Королевское чудовище - Кашор Кристина (читать книги регистрация TXT) 📗
И тут она почувствовала приближение Бригана, огромную движущуюся волну эмоций: озабоченность, облегчение, уверенность — все слишком сильное, Файер не могла вынести такой напор. Она начала задыхаться, тонуть. Когда он вошел в комнату, она соскользнула со стола и убежала в угол.
«Нет, — послала она ему мысль. — Я не хочу, чтобы ты был здесь. Нет».
— Файер, — сказал он. — Что случилось? Пожалуйста, скажи.
«Пожалуйста, уйди. Пожалуйста, Бриган, я тебя умоляю».
— Оставьте нас, — тихо сказал Бриган страже.
«Нет! Они мне нужны!»
— Останьтесь, — сказал Бриган тем же тоном, и стража, к этому моменту уже выработавшая устойчивость к удивлению, развернувшись, втянулась обратно в комнату.
«Файер, — подумал Бриган. — Я сделал что-то, что прогневило тебя?»
«Нет. Да, да, сделал, — подумала она в метаниях. — Тебе никогда не нравился Арчер. Тебе наплевать, что он погиб».
«Это неправда, — подумал он с твердой убежденностью. — Я по-своему уважал Арчера, и, кроме того, это неважно, потому что ты его любишь, а я люблю тебя, и твоя скорбь приносит скорбь мне. В смерти Арчера нет ничего, кроме печали».
«Вот поэтому ты и должен уйти, — подумала она. — Во всем этом нет ничего, кроме печали».
У двери послышался шум и грубый голос:
— Командующий, мы готовы.
— Иду, — бросил Бриган через плечо. — Ждите меня снаружи.
Человек ушел.
«Уходи, — подумала Файер. — Не заставляй их ждать».
«Я не оставлю тебя вот так», — подумал он.
«Я не буду на тебя смотреть, — подумала она, неуклюже прижимая к стене свои забинтованные ладони. — Я не хочу видеть твои новые боевые шрамы».
Он подошел к ней в угол все с тем же упрямым и спокойным ощущением. Прикоснулся рукой к ее правому плечу и склонил лицо к ее левому уху. Щетина у него была жесткой, а лицо холодным, и все ощущение от него было таким болезненно знакомым, и внезапно она приникла к нему, неуклюже обхватив его левую руку, скованную доспехами и кожей, и обернув ее вокруг себя.
— Это у тебя новые шрамы, — сказал он очень тихо, чтобы только она могла слышать.
— Не уходи, — сказала она. — Пожалуйста, не уходи.
— Я отчаянно хочу остаться. Но ты знаешь, что я должен.
— Я не хочу тебя любить, если ты умрешь, — заплакала она, зарываясь лицом в его руку. — Я не люблю тебя.
— Файер, — сказал он. — Сделай кое-что для меня. Пошли мне весточку на северный фронт, чтобы я знал, как ты тут.
— Я не люблю тебя.
— Значит, не пошлешь?
— Нет, — сказала она растерянно. — Да. Пошлю. Но…
— Файер, — перебил он мягко, начиная выпутываться из ее объятий. — Чувствуй, что чувствуешь. Я…
Еще один голос, резкий от нетерпения, перебил от двери:
— Командир! Лошади запряжены.
Бриган обернулся к человеку и выругался с таким ожесточением, какого Файер никогда раньше не слышала. Человек в смятении удрал.
— Я люблю тебя, — очень спокойно сказал Бриган ей в спину. — Надеюсь, в грядущие дни для тебя будет утешением знать это. Все, о чем я прошу тебя, — постарайся есть, Файер, и спать, как бы ты себя ни чувствовала. Ешь и спи. И пришли мне весточку, чтобы я знал, как ты. Скажи мне, если нужно прислать тебе что-нибудь или кого-нибудь.
«Береги себя. Береги себя», — послала она ему мысль, когда он вышел из здания и вместе со своими воинами с грохотом проскакал в ворота.
Какое глупое и пустое напутствие для кого угодно и где угодно.
Глава двадцать девятая
Файер решила, что человеку без рук в Половодном форте делать нечего. Клара была занята военачальниками Бригана и непрерывным потоком гонцов, Гаран же вообще редко показывался, а когда появлялся, то хмурился в своей обычной манере. Файер избегала их так же, как избегала лазарета, где бесконечными рядами лежали и мучились раненые воины.
