Медный гамбит - Абби Линн (книги регистрация онлайн txt) 📗
Павек бросил внимательный взгляд по сторонам и заметил вторую цистерну. Ее поверхность, блестящий кусок сланца, была пуста. Они оказались в подземелье прежде, чем кто-нибудь из его товарищей осознал, что вещи находятся не в тех местах, где должны.
Но ночью катакомбы были темны, как сердце Дракона. Они натыкались друг на друга, на стены и на случайные двери. Здесь жили дюжины людей, и все они скоро узнали, что среди них бродят чужаки. Затхлый воздых наполнился шепотом, предупреждениями и ругательствами, но никто не осмелился вмешаться. Наконец Павек облегченно выдохнул, когда его пальцы наткнулись на знакомую дверь.
— Звайн?
Ничего. Он подождал и прошептал имя еще раз, погромче.
И опять ничего.
Может быть нора сейчас принадлежит кому-нибудь другому, а Звайн нашел для жилья место получше? Он решил, что будет надеяться именно на это, хотя намного более вероятно, что удача подвела парня и ему сейчас намного хуже.
Не имеет значения. Полночный колокол прозвенит с минуты на минуту. Надо заходить. Павек вытащил свой новый меч — меч Дованны; громким резкий звук в темноте — невозможно не понять, что это такое — и нажал на щеколду замка больше по привычке, чем надеясь на чудо. Чудо не произошло, щеколда была закрыта и он обрушил рукоятку меча на хлипкую дверь.
Замок не выдержал, дверь распахнулась в тихую, совершенно пустую комнату.
В норе Звайна пахло едой, которая полностью высохла перед тем, как полностью сгнила. Едой… или телом.
Тяжело сглотнув и отчаянно мечтая о лампе или свече он шагнул внутрь.
Его рука нашла полку за дверью, лампу и кремень: все как и должно быть; появившийся свет вырвал из темноты комнату в точности такую же, как он ее помнил, даже пятно от пролитой крови в нескольких шагах от растерзаной кровати.
Прежде, чем он сумел сообразить, что это означает, Йохан протиснулся внутрь вместе с Акашией и момент ушел.
Они положили ее на кровать, на которую она села, пригладила своими худыми пальцами старую, изношенную простынь, но лечь не захотела. Когда Руари спросил ее, не голодна ли она и предложил кусок хлеба из своего запаса, она даже не показала, что слышала его слова, пока он не поднес кусок прямо к ней. Тогда она взяла его в руки, и откусила маленький кусочек, который медленно сжевала. Но она не сказала ни слова, и не было никакого знака, что она его узнала.
Сине-зеленые глаза уставились на лампу, они видели что-то такое, что Павеку даже страшно было себе представить.
— Ей будет лучше утром, когда она отдохнет, — сказал Руари, и было непонятно, что это: вопрос или утверждение.
Павек и Йохан обменялись озабоченными взглядами, но в остальном не обратили внимание на замечание полуэльфа. Тем не менее были шансы, что Руари прав. Физически Акашия казалось здоровой. Ее лицо было напряжено, под глазами залегли темные тени, под скулами были ямы, но не было ни шрамов ни ран, во всяком случае он их не видел. Она не была истощена, ее одежда была чистой, волосы вымыты. Судя по всему Экриссар хорошо обращался со своей пленницей.
Но Павек хорошо знал, как инквизиторы получают ответы на свои вопросы. Он слышал ее стоны и, глядя в прекрасные, но пустые глаза, он начал опасаться, что, решив любой ценой сохранить секреты Телами, она пожертвовала тем, что делало ее человеком.
Большинство темпларов последним актом жестокого милосердия просто перерезали глотки пленникам, когда из них больше нечего было вытянуть, но хотя инквизиторы могли спрашивать как мертвых, так и живых, они хвастали тем, что сами никого не убивали.
Есть много таких, которые предпочли бы оставить ее в таком пустом состоянии: особенно подлое племя тех торговцев рабами, которые торговали мужчинами и женщинами, выжжеными после атак мыслеходца, их презирали даже обычные торговцы живой плотью — слабое утешение, подумал он. И Павек не знал, что еще он мог сделать для нее, кроме как уберечь от такой судьбы, если она не придет в себя. Но именно сейчас это не проблема, спасибо и на этом.
