Принцесса с дурной репутацией - Первухина Надежда Валентиновна (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
По моему телу пробежали мурашки. Ух ты! А я боюсь. А я мало чего боюсь, крыс, например…
При воспоминании о крысах что-то как будто щелкнуло у меня в голове, я даже замерла на мгновение. У меня возникло ощущение, будто я только что поняла: я что-то забыла. И это я-то, с моей потрясающей памятью!
Все хранилище было погружено в сумрак, только в центре большая настольная лампа освещала стол и два кресла возле. В одном из кресел сидел человек, однако при моем приближении он встал и пошел навстречу. Мы встретились на границе света от лампы и тени комнаты.
— Здравствуй, дитя, — прозвучал глубокий, густой, как сливки, голос.
— Здравствуйте, ваша светлость, — я присела в реверансе, а потом выпрямилась и посмотрела на него во все глаза.
Великий поэт Альбино Монтессори был высоким худощавым мужчиной пожилых лет, с длинными волосами, белыми как снег. Вся его одежда была черного цвета, и тем разительней был контраст. Странная гримаса исказила его черты, и лишь потом я поняла, что так он улыбнулся.
— Дитя, мы плохо видим друг друга, стоя вот так, — молвил герцог. — Прошу, давай сядем.
Я кивнула, почему-то дрожа всем телом. Мы сели в кресла, и тут я смогла лучше разглядеть его. Да, несомненно, возраст у него был солидный — лет сорок, не меньше. Кожа смуглая, на высоком лбу с тремя резкими морщинами сурово сошлись угольно-черные брови. Нос острый, губы тонкие и жесткие, но уродливее всего был шрам, который охватывал его правую щеку, словно черная скобка. Если бы не этот шрам, герцог мог бы считаться стариком изящной внешности, а так он был похож на злого волшебника из сказки. Да еще эти глаза — прозрачные, как лед, сверкающие и холодные. Не хотела бы я стать врагом этому человеку!
Слева его волосы были подобраны вверх и заколоты блестящей круглой брошью, напоминающей восьмилучевую звезду. На груди поверх камзола висела массивная цепь из светлого золота, и на ней подвеска — резной золотой лист какого-то растения, я такого ни разу не встречала. Руки герцог положил на стол, и я увидела, что его пальцы унизаны сверкающими перстнями. Значит, поэзия сделала его таким богатым, подумала я, это надо же. Чего тогда хочет поэт от такой замарашки, как я?
— Мне сказали, дитя, что тебя зовут Люция, — медленно, словно подбирая слова, заговорил герцог.
— Да, ваша светлость.
— Отныне я велю тебе… то есть я прошу тебя, дитя, называть меня просто Альбино. Или герцог Альбино, если ты стесняешься.
— Хорошо, герцог Альбино.
— Давно ли ты в пансионе Святого Сердца?
— С самого малолетства, герцог. Точнее, с семи лет.
— И ты не знаешь своих родителей? Никогда их не встречала?
— Нет, герцог.
— И у тебя нет никого близких? Нет семьи, которой ты была бы дорога?
У меня почему-то запершило в горле, но я сказала твердо:
— Нет.
— Но ведь кто-то растил тебя до тех пор, пока ты не пришла в пансион.
— Это была простая неученая женщина, хозяйка одного трактира. Поначалу она приезжала в пансион навестить меня, а потом перестала, вот уже много лет. Наверное, она умерла. Или забыла обо мне.
Он побарабанил пальцами по столу:
— Хорошо. Каковы твои успехи в учении, Люция? Что ты умеешь, много ли знаешь?
— Я одна из первых в классе по словесности, математике и риторике, герцог. Еще я хорошо знаю физику, химию, человековедение, географию и ботанику. Я неплохо фехтую, плохо пою… и… наверное, все.
— А языки?
— Старолитанийский и затуманский, герцог Альбино. Государственный диалект, само собой разумеется. Могу писать и читать со словарем по-цвейгландски.
Его некрасивое лицо оставалось бесстрастным. Неужели я не угодила столь обширными знаниями его светлости? Между прочим, многие в моем возрасте и того не умеют!
— А рукоделия? — герцог удивил меня этим вопросом. — Умеешь ли ты вышивать, шить, вязать? Плести кружева?
— Э-э, совсем мало, — покраснев, созналась я. — У меня не лежит душа к рукоделиям, герцог. Зато я люблю рисовать! И еще изучаю парусное дело!
— Что ты говоришь, — протянул герцог. — Какие интересные увлечения для пятнадцатилетней монастырской воспитанницы. Ты что же, любишь море?
— Я никогда не видела его, но я читала о нем, и да, наверное, полюбила. Я много мечтаю о море, о том, чтобы увидеть его. Увидеть корабли…
— Понятно, — оборвал меня герцог. — Что ж… Полагаю, ты мне подходишь.
— Простите? Для чего?
Он снова побарабанил пальцами по столу.
— Видишь ли, Люция. У меня есть дочь твоего возраста. Ее зовут Оливия. В силу некоторых обстоятельств она почти не общается со своими ровесницами. Я решил, что ей нужна подруга. Или компаньонка, как тебе угодно.
Святой Исцелитель, какой стыд! Меня хотят сделать компаньонкой! Меня, которая мечтает стать отважным мореплавателем и путешественником! Чтоб мне сидеть и вытирать сопли какой-то великовозрастной папиной дочке!
— По твоему лицу, Люция, я вижу, что тебя не прельщает такая перспектива. — Альбино дернул щекой, и шрам-скобка сжался и разжался. — Но, прежде чем ты откажешься, я хотел бы тебе немного рассказать о своей дочери. Ее мать умерла, когда Оливия была совсем малюткой. Я в то время был в военном походе, думаю, ты слышала о Десятилетней войне. Воспитанием моей дочери занимались няньки, сиделки и служанки, и они слишком избаловали ее. Во всяком случае, я так считаю. Оливия выросла слишком капризной, изнеженной, самолюбивой. Она привыкла добиваться исполнения малейших своих прихотей, закатывая истерику. Мне это не нравится. Я помню, какой была мать Оливии, и не хочу, чтобы супруга упрекала меня с того света, что я испортил нашу единственную дочь. Ей нужно другое воспитание, другое общество, нежели няньки и служанки. Ей нужна ровесница, которая не станет потакать ее капризам, а научит быть сильной, выносливой и разумной девочкой. И я думаю, что ты справишься с этой задачей.
— Но почему вы так считаете, герцог Альбино?
— Ты сирота, и мир с самого начала был к тебе равнодушен, — молвил герцог Альбино. — Однако ты научилась жить с этим, и не просто жить, ты обладаешь живым умом, гибким характером, настойчивостью и крепким здоровьем. Мне говорили об этом сестры аббатства. Они указали на тебя, как на самую непоседливую, самую хитроумную и зловредную девочку в пансионе. Мне это нравится. Именно такой я вижу компаньонку для своей дочери. Ей нужно разогнать кровь, взбодриться. Ты подходишь как нельзя лучше. Кроме того, раз ты сирота, никто не станет возражать против того, что ты станешь выполнять эту работу. И — это немаловажно — ты будешь получать за нее деньги. Я открою для тебя счет в банке Старой Литании, и когда Оливия сочтет нужным с тобой расстаться, ты покинешь мой замок, имея при себе не только жизненный опыт, но и деньги, которые помогут тебе самостоятельно устроиться в жизни. Кроме того, у меня большие связи. И возможно, когда-нибудь ты сможешь поступить в школу мичманов, если еще будешь хотеть путешествовать и увидеть море. Как тебе такое предложение?
А чего я, собственно, хочу? Торчать в пансионе до совершеннолетия, а потом оказаться в каком-нибудь захолустье без средств к существованию? Ну, допустим, возьмут меня учительницей в деревню или, опять-таки, компаньонкой… Это не приблизит меня к морю и каперскому патенту! А тут есть возможность получать деньги, выполняя нехитрую работенку воспитательницы герцогской дочки. Наверняка эта дочка — воплощение серости и тупости, зануда, задавака, плакса. Ничего, я ей действительно сумею разогнать кровь!
— Я согласна, герцог Альбино.
Опять эта гримаса, долженствующая означать улыбку.
— Признаюсь, иного ответа я и не ждал от такой девочки, как ты. Что ж, не будем терять время. Собирай вещи, дитя, и отправимся в путь. К середине завтрашнего дня мы будем в замке Монтессори. Переночуем на постоялом дворе.
— Да, герцог.
Я вышла из книгохранилища, не чуя ног. Исцелитель, как вдруг изменилась моя судьба! Я посмотрела на ожидавшую меня послушницу так, словно она была привидением.
