Достойный наследник - Розенберг Джоэл (читать книги TXT) 📗
А где еще брать Маэреллену булат, как не в Приюте?
Попробовать обойтись без булата? Не выйдет: гномьи клинки издревле славились, как лучшие, но булат – возрожденная Лу Рикетти дамасская сталь – стал источником невиданного прежде оружия. Клинков легче, гибче и крепче Эта Сторона еще не знала.
– Нет, он не захочет, чтобы мы ушли и погибли, – сказал Ахира. – И не станет нас останавливать. И что?
– А то. Думаю, твой сюзерен не откажется кое-чем нам помочь.
– Как это?
– Ну, думается, наши жизни стоят некоторой заботы – например, средних размеров отряда гномов, чтобы нас сопровождать.
– Это может выйти, – согласился Ахира. – Что ты ходишь вокруг да около? Ты этого хочешь или нет?
– Хочешь, чтобы все было по протоколу? Ладно: я предлагаю, чтобы мы отправились в Приют с грузом оружия, обменяли его там на еще больший груз булата, а потом направились в Пандатавэй, по пути торгуя булатом – по не привлекающей внимания цене. Далее я предлагаю порыскать вокруг Пандатавэя, выяснить все, что сможем, направить свои стопы в Бимстрен и встретиться там с Карлом. Ты как – «за»?
– М-м-м… – Ахира глотнул пива. – В Приюте мы сто лет не были, а с Андреа и мальчиком вообще уж не помню, когда виделись…
– Сдаешься?
Зачем Словотскому нужно, чтобы Ахира принял на себя ответственность за их возвращение на тернистый путь борьбы, – этого гном понять не мог.
С другой стороны – не понимал он и того, зачем ему нужно, чтобы Словотский сделал то же самое.
Ахира кивнул:
– Сдаюсь. Счастлив?
– А то. – Словотский засмеялся. – Кроме всего прочего, я скучаю по Лу.
– Вы с Рикетти никогда не были так уж близки.
– Я не любил его так, как люблю тебя, дружок, и все же соскучился по нашему Инженеру. Он – если ты случайно не понял – важнее нас всех.
Ахира покачал головой. Арта Мирддин не согласился бы с этим. Он яснее ясного дал понять, что самый важный из них – Джейсон. Тот, кого дожидается меч.
Словотский улыбался.
– А по дороге я намерен научить гномов той песенке, которую ты так ненавидишь.
– Это какой?
– Да знаешь, той, с припевом: «Хей-хо, хей-хо…»
– Черта с два ты их научишь.
– Черта с два не научу.
– Черта с два…
– Джеймс!
Ахира вздрогнул. Уолтер почти никогда не называл его прежним именем.
– Что, Уолтер?
Великан улыбнулся.
– Должен сказать, я люблю свою семью, и жизнь здесь тоже люблю, но… черт побери все, человече… – Словотский покачал головой и вздохнул.
– Но сейчас ты чувствуешь себя куда более живым, чем когда-либо прежде, да?
– И ты тоже? – Уолтер приподнял бровь. – Ну да.
– Я – нет. Может быть, так и должно быть, но мне это не нравится. Только припомни, как тебе было весело, когда ты балансировал на острие копья.
Словотский хмыкнул.
– Я очень постараюсь.
– Ну еще бы.
– Зараза ты. Это же мой последний шанс. – Словотский допил пиво. – Что теперь?
– Теперь – заткнись и выпей еще эля. Потом сходи пообщайся с женой и моими назваными дочками. Пусть порадуются, пока мы еще тут. А вечером – давай-ка мы с тобой напьемся по-настоящему. Утром начинаем тренировки – сразу, как поговорим с царем.
– Тренировки?…
– А ты как думал? Мы отправляемся через пару-другую десятидневий.
Когда вопрос о возвращении на тропу борьбы был решен, Ахира принял на себя командование прежде, чем осознал это. Он решил, что ему куда больше нравится снова быть командиром – даже если командовать приходится отрядом всего лишь из них двоих, как сейчас, – чем просто советчиком, как бы высоко советы ни ценились.
– Очень хорошо.
И Словотский улыбнулся своей фирменной улыбкой, улыбкой, которая вопрошала: «Ну не умница ли был Бог, что создал меня?», одновременно показывая, что вопрос совершенно риторический.
– Последнее слово всегда за тобой?
– А то. – Словотский улыбнулся. Опять.
– Я тревожусь об этом мальчике, – проговорил Артур Симпсон Дейтон, и из его трубки вылетел клубочек дыма. – Я – Артур Симпсон Дейтон, – настойчиво повторил он самому себе. – Не Арта Мирддин. Я должен им быть – на этой стороне.
Не то чтобы та паутина лжи, которую он сплел, чтобы дать жизнь своей дейтоновской личности, что-то значила для него – просто обращение к этой личности было его якорем в море безумия, что медленно, но неуклонно росло в нем. Некогда это безумие уже вырвалось из-под контроля, стало убийственной бурей. Но вот уже долгие века в море был покой.
– Покой обманчив, как и всегда.
Не важно, сколько длится покой. Сколько бы он ни длился, это спокойствие ока бури. Он пребывал в оке бури столетия – но все равно это лишь химера спокойствия.
– Одна лишь иллюзия.
В полутемной комнате маленького коттеджа преподавательской части студенческого городка не было никого, кроме него; Дейтон, как частенько в последнее время, говорил сам с собой. Слишком большая потрачена сила.
– Слишком большая потрачена сила.
Разумеется, вовсе не всегда тот, кто говорит сам с собой, – безумец, но маг ни в коем случае не должен этого делать, как пороховых дел мастер не должен курить, составляя свое зелье. Слова и символы, допускаемые в мозг, всегда надо отбирать – со всей тщательностью и осторожностью. Символы и их могущество надлежит хранить до мига, когда это могущество должно быть выпущено и воплощено.
Представим мага, шевелящего губами и бормочущего огненное заклятие в тот самый миг, как оно пришло ему на ум… оно вырвется тут же, поразив неведомо кого и неведомо зачем.
Так что маг, беседующий сам с собой, опасен.
И глуп.
Или – что даже скорее – безумен.
Артур Симпсон Дейтон отлично знал, почему говорит сам с собой, но поделать с этим он ничего не мог.
Может стать и хуже.
И было хуже – вне ока бури.
И будет хуже – правда, недолго. Очень недолго, на это он надеялся со всем пылом души.
– Стареешь ты, Арта, вот в чем дело. «Мальчик», ну надо же! Ему уже почти сорок – сорок лет, прожитых там. Не в здешнем медленном времени.
Но даже и так – прикрывать отсутствующих трудно, и в сплетенной паутине лжи непременно попадутся слабые нити. Самым простым были списки учащихся: с ними можно было управиться малой силой, всего-то чуть-чуть воздействовать на чернила и начинку компьютеров… С секретаршами и подавно трудностей не было; они помогали «добровольно», а после просто-напросто забывали, что позволили некоему профессору философии порыться в списках, чего, разумеется, не имели права делать.
Трудней всего было с родней, возлюбленными и друзьями – каждого нужно было отыскать, с каждым побеседовать прежде, чем они поднимут тревогу. С одними – высказать предположение, с другими – подсунуть правдоподобную ложь…
Ничего, скоро клубок размотается до конца. Но к тому времени дело должно быть закончено.
Лишь на миг он приоткрыл свой разум бормочущему врагу, безумию, что лежало по Ту Сторону.
Скоро это закончится, подумал он.
Скоро.
– И все же я тревожусь за мальчика.
