Тень кондотьера - Стерхов Андрей (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– Как скажешь.
После чего, дабы не выглядеть безъязыким паяцем при изгнанном короле-отце, пошёл дальше вдоль по косе. И, добравшись до самого её окончания, постоял какое-то время на мыску.
Широкая и холодная несла с уверенным спокойствием свои воды Река к северным морям. У противоположного, голого, местами заваленного кругляком берега темнели длинные баржи с глянцевитым антрацитом. Возле застроенного дачными халупами острова Комсомольский покачивались на волнах рыбацкие моторки. Боролся с течением на стремнине маленький белый катерок. И над всей этой живой, бурлящей ширью носились крикливые чайки да гулял полноправным хозяином порывистый знобкий норд-вест.
Ощутив в какой-то момент всем телом прохладную речную свежесть, я невольно поёжился, поднял воротник пиджака и, в надежде, что старый опер уже обдумал свою великую стратегическую думу, отправился восвояси. Проходя мимо креста, положил ладонь на вертикальный брус из лиственницы и попытался проверить всю эту мощную четырёхметровую конструкцию на прочность. Даже не шелохнулась.
– Основательно казачки сработали, – громко, так чтобы услышал молотобоец, прокомментировал я это обстоятельство. – С душой сработали.
– Что? – глянул Архипыч в мою сторону. А когда дошёл до него смысл моих слов, согласился. – Ну да, с душой.
Подойдя к нему ближе, я сказал в тему:
– Говорят, когда расстреливать вели, адмирал пытался звезду Полярную в небе разглядеть.
– Было дело, – кивнул кондотьер.
Я уставился на него с удивлением.
– Так говоришь, будто лично присутствовал при всём этом.
– Наблюдал.
Произнёс Архипыч это слово с такой обыденной невозмутимостью и при этом вложил в него столько веса, что стало ясно: на самом деле видел расстрел своими собственными глазами. И не успел я на это ошеломляющее заявление не то чтобы достойно, а хоть как-то отреагировать, как начал он, глядя куда-то мимо меня, делиться подробностями:
– Помню, Егор, мороз в ту ночь стоял крепкий. Жуткий мороз, просто жутчайший. Потому и не стали его загород везти. Из тюрьмы вывели и сразу через дорогу, к реке конвоировали… Пятьдесят метров там всего от ворот, сто шагов. А он достойно себя вёл, ничего не скажу. Очень достойно. Молчал всё время. У проруби велели встать на колени. Слова не сказав, бросил шинель на лёд, приклонил. Молиться не молился, а вот на небо… Действительно шарил взглядом, выискивал звезду. А этих семеро было. Конвойных. Не солдаты, нет. Так, работяги деповские. Как себя вести, толком и не знали. Понимали, что момент особенный, а… Не знали, короче. Старшой среди них был, озлобленный какой-то, нервный, вот он и говорит: "А давайте так шлёпнем, чего церемонии разводить?" Наганы приставили к затылку, ну и… Трое зажмурились от страха. А потом… У одного карабин был, он наледь прикладом в проруби разбил, шугу разогнал, туда тело и сбросили. Сбросили и быстрей-быстрей назад, в тепло, отписывать протокол.
Архипыч умолк, но по-прежнему продолжал задумчиво глядеть мимо меня в никуда. Разбередил. Нахлынуло. Бывает.
Выразив продолжительным молчанием своё скорбное отношение к его печальному рассказу, я поинтересовался:
– Слышал, будто прорубь была вырублена в виде креста крещенского. Врут?
– Врут, конечно, – с некоторым замедлением, будто сквозь невидимую преграду ко мне пробившись, ответил Архипыч. А ответив, уже пояснил: – Самой обычной была. Без символических вычур. Там таких дыр, помнится… Полным-полно. Все ж бабы слободские стирать на реку ходили. Да и просто за водой.
– Скажи, а желания не возникло вмешаться? – после небольшого раздумья спросил я. – Не захотелось спасти?
Архипыч решительно мотнул седой головой:
– Нет, не тот случай, Егор. При всех замечательных его качествах был адмирал человеком, мягко говоря, неоднозначным. И к тому времени мрака в его душе было гораздо больше, чем света. Впрочем, иначе и быть не могло. Обладая незаурядным, однако лишённым воображения умом, не мог он умозрительно чужую боль представить, а без этого… Согласись, Егор, нет ничего страшнее идейного человека, лишённого способности к абстрактному состраданию. Помнишь, сколько блестящие офицеры, эти кавалеры салонные, деревенек окрестных при полном его попустительстве, если не с одобрения сожгли? А сколько народу вырезали, помнишь?
