Властелин видений - Грановский Антон (лучшие книги .TXT) 📗

– Не так быстро, – хрипло проговорил он.

– Давай-давай, пошевеливайся! – не оглядываясь, поторопил разбойник.

Взгляд его был прикован к золотисто-розоватым всполохам, которые делались тем ярче, чем гуще становились сумерки.

– Я знаю, где это, – сказал разбойник.

– И где же? – хрипло дыша, спросил старик.

– У реки. До нее версты две, не больше.

Они упорно продвигались вперед, хрустя валежником и продираясь сквозь кустарники вереса. Богомолец вдруг закашлялся и упал. Разбойник остановился.

– Ты чего, старик?

– Кончаюсь я, брате, – прохрипел богомолец. – Наклонись… Хочу сказать…

Разбойник подошел к старику и опустился рядом с ним на корточки:

– Ну?

– Ты спрашивал про знамение… – Старик приподнял руку и показал морщинистым пальцем на зарево. – Это и есть твое знамение, брате… Там, у реки… Ступай туда.

Голова старика свесилась набок – он умер. Разбойник выпрямился и взглянул на золотистые всполохи. Сердце его вдруг наполнилось восторгом. Сомнений нет – там, у реки, его ждет нечто прекрасное. Что-то такое, чего никогда не было в его унылой, никчемной, беспросветной жизни.

Разбойник улыбнулся и зашагал вперед. И чем ближе он подходил к реке, тем радостнее становилось у него на душе.

6

– Ярило, Ярило, обопрись на корыло, обереги от нежити и черной твари.

Молодой добытчик Хлопуша – огромный, как медведь, – обмахнул своё упитанное лицо охоронным знаком и двинулся дальше, искоса поглядывая на своего спутника Оскола, добытчика опытного и сурового.

Уже час они шли по Гиблому месту, то и дело бросая хмурые, тревожные взгляды на катящееся к кронам деревьев солнце.

В Гиблое место они пришли на рассвете. Добрались до залежи бурой пыли, наковыряли за день по мешочку и теперь возвращались обратно. Залежь была богатая, да и от межи недалеко. Просто чудо, а не залежь. Однако, стремясь набить мешочки поплотнее, добытчики увлеклись и слегка припозднились. Времени на то, чтобы перекусить, не было, и сейчас, шагая по чащобе, Хлопуша не знал, что его больше гложет – страх или голод.

«Продам пыль Крысуну Скоробогату и закачу в кружало, – думал он, прислушиваясь к урчанию в пустом животе. – Закажу себе жареную баранью ногу и кувшин самого лучшего таврийского вина».

В объемистом животе у Хлопуши заурчало еще громче. Чтобы отвлечься, Хлопуша снова заговорил.

– Слышь, Оскол? – окликнул он своего спутника.

– Чего тебе? – хмуро отозвался тот.

– Той бурой пыли, что мы с тобой набрали, надолго ли нам хватит?

– Коли умело сторгуешься, то выручишь за нее десяток золотых солидов. Вот и думай: надолго ли тебе того хватит.

– Мне надолго, – убежденно заявил Хлопуша. – Мне много-то не надо. Избу крепкую построить да девку хорошую замуж взять. Ну, и чтоб амбары да сусеки были забиты под завязку.

Несколько шагов они прошли молча.

– Ну, а ты? – спросил Хлопуша.

– Чего я?

– На что ты потратишь своё золото?

Оскол ухмыльнулся:

– Заплачу Истру-Коновалу, чтобы сделал мне новые зубы. Сказывают, он такие зубы из медвежьей кости точит, что от настоящих не отличишь.

– Зубы – это хорошо, – согласился Хлопуша.

С минуту они шли молча, потом Хлопуша снова заговорил:

– Вот вернусь в Хлынь, продам пыль и заживу по-человечески. Главное, чтобы в доме закрома были полны. И чтобы брюхо с голоду не опало. Я, Оскол, счастливого человека издалека вижу. Счастливый человек подпоясывается не лыком под грудь, а тканым поясом под живот – чтобы пузо виднее было.

– Ты можешь думать об чем-нибудь еще, кроме жратвы, избы да бабы?

Хлопуша качнул большой головой.

– Нет.

Оскол вздохнул:

– До межи недалеко, но место тут опасное. Я двину чуток вперед, а ты гляди – не отставай и не теряйся.

Оскол пошел впереди. Где-то далеко зарычал зверь. Хлопуша испуганно остановился, но, увидев, что Оскол продолжает идти, пошел снова и быстро нагнал его.

– Оскол, ты это слышал?

– Да, – не оборачиваясь, ответил добытчик.

