Бирит- нарим (СИ) - Медведникова Влада "Emy Olwen" (книги онлайн бесплатно серия .TXT) 📗

      -- Идите по этой дороге, -- продолжал Хадад. -- Она выведет вас к другому морю. Но вряд ли вы останетесь там... Куда отправитесь потом?

      -- Мы еще не знаем, -- отозвалась Тирид.

      Хадад на миг задумался, опустил взгляд, словно изучал следы в пыли. Но потом тряхнул головой и улыбнулся вновь.

      -- Какой бы пусть вы не выбрали -- все будет верно, -- сказал он. -- Ведь вы -- дети сердца Энзигаля, и никто не осмелится причинить вам зла.

      Обняв на прощание своих гостей, Хадад повернулся и зашагал обратно, в город пальм.

      Путь через горячую безлюдную землю остался позади. И вот теперь, стоя у кромки прибоя, и глядя как с тихим шуршанием набегают на песок волны, Тирид отчего-то не чувствовала радости. Это море совсем не походило на штормовые берега, где они бродили прежде. Безмятежная и спокойная гладь. Тирид вздохнула и сжала руку Шебу.

      -- Скажи... -- Голос ее был чуть громче шелеста волн. -- Будут у нас еще дети?

      Шебу привлек ее к себе, поцеловал. Тирид молча прижалась щекой к его плечу.

     Зачем я спросила? Что он может сказатьмне?

      И, словно в ответ, Шебу прошептал:

      -- Такой дар дается ли дважды?

      Повинуясь внезапному порыву, Тирид отстранилась.

      -- Пойдем на запад! -- сказала она. Что там, на западе, они не знали, но стоять на

   месте не было сил. -- Я хочу увидеть, куда уходит солнце.

Часть вторая

Бегство

Глава первая

Лагаш

1.

   Иногда ему казалось, что в этом городе он родился, здесь прожил всю жизнь. Ведь все, что было до того, видилось как сон, струящийся, ускользающий и яркий. Там он едва отличал жар солнца от вкуса крови, там травы были так высоки, что смыкались над головой, и голоса Тирид и Шебу звучали повсюду.

   Но он знал, что те годы, ставшие туманно-ярким маревом -- явь, а не сон, ведь он помнил, как покинул степь, как шел в Лагаш. Помнил так же ясно, как вчерашний день.

  "Тебе дана особая память",--повторяли Шебу и Тирид. Он думал над этими словами, теперь даже чаще, чем прежде. Много раз он переплывал реку -- ее бурное течение будило в нем радость, он боролся с ним, как борятся с диким зверем, -- и уходил в степь. Там, лежа среди дурманящих трав, глядя в небо, он пытался дотянуться мыслью до тонкой границы, отделявшей неясные блики первых лет от того, что было ему дано.

   Раньше, когда он еще не был один, он спрашивал у Тирид, отчего не помнит свою жизнь с самого рождения, если у него такой особый дар. Но Тирид лишь качала головой, говорила:"Этот дар был у тебя всегда. Но он спал, и пробудился однажды".

   И теперь, раз за разом, Лабарту пытался дотянуться до первого ясного мгновения, и никогда не мог найти его.

   Но помнил дорогу. Помнил Евфрат -- бескрайний, полный птичьего многоголосья, теплыми волнами накатывающий на край плота. Помнил утоптанную дорожную глину -- непривычно ровную, горячую и сухую. И такой же горячей и сухой в тот миг была жажда, но Шебу крепко держал его за руку, не позволял отойти. Дорога тянулась вдоль реки, и этим путем уходил высокий демон, а Шебу и Тирид смотрели ему вслед.

   Хозяин его родителей, Энзигаль, отправившийся в другую землю, за море.

   Лабарту сел, тряхнул головой. Его волосы пропитались пыльцой, запахом трав, -- степь цвела, забывала зиму. Солнце уже стало алым, клонилось к западу, и Лабарту поднялся, ловя закатный свет.

   Сколько бы ни вспоминал, о чем бы ни думал, проходили часы или мгновения, и вновь он видел, как Шебу и Тирид уходят прочь из Лагаша, идут, взявшись за руки, -- вслед за солнцем.