– Много, – признал я сей грустный факт. – Очень много.
– Не то слово. Уму непостижимо, сколько. А за что, спрашивается? А не за что. Просто от обиды. Эти работяги-железнодорожники, они же по большому счёту не в него из наганов палили, они во всех тех палили, кто их за скотов держал. В определённом смысле адмирал был для них символом того ужаса, что нахлынул на их размеренно текущую жизнь. Да и сам он себя к той ночи давно уже числил символом. Правда, с противоположным знаком. Оттого и умирать ему было покойно. Символ-то бессмертен. А символ, омытый в кровавой купели, так и вовсе…
Не закончив фразу, Архипыч махнул рукой, дескать, чего тут распинаться, если и так всё ясно. А я вот посчитал, что не так уж и ясно, и решил выступить в качестве адвоката:
– Пишут, учёным он был талантливым, вот и надо было бы ему… – Сообразив в какой-то миг, что произношу позорную банальность, осёкся и после короткой паузы резюмировал на остатках порыва: – Словом, не в то время человек родился, не в те жизненные обстоятельства попал. Не повезло. Просто-напросто, не повезло.
– Человек во все времена и в любых обстоятельствах должен оставаться человеком, – отрезал кондотьер.
И прозвучала эта сентенция словно контрольный выстрел.
Участвовать в повторном расстреле адмирала мне, честно говоря, не хотелось, спорить с очевидным – тем паче, и я умыл руки:
– Не будучи человеком, скромно на этот счёт промолчу.
Не успел я это произнести, как на испещрённым шрамами лице Архипыча возникла возмущённая гримаса. Стало ясно: сейчас по своему обыкновению пустится в пространные рассуждения об универсальности моральных норм для всех разумных существ, и мало мне тогда не покажется. Однако, слава Силе, ничего подобного не произошло, лицо его уже в следующий миг приняло прежнее сосредоточенное выражение, а сухие, обветренные губы произнесли короткое слово:
– Идут.
– Кто? – не понял я.
– Ирма с Уломой, – повёл он подбородком в сторону дороги.
Я оглянулся.
Заместитель начальника оперативно-розыскного департамента Поста и Резидент местного бюро Ордена усмирителей спешили к нам со стороны моста. Ирма в своём кроваво-чёрном наряде шла впереди, Улома в морском бушлате поверх гражданского костюма отставал от неё на два шага. На фоне огромного молотобойца и без того миниатюрная ведьма смотрелась и вовсе дюймовочкой. А вообще-то, эти двое, сложись жизнь иначе, могли бы стать очень красивой парой. Помнится, одно время Улома даже прикладывал к этому определённые усилия. Ирма его ухаживания поначалу охотно принимала, однако до серьёзных отношений дело у них так и не дошло. Не срослось. Не случилось. Не закончился праздник намёков ожидаемым фейерверком откровений: отшила ведьма молотобойца по прошествии конфетно-цветочного зачина. Раньше я думал, что просто-напросто – а чего такого? дело житейское – не по нраву он ей пришёлся, не по вкусу. Теперь, зная все обстоятельства, догадываюсь: пожалела она его и, дав от ворот поворот, тем самым от неминуемой смерти спасла. Улома первое время сильно на неё обижался, даже в сторону её смотреть не хотел, потом смирился и успокоился. Хотя быть может, и не успокоился и не смирился, а узнал правду. А может, не в этом дело. Может, просто держит себя в руках. Сильные мужчины это умеют, а Улома – сильный мужчина. Сильный во всех трёх мне известных смыслах.
Когда Ирма с Уломой наконец присоединились к нам, я первым делом поинтересовался у подполковника:
– Ну, что там у нас, Боря, с Михеем?
– Твоя догадка, Егор-братишка, подтвердилась, – пожав руку Архипычу, пробасил Улома. – Отравлен наш непутёвый барыга. Стадия небольшая, однако гинецей уже образовался. Эскулапы быстренько удалили бяку хирургическим путём, но говорят, это временная мера. Без специального лечения, непременно случится рецидив.
