Страхи мудреца. Книга 2 - Ротфусс Патрик "alex971" (читать книги регистрация txt) 📗

— Что ты скажешь на это? — спросила она, указывая на скрытую долину.

— Она похожа на Адемре.

Старуха ласково похлопала меня по руке.

— Ты обладаешь даром говорить, не говоря. Среди таких, как ты, это редкость.

Она принялась спускаться в долину, опираясь на мою руку и осторожно ступая по узкой каменистой тропе, вьющейся вниз по склону. Неподалеку я заметил юношу с отарой овец. Он помахал нам, но не окликнул.

Мы спустились на дно долины, где катился по камням белопенный поток. Поток образовывал прозрачные заводи, и в воде мелькали рыбки.

— Ты назовешь это прекрасным? — спросила она, когда мы вдоволь налюбовались пейзажем.

— Да.

— Почему?

Неуверенность.

— Наверно, потому, что все движется…

— А камни не двигались вовсе, однако ты и их назвал красивыми.

Вопрос.

— Камню от природы не свойственно двигаться. Быть может, красота в том, чтобы двигаться соответственно своей природе.

Она кивнула, как если бы ответ ей понравился. Мы продолжали смотреть на воду.

— Ты слышал о латанте? — спросила она.

— Нет, — сожаление. — Но, может быть, я просто не знаю этого слова.

Она повернулась, и мы пошли по дну долины, пока не вышли в более просторное место, которое имело ухоженный вид, как в саду. В центре возвышалось дерево, подобных которому я прежде не встречал.

Мы остановились на краю лужайки.

— Это меч-дерево, — сказала она и сделала незнакомый жест: коснулась щеки тыльной стороной кисти. — Латанта. Скажи, прекрасно ли оно?

Я мельком взглянул на нее. Любопытство.

— Я предпочел бы взглянуть на него поближе.

— Это не дозволено.

Подчеркнуто.

Я кивнул и принялся вглядываться в дерево, насколько мог на таком расстоянии. У него были высокие раскидистые сучья, как у дуба, но листья были широкие, плоские и на ветру описывали странные круги.

— Да, — ответил я некоторое время спустя.

— Почему тебе потребовалось так много времени, чтобы это решить?

— Я обдумывал причину, отчего оно прекрасно, — признался я.

— И?

— Я мог бы сказать, что оно одновременно двигается и не движется согласно своей природе и это делает его прекрасным. Но я думаю, что дело не в этом.

— А в чем?

Я долго смотрел на дерево.

— Не знаю. А как по-твоему, в чем причина?

— Оно просто есть, — сказала она. — Этого довольно.

Я кивнул, чувствуя себя довольно глупо из-за своих тщательно продуманных ответов.

— Тебе известно о кетане? — вдруг спросила она.

Я уже отчасти имел представление, как это важно для адемов. Поэтому я замялся, не желая отвечать прямо. Однако и лгать мне тоже не хотелось.

— Может быть.

Извинение.

Она кивнула.

— Ты осторожен.

— Да. Ты Шехин?

Шехин кивнула.

— Когда ты заподозрил, что я — это я?

— Когда ты спросила про кетан, — ответил я. — А когда ты заподозрила, что мне известно больше, чем следует знать варвару?

— Когда увидела, как ты ставишь ноги.

Снова пауза.

— Шехин, а почему ты не ходишь в красном, как остальные наемники?

Она сделала пару незнакомых жестов.

— Твой наставник не сказал тебе, почему они ходят в красном?

— Мне не пришло в голову спросить, — сказал я, не желая давать понять, будто Темпи пренебрег моим обучением.

— Тогда я спрашиваю у тебя.

Я немного поразмыслил.

— Чтобы враги не увидели их крови?

Одобрение.

— А почему тогда я хожу в белом?

От единственного ответа, который пришел мне в голову, сделалось не по себе.

— Потому что ты не проливаешь крови?

Она слегка кивнула.

— И еще потому, что, если враг прольет мою кровь, вид моей крови будет его законной наградой.

Меня охватила тревога, но я изо всех сил старался продемонстрировать подобающую адемскую сдержанность. После приличествующей случаю вежливой паузы я спросил:

— Что будет с Темпи?

— Это еще предстоит выяснить.

Она сделала жест, близкий к раздражению, потом спросила:

— Отчего ты не беспокоишься о себе?