   Река стала темной, пена окрасилась закатом. Лабарту бросился в воду и долго плыл против течения, прочь от города. Но не мог уплыть далеко, -- вода была упорней, била, тянула назад. Когда он выбрался на южный берег, уже почти стемнело.

   Город встретил его тишиной. Но городская тишина всегда обманчива -- она сплетается из тысячи легких шорохов, шелеста дверных занавесей, плеска воды, дыхания спящих. Голоса птиц и перекличка стражи, треск огня, шаги припозднившихся путников...

   Сам Лабарту шел бесшумно. Это была тайная игра, оставшаяся с ним с детства: идти по темным улицам, слушать, но не дать себя услышать. Но сегодня с волос все еще стекала вода, рубашка липла к телу, а воспоминания, уже непрошенные, теснились и поднимались, затмивали явь.

  "Ты должен научиться управлять своей памятью,-- говорил Шебу.--Должен научиться сдерживать ее, как сдерживаешь жажду".

   Шебу научил его сдерживать жажду, но не мог объяснить, как обуздать память. Лабарту учился этому сам, день за днем. И в девятое лето со дня его рождения, в пору разлива рек, он нашел верный способ.

   Нужно идти, не стоять на месте, и каждой частицей тела вслушиваться, впитывать мир. И тогда упругая глина под ногами, шершавый кирпич стен, которого касается ладонь, и каждый глоток воздуха, -- все вместе они станут ярче воспоминаний, и прежние чувства не пробудятся, не захлестнут.

   Но сейчас, неслышно ступая по путанным улицам, он сам не знал, хочет ли удержать память. Ведь сколько раз еще зима сменит лето, прежде, чем родители вернутся?

   В воспоминаниях они были рядом, вместе с ним возвращались домой. Здесь, у колодца на площади остановились, чтобы Лабарту мог утолить жажду. Он пил, стараясь не уронить ни капли, а когда отпустил жертву, и та прижала окровавленную руку к груди, увидел, что перед ним -- девочка, не старше его самого, испуганная и бледная.

  "Иди,-- сказала ей Тирид. --Никто из нас не голоден больше". Но та лишь пятилась, бормотала слова благодарности.

   Это было давно.

   Лабарту вздохнул, мотнул головой, положил обе руки на кирпичную кладку колодца. Здесь не было сейчас ни детей, ни взрослых, только он, демон Лагаша.

   Он любил этот город -- так любят то, что хорошо знакомо, то, что принадлежит по праву. Он знал каждый поворот тут, каждую развилку. Бессчетное число раз, днем и ночью, он бродил по этим улицам, -- укрощал память, наблюдал за людьми, выбирал из множества отпечатков босых ног в пыли один след, и шел по нему, пока не надоедало.

   Ему нравилось имя города -- Лагаш -- в нем был плеск волн у причальных столбов на реке и шелест ветра в прибрежных тростниках.

   Сейчас, как всегда ночью, город тихо шелестел свое имя. В домах вокруг, за каждой стеной, скрывались люди. Движение их жизней, тепло крови было повсюду: нахлынуло приливом, стало невыносимым, -- и Лабарту поспешил домой, туда, где прежде жили Шебу и Тирид.

   Дом быстро позабыл их тепло и голоса. Летняя жара и прохладный ветер зимы развеяли запахи. Дольше всех держался аромат душистого масла, которое любила Тирид, но и он был сейчас едва ощутим.

   Все еще ступая бесшумно, Лабарту пересек двор, вошел в темный дом. Сбросил одежду, влажную от речной воды, опустился на овечьи шкуры, служившие ему постелью. Нигде в городе не было такой тишины, как в этом жилище на заброшенной улице, -- но и здесь слышался шелест, распадался на голоса сверчков и дыхание ветра. И самым громким звуком в этой тишине было биение собственного сердца, движение крови в жилах.

   В такие ночи трудно не думать о том, как одиноко теперь в этом доме.

   С тех пор, как Шебу и Тирид ушли, Лабарту чаще стал говорить с людьми. Но то, как они кланялись в страхе, покорность в их сбивчивых и торопливых словах, -- все заставляло оборвать речь, не задавать вопросов.

  Тот, кто в таком ужасе смотрит на меня, не сможет понять, а, значит, не сможет и ответить.

   Но были и те, кто не боялись. Были жрецы, чья жизнь словно бы проходила в невидимом Лабарту мире, и был Уруту.