был и, вероятно, подсказал причину: Мира вдруг подавила всхлипы и внятно произнесла:
