Проклятие лорда Фаула - Дональдсон Стивен Ридер (читать книги полностью без сокращений .txt) 📗
— Я вас слушаю…
— Я хочу оплатить свой счет, — ответил Томас, подумав: «Она ничего не знает, просто не слышала обо мне».
— Пожалуйста, сэр, — отозвалась девушка. — Назовите ваш номер.
Томас назвал, и она томно проплыла в соседнюю комнату, чтобы проверить по картотеке.
Неопределенность ожидания возродила его страхи, и он почувствовал, как сжалось горло. Ему нужно было как-то отвлечься, чем-то занять свое внимание. Внезапно вспомнив о встрече на улице, он сунул руку в карман и извлек из него обрывок бумаги, который передал ему мальчик.
«Вы должны это прочитать», — вспомнил Томас. Он расправил обрывок на стойке и прочел полустертый печатный текст:
«реальный человек, реальный во всех отношениях, внезапно обнаруживает, что он абстрагирован от мира и помещен в физическую ситуацию, которая не может существовать: звуки имеют запах, запахи обладают цветом и глубиной, зрительные образы осязательно ощутимы, прикосновения имеют высоту и тембр. Некий голос сообщает ему, что он был доставлен сюда как защитник своего мира. Он должен сразиться в смертельном поединке с защитником другого мира. Если он потерпит поражение, он умрет, и его мир — реальный мир — будет разрушен, поскольку окажется лишен внутренней способности к выживанию.
Человек отказывается верить в то, что все услышанное им — правда.
Он приходит к выводу, что либо спит, либо бредит, и отказывается стать частью ложной ситуации сражения насмерть, поскольку никакой «реальной» опасности не существует. Он непоколебим в своем решении не воспринимать всерьез очевидно невозможную ситуацию и не обороняется, когда его атакует защитник другого мира.
Вопрос: является такое поведение человека мужеством или трусостью?
Это — фундаментальный вопрос этики».
Этики! — фыркнул про себя Кавинант. — И кто только придумывает такую чушь?
В следующий миг вернулась девушка, на лице ее было вопросительное выражение.
— Томас Кавинант? С Небесной Фермы? Сэр, на ваш счет был сделан вклад, который покрывает несколько месяцев. Разве вы недавно не присылали нам чек на большую сумму?
Внутренне Кавинант сжался, словно от удара, причинившего ему внезапную боль, потом схватился за стойку, заваливаясь набок, словно наскочивший на рифы галеон. Бессознательно он скомкал в кулаке клочок бумаги. Голова кружилась, в ушах эхом отдавались слова:
Фактически все общества проклинают, отрекаются, отталкивают вас от себя — у тебя нет надежды.
Прилагая все силы, чтобы сдержать готовую прорваться ярость, он сосредоточил внимание на похолодевших ступнях и ноющих лодыжках.
С чрезвычайной осторожностью положив смятый клочок бумаги на стойку перед девушкой, Томас сказал, стараясь придать своему голосу выражение доверительности:
— Это, знаете ли, вовсе не заразно. Можете не беспокоиться — от меня вы ничего не подхватите. Это заразно разве только что для детей. Девушка, хлопая глазами, смотрела на него, словно удивляясь смутности своих мыслей.
Его плечи сгорбились, ярость комком застряла в горле. Он повернулся со всем достоинством, на какое был способен, и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.
— Адское пламя! — буйствовал он про себя. — Адское пламя! Будьте вы прокляты!
Чувствуя, как от ярости кружится голова, он оглядел улицу. Отсюда ему был виден город во всем своем зловещем величии. В направлении Небесной Фермы по обеим сторонам дороги теснились маленькие торговые лавки, словно зубы готовых сомкнуться челюстей. Ослепительное солнце заставило Томаса почувствовать себя беспомощным и одиноким. Быстро осмотрев руки на предмет царапин или ссадин, он заспешил обратно. Онемевшие ноги едва держали его, словно асфальт стал скользким от отчаяния. Томасу казалось, что он проявил мужество, сдерживая желание пуститься бегом.
Через несколько минут впереди показалась громада здания суда. На тротуаре перед ним стоял старик-нищий. Он не двигался, по-прежнему глядя на солнце и что-то бессвязно бормоча. Его знак «БЕРЕГИСЬ!» был теперь бесполезен, словно предупреждение, которое пришло слишком поздно.
Когда Кавинант приблизился, его поразила отрешенность старика нищие и фанатики, святые и пророки апокалипсиса дисгармонировали с этой улицей, залитой солнцем: нахмуренный приниженный взгляд каменных колонн не допускал подобной доисторической экзальтации. А горстки пожертвованных ему монет не хватило бы даже на скудный обед. Кавинант вдруг ощутил внезапную острую боль сострадания. Почти против своей воли он остановился перед стариком.
Нищий не шевельнулся, не прервал своего созерцания солнца, однако голос его изменился, и среди невнятного бормотания раздались ясные слова: — Исполни свой долг. Этот приказ, казалось, относился непосредственно к Кавинанту.
Словно по команде, он снова опустил взгляд к чаше. Однако требование, попытка принуждения вызвали в нем новый приступ гнева.
— Я ничего тебе не должен! — тихо огрызнулся он.
Прежде чем он отошел, старик заговорил снова:
— Я тебя предупреждал.
Эти слова неожиданно подействовали на Кавинанта как внутреннее озарение, как интуитивное суммирование всех переживаний, испытанных им в прошлом году. И решение мгновенно пробилось сквозь гнев. С перекошенным лицом он стянул с пальца обручальное кольцо.
До этого Томас никогда не снимал кольца: несмотря на развод и безжалостное молчание Джоан, он продолжал носить его. Кольцо было как бы его самоутверждением. Оно напоминало ему, где он был прежде и где он теперь, о разбитых надеждах, утраченной дружбе, о беспомощности — и его исчезающей человечности.
Теперь он сорвал его с левой руки и бросил в чашу.
— Это стоит больше, чем несколько монет, — сказал он и, спотыкаясь, побрел прочь.
— Подожди.
В этом слове прозвучала такая властность, что Кавинант снова остановился. Он стоял, не шевелясь, усмиряя свою ярость, как вдруг почувствовал, что старик взял его за руку. Тогда он повернулся и посмотрел в бледно-голубые глаза, такие пустые, будто они все еще разглядывали слепящий пламень солнца. Старик буквально излучал невидимую силу. Внезапное чувство опасности, чувство близости к вещам, недоступным его пониманию, встревожило Кавинанта. Но он только отмахнулся от этого. — Не прикасайся ко мне. Я прокаженный!
Отсутствующий взгляд, казалось, даже не задевал его, словно его не было или глаза старика были незрячими; однако голос нищего был ясен и тверд:
— На тебе проклятие, сын мой.
Кавинант ответил, облизнув губы:
— Нет, старик. Это нормально — таковы уж люди. Пустышки.
И, словно ссылаясь на закон проказы, он добавил про себя:
«Тщетность — основная характеристика жизни».
Вслух же он продолжал:
— Такова жизнь. Просто я придаю меньшее значение всяким пустякам, чем большинство людей.
— Такой молодой — и уже такой несчастный!
Кавинант давно уже не встречал участия, и поэтому нечто похожее на его проявление оказало на него сильнейшее воздействие. Гнев его отступил, хотя в горле так и остался комок, делая голос сдавленным и приглушенным.
— Пойдем со мной, старик, — сказал Кавинант. — Не мы сотворили мир.
Все, что нам остается, — это жить в нем. Все мы в одной лодке, так или иначе. — Разве не мы его сотворили?
Но, не дождавшись ответа, нищий снова принялся бормотать свой таинственный напев. Он удерживал за руку Кавинанта, пока в пении не наступила пауза. Тогда в его голосе появилось нечто новое — агрессивный тон, словно бы старик воспользовался неожиданной уязвимостью Кавинанта.
— Почему ты не покончил с собой?
В груди Кавинанта возникло такое чувство, словно на нее надавили, а сердце сжало спазмом. Голубые глаза излучали какую-то необъяснимую для него опасность. Его охватила тревога. Он хотел оторвать взгляд от старческого лица, провести процедуру ВНК, чтобы убедиться, что все в порядке, но не мог этого сделать: пустой взгляд удерживал его. Наконец он сказал:
— Это слишком легко.
