Белая ель - Камша Вера Викторовна (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
– ...твою за хвост и об стенку! – Рев отца слился с тявканьем Жужи. – Да ни гроба мне, ни могилы, если знаю, что с твоим пащенком!
– Пошли, Магна, – Катока вновь всей тушей повисла на мельничихе, – видишь, нет его тут!
– Если с Фереком что не так, я тебя и твою девку под землей найду! – Магна вырывалась, на верхней губе блестели капельки пота.
Барболка во всю ширь распахнула завизжавшую не хуже мельничихи калитку.
– Прошу я вас, а у нас работы немерено. Дядько Ласло, по осени заглядайте к нам, мед будет. Катока, и ты заглядай, а вас, гици вештская, не прошу. Нечего вам тут делать!
Гости убрались, следом двинулся папаша, за которым увязалась Жужа. И то сказать, дома – хлеб да каша, а в кабаке нет-нет да косточка перепадет. Отец еще и десяти шагов не сделал, а Барболка ухватила растрепанный помазок и бросилась к треклятой калитке, словно кто-то после сегодняшнего к ним сунется. Петли перестали скрипеть, но девушке этого было мало. Барболка засучила рукава и взялась за приборку. Злость то ли на весь белый свет, то ли на себя, дуру такую, сотворила чудеса, к вечеру дом и двор было не узнать, но пасечница уже не могла остановиться. Девушка побросала в корзинку белье, выгребла из печки золу и побежала на речку. Пересыпала золой рубашки и занавески, сунула в корзине в воду отмокать и заметила, что ночь на пороге.
От разбухшей от дождей речки тянуло холодком и белой водяникой, у берега что-то плеснуло. Наверняка рыбина. Надо поставить пару верш, мяса нет, хоть уха будет. Барболка на всякий случай привязала корзинку с бельем к ивовому кусту и побрела домой, только сейчас поняв, как устала.
Хата встретила темными окнами и тишиной – папаша с Жужей еще не вернулись, совсем сдурели на старости лет. Барболка с сомнением глянула на стоявший черной стеной лес. До «Четырех петухов» путь неблизкий, а обратно, в обнимку с распевающим или ругающимся родителем, и того дольше. Да и зачем? Пьяный дорогу везде найдет, а свалится в лопухи, так ему и надо. Нанялась она старого бугая пасти всем на потеху! Мать хотя бы вещи спасала, а ей и спасать нечего.
Девушка со злостью захлопнула замолчавшую калитку и подперла полешком. Солнце село, небо на западе было ржаво-красным и по нему неспешно ползли длинные полосатые облака, между которыми высовывал рог умирающий месяц. Смотреть в закат – дурная примета, но Барболка все равно залюбовалась. Чего ей бояться? Хуже не будет, потому что некуда.
– Мяу!
Это еще откуда? Девушка огляделась – никого. Неужто кошка забежала? Если так, она ее оставит. Та хотя бы по кабакам шляться не станет.
– Мяу! – послышалось совсем близко, – мяу, мяу, мя-я-яу!
Этоне кошка, кошки орут иначе. Человек это. Нашел время дурачиться!
– Мяу!
– Гей, – прикрикнула Барболка, – не дури, ты не кошка!
– Мяу-мяу, – мяуканье перешло в хихиканье, сзади раздалось какое-то шуршанье. Барболка обернулась – пусто.
– Мяу! – теперь справа. – Мя-яу!
Охотнички Боговы, где ж оно? Тут и впрямь только кошке спрятаться.
– Мяу! Дай молока!
– Да где ты, ни дна тебе ни покрышки!
– Мяу! Хи-хи... Молока хочу!
– Нет у меня молока, выходи!
– Мяу! – Барболкина коса за что-то зацепилась... За щербатую доску! Девушка кое-как высвободила угодившую в трещину прядку, и тут ее дернуло за юбку. Раздался тоненький смех. Словно колокольчики зазвенели.
– Мяу! – Кто-то легонько шлепнул по плечу.
– Мяу! – Со стола упала и разбилась кринка. Старая, старше Барболки, пустая, с облупившимся рисунком. Мать в ней ставила на стол молоко, тогда у них еще были козы.
– Собери черепки, Барболка, – сказала мамка, – негоже дом запускать. Что ж вы тут без меня, все прахом пустили, словно и не люди.
Мать давно умерла, но девушка послушно бросилась собирать осколки. Сгребла в кучку, взяла веник и вдруг разрыдалась, закрыв лицо руками. Из-за разбитой крынки, пропавшей Жужи, горьких материнских слов, подлой Магны, пьяного отца и... из-за гици Карои, который и думать забыл о пасечнице, а зачем-то снится.