— Ложитесь на пол и спите, — посоветовал он Руари и Йохану. — Я буду сторожить первым.
Он поставил на место засов и, в добавок, соорудил хитрый узел на двери, который должен был остановить или замедлить всякого — включая неизвестно куда исчезнувшего Звайна — кто попытается войти в дверь, пока они спят. Потом от убрал фитиль лампы, и не считая слабого отблеска лунного света, пробивавшегося через слюду на потолке, в норе Звайна стало темно. Акашия время от времени в страхе вскрикивала, и каждый раз ему хотелось своими руками разорвать на части инквизитора, который схватил и пытал ее, пока Йохан — Павек решил, что это был дварф, судя по скрипу кровати — не прошептал что-то тихо и успокаивающе, и она замолкла.
За всю свою жизнь Павеком ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь кого-нибудь утешал. Такое просто не случалось никогда, да и не могло случиться. Он даже не знал, как это говорят или делают. Доброта не играла никакой роли в жизни сирот из темпларского приюта. И это никогда не казалось какой-то потерей.
До сегодняшнего дня.
Над ними Урик был совершенно тих и спокоен. Случайная нога иногда мелькала через слюду: патруль наемников, появлявшийся на улицах только после колокола и которому платили за охрану имущества на Золотой Улице. Темпларов здесь не любили. Торговцы не доверяли им. Для большей безопасности Павек уперся спиной в дверь и сон мягко охватил его.
И через эту спокойную темноту пришла Дованна, чтобы побыть вместе с ним. Он ожидал ее, жестокое сожаление горело глубоко в его горле и позади его глаз. Он спросил себя, изменилось бы что-нибудь, если бы в то время, когда они вместе были в приюте, он умел утешать ее так, как Йохан утешал Акашию. Вероятно тогда они оба были бы мертвы — нежные и сентиментальные не выживали в приюте.
Кровать заскрипела. Павек вскочил — усталые мышцы ног протестующе заболели — и выставил перед собой меч, который он не убирал в ножны.
— Успокойся, — пробормотал Йохан, отводя его клинок в сторону. Он был дварф и хорошо видел в темноте. — Моя очередь.
— Как она?
— Лучше, я думаю. Она сказала мое имя, но я не уверен, что она знает, что я рядом с ней. Я возвращаюсь назад, Павек.
— И я тоже.
— Да, думаю ты тоже. Но, во первых, это все завтра. Во вторых надо достать тележку. Она не способна ходить сейчас, не пойдет и завтра. Я смогу донести ее до Храма Солнца. Мы не бедны…
— Нет, учитывая, что вы получали по три золотых монеты каждый раз, когда привозили зарнеку. — И опять Павек сказал это более грубо, чем собирался. И даже почти ничего не видевший в темноте человек смог заметить — почувствовать — презрительную усмешку, исказившую лицо Йохана.
— На крайний случай, — сказал дварф, одновременно примирительно и зло, потом зашуршал чем-то в темноте и добавил, — Иди спать.
Павек вытянулся там, где он был, думая о том, что легче овладеть друидской магией, чем жить вне сообщества темпларов, где люди волнуются и переживают друг за друга, и простые слова ранят сильнее, чем сталь.
Утренний колокол отзвенел, комендантский час закончился и в Урике начался новый день, впрочем не с солнечного восхода, а, как всегда, с ежедневной проповеди с балкона дворца. Павек уже проснулся и первый слог знакомого утреннего панегирика Великому и Могучему Королю Хаману залетел в его ухо. Потом пошли обычные предупреждения и объявления, и ни слова об убийстве и похищении в квартале темпларов. Честно говоря, именно этого он и ожидал. Темплары хранили в тайне все, что происходило в их домах; скорее его собственное разоблачение было чем-то необычным…
И это напомнило Павеку о жреце земли, Оелусе, который называл его «друг» и который был целителем. Он никогда не знал, какому виду земли поклонялся Оелус, было множество храмов земли в Урике, и любой мог оказаться его домом: большой, где его таланты и предпочтения не выделялись на общем фоне, а может быть маленький, где его слово было бы законом? В любом случае Оелус стоил риска найти его — если Акашии все еще нужен целитель.