– Кто это рычал?

– Медведь.

– Медведь? А я думал, тут всех зверей волколаки и упыри поели.

– Не поели. Медведь сам кого хошь слопает. А лиса хитра, нос по ветру держит, тёмных злыдней по широкой дуге обходит.

– А если ядозубый оборотень медведя укусит, чего с медведем будет?

– Сдохнет, чего ж еще.

– А сам оборотнем не станет?

Оскол ухмыльнулся.

– Ты видал медведя-оборотня?

Хлопуша покачал кудлатой головой:

– Не.

– Тогда чего спрашиваешь.

Оскол отвернулся и зашагал дальше. Глядя на его широкую спину, Хлопуша немного расслабился. С Осколом не пропадешь, он добытчик бывалый.

Медведь выскочил на прогалину неожиданно. Он был рослый, но худой и явно голодный. Не то что Хлопуша, но даже бывалый Оскол не сумел ничего понять. А когда понял, было уже поздно – огромная медвежья лапа обрушилась ему на голову, разворотила всё лицо и свернула шею.

Вся жизнь промелькнула в этот миг у Хлопуши перед глазами. Как брат – опытный ходок Молчун – взял его впервые в Гиблое место и как сказал потом: «Никогда тебе не быть ходоком, Хлопуша. Даже не пробуй». «Отчего же не быть?» – спросил тогда Хлопуша. «Оттого, что живот растрясется. Вон он у тебя какой».

Вспомнил Хлопуша, как в детстве соседские мальчишки дразнили его «увальнем» и «тестом» и швыряли в него камнями. Он мог намять бока любому из них, но никогда не мог их догнать. Вспомнил, как стащил из лавки Гудоя-каравайщика булку с изюмом, и как Гудой и его сын гоняли его по лавке батогами, а он думал только об одном – успеть бы съесть вкусный рогалик, пока не отобрали.

Вспомнил, как девка Млава, которая дала ему пощупать в амбаре свою мягкую грудь, сказала ему: «Весело мне с тобой, Хлопуша. Но уж больно ты толстый да губастый. Мне брат твой старший люб. Сведёшь меня с ним, дам залезть себе под юбку».

Толстые щеки Хлопуши затряслись, его вдруг обуяла ярость. Почти не соображая, что делает, он выхватил из ножен меч, ринулся на медведя и с размаху всадил клинок зверюге в бок. Потом быстро вынул и ударил еще раз.

Кровь заструилась по мохнатому звериному боку. Медведь взревел, обернулся к Хлопуше и встал на дыбы. На мгновение у Хлопуши захватило дух – ростом медведь был в полторы сажени. В другой раз Хлопуша просто бросил бы меч и кинулся бежать, но сейчас что-то переклинило у него в голове, и вместо того, чтобы дать деру, он издал громкий, гортанный крик и снова ринулся на медведя.

Сверкающий клинок вонзился зверю под сердце. Медведь отшатнулся, заревел от боли и повалился набок. Дернувшись несколько раз, он затих. Хлопуша вынул из медвежьей туши свой меч и изумленно произнес:

– Надо же. Экую зверюгу я с перепугу сгубил. Скажи кому – не поверят.

На мгновение Хлопуша подумал – не отрезать ли ему от медведя лапу, не освежевать ли и не изжарить ли на костре? В пузе заурчало, но Хлопуша сглотнул слюну, мотнул кудлатой головой – нет. После будем пировать. А пока…

Он подошел к распростертому на земле добытчику Осколу.

– Оскол! – позвал Хлопуша. – Осколушка, друг!

Добытчик молчал. Тогда Хлопуша осторожно присел рядом с окровавленным телом и хотел перевернуть его, но вдруг отдернул руку – у Оскола не было половины головы, а та, что была, свесилась набок, как сломленное соцветье подсолнуха.

– О, боги! – выдохнул Хлопуша, выпрямился и, с ужасом глядя на страшную, изуродованную голову товарища, стал пятиться к деревьям.

Где-то в лесу завыл волк. Или оборотень. Хлопуша еще плохо различал их на слух. Он поежился, шмыгнул носом и смахнул с ресниц слезы. Жалко было Оскола, сильно жалко. И погиб как глупо – не от упырьих или волколачьих зубов, а от простого медведя-кодьяка. И кодьяк-то не самый матерый. Отцу Хлопуши случалось встречать в местных лесах кодьяков по две, а то и по три сажени ростом.

Эх, Оскол, Оскол…

Хлопуша снова шмыгнул и вытер глаза основанием ладони. Ладно, чего уж теперь убиваться, дело сделано. Надо идти.