Идущая - Капшина Мария (электронные книги без регистрации TXT) 📗

— Так в чем же дело? — спросила Реда, глядя густое красное вино на свет.

— Скажу я, скажу, — сердито огрызнулся ученый. Помолчал. — Вы — лучшая моя ученица, хотя я не знаю, чем вы чувствуете поэзию, если у вас нет сердца! Одна только логика, холодная и равнодушная, как ваши глаза. Вы — чудовище! — почти выкрикнул он и зашелся в сухом кашле.

— Выпейте, — посоветовала Реда. — Из своего, своего бокала, — добавила она, усмехнувшись. Тшадоно сверкнул глазами, сквозь выступившие слезы, но послушался. — Как много интересного о себе можно услышать от человека, решившего, что ему нечего терять, — ехидно протянула Реда. — Вам не по душе моя логика? По её законам строится этот мир. По законам логики, а не эмоций или, тем более, морали. А я не хочу переворачивать мир. И сворачивать себе шею не хочу. И пока… Разве логика меня подводила? Разве Империя потеряла от моей логики? Вы мудрый человек и умеете быть беспристрастным: скажите, сильнее или слабее стала страна при мне?

— Сильнее, — выдавил он, с ненавистью глядя на императрицу.

— И я так думаю, — кивнула Реда. — А вот где ваша логика? Как вы себе представляете человека вашего возраста в пыточной камере?

— Да, я уже стар, и хотел сделать доброе дело! — заявил он. — А потом… Мне всё равно скоро умирать!

— И всё равно, как умирать? — язвительно прищурилась Реда. — То-то вы так жадно смотрите на мой кубок! Вы ведь хорошо помните, что полагается за покушение на императрицу!

— Чудовище! — убежденно повторил старик, исподлобья глядя на неё.

— Ха! — скривила губы Реда. — А мне вот только что пришло в голову… Помните наш прошлый спор: что важнее, говорящий или сказанное? А ведь выиграла я: если я сейчас позову стражу и скажу увести вас в подвалы, они послушаются, не задавая даже вопросов. А если то же самое попросите вы… — она снова усмехнулась. — Важнее кто говорит, а не что сказано. Выпейте ещё, вы слишком бледны. Я могла бы оставить вам жизнь, вы слишком хороший поэт. Но вы чересчур упрямы, и будете повторять свои идиотские попытки раз за разом, раз за разом тупо пытаясь меня убить или переделать, и в конце концов мне это надоест, и всё равно придется избавиться от вас. Так что лучше не тянуть, как вы думаете?

Она замолчала, давая поэту время на последнее слово, наблюдая за ним со сдержанным интересом исследователя. Как ни странно, Тшадоно был уже совершенно спокоен, и когда он заговорил, то заговорил уверенно и ровно, хотя и не скрывая сквозящей горечи.

— Я шёл сюда с уверенностью, что это — мой последний урок, и мой последний день — неважно, удалось бы мне выполнить задуманное или нет… Я ещё не совсем выжил из ума, и понимал, что обречён в любом случае, что из этой комнаты мне уже не выйти живым. Я должен был убить вас, потому что ваши методы не оправдать никакой целью, потому что средства определяют результат, и если они недостойны цели, то и результат окажется вовсе не тем, о чём мечталось. Не только, чтобы остановить вас, но чтобы доказать: таким путём невозможно добиться чего-то стоящего! Конечно, глупо бороться со злом его же методами, но другого выхода я не видел. И не мог не попытаться. И получил подтверждение собственной теории: убийством не принесёшь пользы. Но одно я могу вам сказать точно: вы плохо кончите. Вы уже прокляты, и однажды вам придётся платить за все, и это будет нелёгкая плата. А я… Что ж, я готов сполна платить и за свои убеждения и за свои ошибки.

Реда встала налить себе вина в чистый кубок, а кубок с ядом взяла в другую руку.

— Очень героически и трогательно, поэт, — усмехнулась она. — Не беспокойтесь о моей, как принято считать, отсутствующей душе. Я сумею расплатиться за всё — когда-нибудь. За готовность платить по счетам! — объявила она, протягивая отравленное вино. Тшадоно принял кубок, и они выпили одновременно.

Реда с холодным любопытством наблюдала. Золотой с хрусталем тяжёлый кубок зазвенел, ударившись о стол, и с глухим стуком упал на пол, Тшадоно с перекошенным лицом схватился за шею, разрывая воротник, но не издал ни звука: похоже, горло свело судорогой, — только беззвучно хватал ртом воздух, выпучив глаза. Через минуту он затих. Реда отставила свой кубок и хлопнула в ладоши. В дверях замаячили двое стражей.