– Ты чего? – Теперь тоненький голосок казался знакомым. – Глупая! Плакать плохо. – Теплые пальчики сжались на запястьях, отдирая ладони от лица. – Не надо плакать, – светлые глазищи, взлохмаченные кудри, только в волосах на этот раз не ландыши, а цветы рябины, – надо петь. Всегда петь...
– Это ты мяукала? – зачем-то спросила Барболка. – Ты зачем пришла?
– Я забыла, – надула губки девочка, – ты меня рассмешила, и я забыла.
– Ты хочешь здесь жить? – Почему она голенькая? Только волосы до земли.
– Ты глупая, – девочка погрозила Барболке пальчиком, – жить здесь нельзя. Совсем нельзя... Я вспомнила! Пойдем.
– Куда?
– Где их нет, – малышка глянула на поднявшуюся над домом луну, – за живую воду, к живому огню... Идем, а то поздно будет.
Это сон или нет? Гаснущий закат, девчонка с эсперой, мамин голос, разбитая крынка. Если сон, может, за ним придет другой сон? Про гици...
– Идем, – торопила голышка, – не бери ничего, здесь все умерло.
– Как же? – Уйти из родного дома страшно. Даже если знаешь, что это сон. Даже, если собрался уйти наяву. – Вот так, сразу...
– Ты живая, – девочка склонила головку к правому плечу, – ты поешь, не трогай мертвое. Брось...
Мертвое? И в самом деле... Пчел днем не было, даже муравьи с комарами куда-то делись. И все-таки, уходить с голым ведьменышем на ночь глядя...
– Сейчас отец придет, – зачем-то сказала Барбола, – его кормить надо.
– «Накормлю его телом розовым , – вдруг запела девчонка, – напою его кровью алою, кровью алою, горячею»...
– Замолчи, – прикрикнула Барбола, – это гадкая песня!
– Песня? – Голышка ухватилась за калитку и принялась на ней раскачиваться. – Песни поют, мясо едят, от беды бегут. Беги, Барболка, беги!
Темная тень отделилась от леса и покатилась вперед.
– Жужа! – крикнула Барболка, первый раз обрадовавшаяся возвращению родителя. – Жужика!
Собака проскочила сквозь забор, сколько ж в нем дыр, и молча бросилась к хозяйке. Хвост зажат между ног, глаза закрыты. Сбесилась?! Барболка завизжала и бросилась к дому. Жужа молча потрусила следом. Она не лаяла, не рычала, но от этого было только страшнее. Девушка влетела в сенцы, дрожащей рукой закрыла дверь, и вспомнила о девчонке на дворе. Кем бы малая ни была, оставлять ее со взбесившейся Жужей не по-людски.
Барболка схватила кочергу и толкнула дверь. За ней не было никого – ни собаки, ни длинноволосой ведьмочки. Только рогатая луна и пляшущие тени.
Может, это и было сном, но не тем, который она ждала. Совсем не тем. Барболка стояла на пороге, не зная, что делать. Вернуться в дом было так же страшно, как выйти на двор. Девушку окутала странная, вязкая тишина, все казалось чужим, покореженным или мертвым. Но разве забор, вкопанный в землю стол, сарай, дом могут умереть? Хоть бы летучая мышь пролетела, и то бы стало легче. Барболка отступила за порог, в холодную, заплесневевшую затхлость. Как же так, ведь день был жаркий не по-весеннему, дом прогрелся, а тут как в сарае по осени! Девушка схватила свечку и огниво, но огонь высекаться не хотел. Уж лучше на улицу, там хотя бы луна...
Бледный свет, осколки крынки, мокрые, покрытые мерзким налетом пятна на столе... Откуда они? Еще вечером их не было. И сарай... Когда у него просела крыша? Зиму пережила, а сейчас просела. Барболке отчего-то захотелось подпереть дверь сарая ломом, но там, где он всегда лежал, было пусто. Под ногу подвернулось полено – гнилое, мягкое, расползающееся в слизь. Все мертвое, все! Дом, двор, луна... За забором чернел лес. Он живой, в нем деревья, комары, птицы!
Девушка опрометью бросилась к калитке, но та не поддалась. Барболка изо всей силы толкнула сырое, осклизлое дерево, ничего! У поленницы зашевелилось что-то темное. Жужа! Спящая собака, медленно и неровно, словно ей отдавили лапу, побрела к хозяйке, хвост исчез между ног, уши обвисли. Рука девушки метнулась к эспере, но мертвой собаке не было дела до серебряной, отвращающей зло звездочки. Жужа тихонько хромала к Барболке. Мимо завалившегося набок стола, увядшей крапивы, черного вишневого ствола. У вишни была тень, у собаки не было.