Ей было запрещено выходить за пределы укрепления, и она проводила время в двух местах: в спальне, где с ней жили Клара, Муза и Марго, — там она притворялась спящей каждый раз, стоило Кларе войти, потому что та задавала слишком много вопросов об Арчере, — и на тщательно охраняемой крыше форта, где она стояла в теплом плаще с капюшоном, хорошенько спрятав руки под мышками, и общалась с серой пятнистой лошадью.
Кобыла — а Файер теперь достаточно оправилась, чтобы понимать, что это кобыла, — жила на скалах к северу. Она отбилась от отряда Файер, когда он подходил к форту, и, несмотря на увещевания конюха, не соглашалась пойти на конюшни с другими лошадьми. Файер не позволила усмирять кобылу снадобьями и сама отказалась заманивать ее в заточение. Конюх воздевал руки к небу от досады. Кобыла, очевидно, оказалась очень ценной, но он был по уши в заботах о раненых лошадях, слетевших подковах и порванной боевой упряжи, и у него не было времени на строптивицу.
Так что она жила на свободе в скалах, ела то, что ей оставляли или, если не оставляли, находила сама, и приходила повидать Файер каждый раз, когда та звала ее. Ее чувства были странными и дикими, а сознание потрясало своей цельностью; Файер могла коснуться его и повлиять на него, но так и не могла до конца его понять. Место этой лошади было в скалах, в одиночестве, на свободе, и она могла при необходимости проявить норов.
И все же от нее исходила и любовь, странным образом привязывающая. Лошадь совершенно не собиралась оставлять Файер.
Они проводили время на виду друг у друга, их чувства соприкасались с помощью силы Файер. Лошадь была прекрасна — мягкие серые пятнышки и круги на шкуре, грива и хвост — длинные и густые, спутанные, темно-серые, как сланец. Глаза у нее были голубые.
Файер хотелось бы, чтобы ей разрешили выйти из форта. Она хотела бы уйти к лошади, на скалы, залезть ей на спину и унестись туда, куда лошадь сама пожелает скакать.
Однажды утром, когда она лежала, свернувшись калачиком, под одеялами, заставляя себя игнорировать жжение в руках и притворяясь спящей, в спальню промаршировал Гаран. Он встал над ней и сообщил без предисловий:
— Вставай, Файер, ты нам нужна.
Сказано это было беззлобно, но и на просьбу не походило. Файер моргнула, поднимая на него взгляд.
— У меня руки не двигаются.
— То, что нам от тебя нужно, не требует рук.
Файер закрыла глаза:
— Вы хотите, чтобы я кого-то допросила. Извини, Гаран. Я недостаточно хорошо себя чувствую.
— Ты бы лучше себя чувствовала, если бы встала и прекратила хандрить, — прямо сказал Гаран. — В любом случае ты нам нужна не для допросов.
Файер разозлилась:
— Ты не впустил Арчера в свое сердце. Тебе наплевать, что случилось.
Гаран отвечал запальчиво:
— Ты не можешь заглянуть в мое сердце, или не говорила бы таких глупостей. Я не выйду из комнаты, пока ты не встанешь. Тут рукой подать до фронта, а у меня достаточно забот и без того, чтобы смотреть, как ты чахнешь, словно самовлюбленный подросток. Ты хочешь, чтобы я однажды послал письмо Бригану, Нэшу и Брокеру с сообщением, что ты умерла ни от чего? Мне дурно становится из-за тебя, Файер, и, пожалуйста, если ты не встанешь ради себя, то встань хотя бы ради меня. Я умирать не тороплюсь.
Файер села на постели примерно в середине этой впечатляющей речи и теперь, открыв глаза, увидела. Кожа Гарана блестела от пота. Он тяжело дышал и казался еще более исхудавшим, если это возможно. На лице его застыла боль. Файер потянулась к нему, встревожившись, и жестом предложила сесть. Когда он опустился на кровать, она пригладила его волосы своей забинтованной в кулек рукой и помогла ему успокоить дыхание.
— Ты похудела, — наконец сказал он, недовольно глядя на нее. — И у тебя в глазах это жуткое пустое выражение, от которого мне хочется схватить тебя и потрясти.
Файер снова провела рукой по его волосам и тщательно подобрала слова, найдя такие, от которых не хотелось бы плакать.
— Я не то чтобы хандрила, — сказала она. — Я не ощущаю связи с собой, Гаран.
