Дамы из Грейс-Адье и другие истории - Кларк Сюзанна (список книг TXT) 📗

— Мисс Пай вернулась в Рейгейт в нашей коляске. Наш кучер Дэви отвез ее в родительский дом к матери и тетушке. Славное семейство они так любят ее, и уже не чаяли дождаться возвращения бедняжки, — ответила мисс Тобиас.

— А Джек Хогг, слуга капитана?

Мисс Тобиас улыбнулась.

— Он понял, что пребывание в Прощай-Милости не принесет ему ничего хорошего, и решил, что пора уносить ноги — только его и видели.

— А Артур Уинбрайт? А Фредерик Литтлуорт? Дамы молчали.

— Ах, сударыни, что же вы наделали?

После непродолжительного молчания заговорила мисс Тобиас:

- В тот вечер, после того, как капитан Уинбрайт и мистер Литтлуорт… оставили нас, я кое-кого видела. В противоположном углу коридора возникла смутная фигура — высокая и стройная, с распростертыми крыльями за плечами. Мистер Стрендж, я — женщина высокая, и крылья эти бились над моими плечами.

— Полагаю, то было ваше отражение.

— Отражение? Но как? В этой части дома нет зеркал.

— И что же вы делали? — спросил мистер Стрендж немного нервно.

— Я произнесла вслух слова Йоркширской игры. Никогда не поверю, что они вам незнакомы, — мисс Тобиас насмешливо улыбнулась. — Кажется, мистер Норрелл родом из Йоркшира?

— «Приветствую тебя, повелитель, и призываю тебя всем сердцем», — произнес Стрендж.

Мисс Тобиас кивнула.

В разговор вступила Кассандра:

— Бедный, вы бедный, тяжело вам приходится. По указке мистера Норрелла вы должны писать то, во что в глубине сердца сами не верите. Посмеете ли вы вернуться в Лондон и рассказать эту странную историю? Или решите, что Король-ворон, магия диких созданий и женская магия — пустые бредни, которых мистер Норрелл на дух не переносит. Вы — не ровня нам, мистер Стрендж. Нас трое, и между нами царит согласие. Вы, несмотря на весь ваш ум, живете в разладе с собой, да и со всем миром. Когда ваш разум примирится с вашим сердцем, возвращайтесь в Прощай-Милость — и тогда вы спросите нас, какой магией мы владеем.

Теперь пришел черед Стренджа замолчать. Дамы из Прощай-Милости попрощались и удалились. Только миссис Филд на прощание одарила волшебника улыбкой (надо признать, весьма жалостливой). Спустя месяц после возвращения Стренджей в Лондон мистер Вудхоуп, к своему удивлению, получил письмо от политика сэра Уолтера Поула. Мистер Вудхоуп не был представлен этому джентльмену, тем не менее, сэр Уолтер предлагал священнику богатый приход в графстве Нортгемптоншир, в местечке Грейт-Хизердейл. Мистер Вудхоуп решил, что щедрое предложение — дело рук Стренджа, ибо сэр Уолтер и Стрендж слыли друзьями. Священнику не хотелось оставлять Прощай-Милость и мисс Парбрингер, но он утешался мыслью, что прелестные юные дамы обитают и в Нортгемптоншире. Если же надеждам не суждено сбыться, что ж — богатство скрасит ему одиночество.

Узнав об отъезде мистера Вудхоупа, мисс Парбрингер только улыбнулась и в тот же день отправилась гулять на холмы, навстречу осеннему ветру. С ней были подруги — миссис Филд и мисс Тобиас — свободные (любила говаривать мисс Парбрингер), как любая женщина в королевстве.

На гиблом холме

С малых лет жила я в доме доктора Куинси, что на той стороне Гиблого холма. Иногда в зимние сумерки Гиблый холм (где обитает Чудный народец) казался мне длинным бурым кораблем посреди сумрачного моря. Далекие огоньки сияли на фоне темных дерев, словно серебристые звезды.

Матушка моя состояла при докторе кухаркой и прислугой по дому. Доктор Куинси (безобразный лик, словно плохо нарисованная лошадиная морда; скудная бороденка; тусклые слезящиеся глаза) был стар и учен. Добрая душа, старик сразу распознал во мне то, что укрылось от матушкиных глаз, ибо истинное мое призвание состояло вовсе не в том, чтобы сбивать масло, печь кексы и прясть, как мечталось матушке, а в изучении древней истории, латыни и греческого. Во всем этом доктор меня наставил и желал приобщить также к древнееврейскому, алгебре и геометрии, но время сыграло с ним злую шутку, и прошлым летом старик покинул сию земную юдоль.

На следующий день после смерти доктора матушка испекла пять пирогов. Ныне злонамеренные завистники отверзают уста свои, и ложь вылетает оттуда и гуляет по свету, однако правда в том, что пироги (испеченные моей матушкой) были премаленькие. Терзаемая внезапным и великим голодом, я съела их все, что и стало причиной нашей ссоры. В сердцах матушка предсказала мне ужасные несчастья (бедность, брак с нищими, цыганами и прочие скорби). Однако, как говаривал мистер Обри, [7] такую красу не скроешь, и вскоре я стала женой сэра Джона Соурестона и поселилась в Пайперс-холле.

Пайперс-холл — прелестнейшая старая усадьба, такая приветливая в погожие деньки. Возвели её в незапамятные времена (думаю, еще при царе Соломоне). На лужайках вкруг дома высятся древние деревья; одеянные в мантии солнечных лучей, выше крыш возносят они свои кроны, словно величавые исполины из героических времен седой древности. Тенистые аллеи устилает длиннолистая мята и благоуханный тимьян. Когда в сумерках мы с Дафной ступали по травам, то словно ангелы ласкали нас своим чистым дыханием.

Сэру Джону Соурестону исполнилось тридцать два: среднего телосложения кареглазый, длинноногий и статный. Он редко улыбался — не раньше, чем замечал улыбки на лицах других людей. С детских лет сэр Джон страдал великой меланхолией и приступами безудержного гнева, страшившими друзей, соседей и слуг — словно некое злое божество, позавидовав дарам, коими сэра Джона щедро одарили небеса (молодости, красоте и богатству), наложило на него дурное заклятие.

В доме жил щенок, родившийся в день нашей свадьбы. Будучи трех-четырех недель отроду и еще толком не умея ходить, он любил вскарабкаться на плечо сэру Джону, когда тот почивал после обеда, ибо не чаял в хозяине души. К несчастью, раз, увидав в окно лошадь, щенок испугался и изгадил сэру Джону камзол. Тогда мой супруг положил бедняжку в мешок и утопил в пруду. Мы звали щенка Олухом, ибо всё на свете, как говаривала Дафна, приводило его в недоумение. Думаю, он был весьма удивлен, когда утонул. У сэра Джона было три громадных черных пса, и более всего на свете любил он охотиться с ними на Гиблом холме.

Спустя два месяца после свадьбы мы с сэром Джоном отправились в Кембридж, чтобы испросить совета у знаменитого лекаря — доктора Ричарда Блексуона. При себе у нас была склянка с мочой сэра Джона. Встав на колени, доктор Блексуон молился в чуланчике за черными бархатными занавесками. Вскоре в чуланчике объявился сам архангел Рафаил (как случалось всегда после молитв доктора Блексуона) и вперил взор в склянку с мочой. Доктор сказал нам, что по цвету мочи (красноватому, словно бы с кровью) архангел Рафаил доподлинно определил причину душевных терзаний сэра Джона. Сэр Джон нуждался в просвещенных беседах. Архангел Рафаил возвестил, что болящий должен собрать в доме своем ученых мужей, дабы там они упражняли свой разум в философии, геометрии, риторике и механике. Слушая их речи, сэр Джон обратит свои мысли к материям возвышенным и приятным.

Сэра Джона так обрадовал совет, что всю обратную дорогу мы вместе распевали баллады и веселились от души. Даже трое громадных черных псов сэра Джона возвысили свои голоса, славя ученого доктора Блексуона и архангела Рафаила.

Вечером я в одиночестве гуляла в саду среди героических дерев, когда повстречала миссис Слопер (мою матушку).

Миссис Абигайль Слопер (вдова, сухощавая и долговязая, лицо, формой напоминающее ложку, а цветом — зеленый сыр; прислуга и кухарка покойного доктора Иеронимуса Куинси) изводилась, когда доктор, назло ей, говорил на древнееврейском. Матушка считала слова доктора колдовским заклятием, я же понимала, что он всего лишь жестоко насмехается над ее невежеством, но не могла отучить его от этого обыкновения. Бывая напугана, матушка разговаривала сама с собой; держала двух кошек (белых с голубизной) — Соломона Гранди (четырех лет от роду и Синешерстку (десяти лет), а еще телку Полли-Топотушку (одного года). В 1675 году матушка закопала синий горшочек с шиллингами под кустом красной смородины в саду доктора Куинси однако после кончины доктора дом спешно продали, и с тех пор она терзалась мыслью, как же заполучить свои денежки обратно.