— Уберите это. И пусть мне приготовят ванну.

III

Заперев дверь, Вика первым делом тщательно обыскала помещение на предмет потайных глазков и прочих средств слежения, которые легко обнаружить под большей частью глянцевых обложек и едва ли возможно, даже при их наличии, отыскать в действительности — на то они и потайные! Как бы то ни было, Вика обыском удовлетворилась (а что, спрашивается, ей ещё оставалось?) и принялась за переодевание. В любом случае, брюки да блузка тут не приживутся: вряд ли здешние достаточно терпимы к подобной эксцентричности в вопросах моды. Минут десять наблюдения за окном и такой же продолжительности копание в сундуке дали следующие результаты: узкие кожаные штаны (своё бельё, разумеется, она оставила при себе из обыкновенной брезгливости), полотняная рубашка, что-то шерстяное и вязаное неопределённо-балахонистого фасона, а поверх — туникообразная куртка, как и штаны, кожаная, на коротком меху. Из обуви Вика выбрала мягкие полуботинки, удобные, как хорошие кроссовки. После чего вплотную занялась сборами, благо в её распоряжении имелся огромный сундук с тряпьем и целый оружейный склад на стене. Процесс так её увлек, что если бы минут сорок спустя кто-то заглянул в чёрно-серебряную комнату, он не сразу обнаружил бы девушку: комната походила на полигон для ядерных испытаний, а виновница всего этого безобразия стояла перед огромной кучей одежды и оружия, глядя то на пол, то на стену и прикидывая, стоит ли взять лук со стрелами ещё и для себя. Стрелять она, разумеется, не умела, она вообще никаким оружием не умела пользоваться, кроме, разве что, газового баллончика, на который в этом мире едва ли стоило рассчитывать. Но с другой стороны, она прекрасно понимала, что научиться быстро бегать, хорошо прятаться и хоть как-то защищаться (а лучше и то, и другое, и третье) придётся, если она хочет дойти хоть куда-нибудь (и не в качестве чьего-то движимого имущества).

Себе она меча не выбирала, подумав, что возьмёт тот, в роли рычага за дверью. По совести, она не могла знать, что это меч, так как на рычаг не смотрела. Но это соображение не пришло ей в голову.

Упаковав, наконец, свою "добычу" в сумку, Вика окинула развороченную комнату взглядом, несколько удивлённо покачала головой и усмехнулась: "Ну надо же, прямо как дома!" Потом в ней вдруг взыграла чистоплотность, и девушка взялась за уборку, так что минут через пятнадцать комната выглядела уже вполне прилично, а сумка с отобранным в дорогу благополучно уместилась под кроватью. После чего Вика поняла, что устала. Часы во дворе недавно пробили три раза, значит до полуночи ещё три часа. "Посплю немножечко, а потом хоть на край света…" — подумала Вика. Размышляя логически, спать ей не стоило, потому как будильника она, не трудно догадаться, не захватила, а проспать назначенное время побега было бы слишком глупо, чтобы это можно было счесть смешным. Но мыслить логически Вике не хотелось, ей хотелось спать. "Я совсем чуть-чуть вздремну…" — пообещала она совести и логике, устраиваясь поудобнее. "Всего часик", — добавила она, поворачиваясь на бок, клубочком. Рука по давней, детской ещё привычке потянулась к крестику, но нащупала только обрывок цепочки. От неожиданности сон слетел, виновато махнув хвостом. Вика села в кровати, растерянно шаря у основания шеи, потом вскочила, перетряхнула покрывало, всю постель, обыскала комнату. Крестика не было. Даже если он потерялся уже в этом мире, то идти обыскивать замок все равно бессмысленно. И тогда Вика вдруг села, где стояла, на ковер, обняла колени руками и заплакала. Не то чтобы она была так уж религиозна. Просто крестик вдруг представился символом дома, её мира, и порвалась не цепочка, а последняя ниточка, её с домом связывавшая. И Вике стало так одиноко и страшно, и жалко себя, и так глупо и бессмысленно всё, и больно из-за абсолютной своей ненужности никому в этом мире, и ясно вдруг — слишком ясно, что она влипла всерьёз и надолго, если не навсегда, тем более, если уже умерла там, на дороге… Слёзы текли сами собой, беззвучно, и Вика легко отдалась сомнительному, но всегда привлекательному удовольствию жалеть себя. А потом слёзы как-то вдруг кончились, и она просто сидела без мыслей и эмоций: странное состояние, когда голова пуста совершенно, и времени словно нет. Оно не останавливается, оно просто перестаёт иметь значение, течёт, не задевая тебя.