— Я больше беспокоюсь о Темпи.

Меч-дерево выписывало сложные узоры на ветру. Это выглядело почти завораживающе.

— Далеко ли ты продвинулся в своем обучении? — спросила Шехин.

— Я изучал кетан в течение месяца.

Она развернулась ко мне лицом и вскинула руки.

— Ты готов?

Я невольно подумал, что она на пятнадцать сантиметров ниже меня и годится мне в бабушки. Да и эта кривая желтая шапка не давала ей выглядеть особенно устрашающей.

— Может быть, — ответил я и тоже вскинул руки.

Шехин медленно принялась наступать, делая «руки-ножи». Я ответил «хватанием дождя». Потом сделал «карабкающееся железо» и «стремительное проникновение», но до нее так и не дотянулся. Она слегка ускорила свои движения, сделала «перемену дыхания» и одновременно «выпад вперед». Первую я остановил «водяным веером», а вот второй перехватить не успел. Она коснулась моего бока ниже ребер, потом виска — мягко, как будто прижимала палец к чужим губам.

И что я ни пробовал, ей все было нипочем. Я выполнил «метание молнии», но она просто отступила в сторону, даже заблокировать не потрудилась. Раз или два я ощутил прикосновение ткани — мне удалось-таки коснуться ее белой рубахи, — но это было все. Это было все равно что пытаться нанести удар куску болтающейся веревки.

Я стиснул зубы и выполнил «волнующуюся пшеницу», «выжимание сидра» и «мать в ручье», плавно переходя от одного к другому в вихре ударов.

Как она двигалась! Я никогда не видел ничего подобного. Дело не в том, что она была стремительна, — она была стремительна, но суть не в этом. Шехин двигалась идеально. Она не делала двух шагов там, где достаточно одного. Не сдвигалась на десять сантиметров, если было достаточно восьми. Она двигалась, как некое сказочное создание, более плавно и изящно, чем танцующая Фелуриан.

Надеясь застать ее врасплох и показать себя, я принялся двигаться настолько стремительно, насколько смел. Я выполнил «танцующую деву», «ловлю воробьев», «пятнадцать волков»…

Шехин сделала один-единственный шаг, идеальный шаг.

— Отчего ты плачешь? — спросила Шехин, выполняя «падающую цаплю». — Тебе стыдно? Тебе страшно?

Я поморгал, чтобы очистить глаза. Голос у меня сделался хриплым от усталости и обуревавших меня чувств.

— Ты прекрасна, Шехин! В тебе есть все сразу: и камни стены, и вода потока, и колыхание дерева.

Шехин моргнула, и в этот миг ее удивления я вдруг обнаружил, что крепко держу ее за плечо и руку. Я выполнил «взметнувшийся гром», но Шехин не упала — она стояла прочно и неподвижно, как скала.

Она почти машинально освободилась «укрощением льва» и выполнила «волнующуюся пшеницу». Я отлетел на пару метров и рухнул на землю.

Я тут же вскочил на ноги, нимало не пострадав. Бросок был аккуратный, почва мягкая, а Темпи научил меня падать, не причиняя себе вреда. Но прежде, чем я снова ринулся в атаку, Шехин жестом остановила меня.

— Темпи учил тебя и не учил одновременно, — сказала она с непроницаемым лицом. Я снова заставил себя отвести глаза. Очень трудно отвыкать от въевшихся за всю жизнь привычек. — Это и плохо, и хорошо одновременно. Идем.

Она повернулась и пошла в сторону дерева.

Дерево оказалось больше, чем я думал. Ветки поменьше бешено раскачивались на ветру, описывая сложные кривые.

Шехин подобрала упавший лист и протянула его мне. Лист был широкий и плоский, с небольшую тарелку, и на удивление тяжелый. Я почувствовал боль и обнаружил у себя на пальце длинный узкий порез.

Осмотрев край листа, я увидел, что он жесткий и острый, как осока. И впрямь меч-дерево! Я задрал голову и посмотрел на колышущиеся листья. Любого, кто подойдет к дереву в сильный ветер, порежет на ленточки.

Шехин спросила:

— Если бы тебе было надо напасть на это дерево, что бы ты стал делать? Стал бы ты бить по корням? Нет. Слишком прочные. Стал бы ты бить по листьям? Нет. Слишком быстрые. Что же остается?