Вершители Эпох (СИ) - Евдокимов Георгий (электронные книги бесплатно txt) 📗
— Растяни щит на всё тело и попробуй продержаться хотя бы минуту! — крикнула Хиллеви, стараясь быть громче скрежета металла о металл. Энью попробовал, но следующий же удар пробил защиту и отбросил его к самому краю. — Ну, хоть что-то.
— Всё из-за того, что тогда не выбрался? — предположил Энью, прокручивая ушибленную, всё ещё ярко светящуюся руку.
— Не только, но и это тоже, — пояснила Хиллеви в ответ, убирая обратно чёрные щупальца. — Не хватает единения, мешает ограниченность, всё, как раньше.
— Уфф, — тело заныло, совсем отказываясь слушаться, и чем больше он тратил сил на поддержание энергии, тем сильнее, словно растягиваясь, болели мышцы. — И что, как это исправить?
— Нужно поставить цель — одну большую или даже несколько маленьких. То, ради чего ты постараешься перебороть себя, выйти за пределы обычности.
— Спасение… подруги?
— Отлично, а теперь сядь, закрой глаза и отвечай на мои вопросы, — Энью отпустил магию, свободно вылившуюся в камень, и с облегчением упал на ровную поверхность, уронив руки на колени. — Есть что-нибудь, о чём ты жалеешь?
— Есть.
— Важнее ли это спасения друга?
— Нет, не важнее, — выдохнул Энью.
— Есть вещи, о которых ты мечтаешь?
— Наверное… Да.
— Они важнее, чем Энн?
— Нет.
— Тогда это первое, по поводу чего нужно прекратить сомневаться, — подытожила Хиллеви, демонстративно складывая руки на груди. — Твоя нерешительность тебя и губит, твоя неуверенность — это уже поражение. Просто помни о том, что в мире ещё есть кто-то, кто тебя ждёт и кому ты нужен. Будь достоин этого ожидания.
— Я… буду.
— Не говори сейчас, подумаешь на досуге. Все равно подобного рода мысли за пару секунд в голове не укладываются. — Хиллеви прокрутила правой рукой и резко приняла прежнюю стойку. — Ладно, пора прекращать с теорией. Продолжаем?
Удары сыпались градом камней, оставляя на коже кровоподтёки и ссадины. Скоро разболелось левое плечо — потянул или ещё как повредил — и теперь приходилось довольствоваться только одной нормально работающей рукой, а атака, наоборот, только усиливалась, заставляя его работать на пределе возможностей, падая, уклоняясь и придумывая на ходу неожиданные движения. Хиллеви учила жестоко, но учила на личном примере, не давая отдыхать и расслабляться даже себе. Клок длинных волос попал в глаз, и не успел Энью подумать о том, насколько они посерели от пыли, как заморгал и пропустил ещё несколько толчков, в очередной раз чуть не вылетев с помоста. Наставница мучила его до самого момента, как солнце село, а ноги стали заплетаться, мешая в глазах свет и тени, только тогда Энью вернули в город, он даже сам не особо помнил, как оказался в кровати.
Вода стекала по волосам, серыми каплями со звонким хлюпаньем падала в лужи, делая их ещё шире и невзрачнее, медленно стекала по телу, собираясь в ручейки на подбородке и пальцах, обновляясь и делаясь чище с каждым опрокидыванием ведра на закрытые глаза. Руки сильно тянули за клочья волос, снимая накопившуюся пыль и отправляя её на пол. Сквозь просветы в кабинке пробивалось утро, раскрашивая в красно-фиолетовый синяки и ушибы. Особенно неприятно выглядело плечо, и Энью слабо нажал, сразу отпрянув от пробежавшего по телу больного жара — рука нещадно саднила, и он попробовал провернуть её, почувствовав, как напряжённо, еле слышно затрещал хрящик. Его передёрнуло, и он неосознанно вылил немного прохладной воды точечно на место повреждения, аккуратно растирая влагу, как будто от этого боль уходила быстрее. Очень захотелось, чтобы эту боль можно было выдавить, как гнойник, или перерезать комок нервов и насильно отделить от тела, или выкинуть каким-нибудь другим способом, обязательно физически. Боль вообще казалась чем-то физическим — пульсирующим, дышащим, размножающимся маленьким организмом, паразитирующем на кровоподтёке, как та чёрная штука, сидевшая у него в руке. Он сжал кулак, и почему-то пустота вдруг стала особенно гнетущей, словно он потерял частичку себя, когда его сила перешла к Ниму. В любом случае, Энью собирался её забрать вместе с его жизнью.
Снаружи вдруг стало по-дневному шумно, и он быстро вытерся, надевая по очереди штаны, бежевую рубашку и куртку, потом напяливая ботинки, никак не желавшие садиться на ногу. Через полчаса он уже снова был в кабинете Эльмана, всё так же заполненного дымом, но теперь окно было открыто, и свет интересно играл лучами, расцвечивая жёлто-голубыми полосами комнату. Энью не стучал, и начальник поднялся, сначала думая что-то высказать, но потом узнал вчерашнего посетителя. Энью подошёл поближе, и теперь уже сам облокотился на край стола, стараясь выглядеть убедительнее и заглядывая прямо в карие глаза Эльмана. Тот взгляд в итоге всё-таки отвёл.
— У меня есть идея. Я думаю, я знаю, как решить нашу вчерашнюю проблему.
Они снова разложили карту, и Энью начал что-то показывать, проводя линии и ставя отметки светящимися значками, тут же превращающимися в один, похожий на созвездие угловатый рисунок. Глаза Эльмана расширились, потом снова сузились, направившись на карту, бегая от одного места к другому, словно вычерчивая взглядом рисунок заново. Набросок притягивал, удивлял своей простотой и незамысловатостью, но всё же смыслом, жизнями и судьбами людей, будто вырисованных на каждой черте, и всё это постоянно лежало на поверхности, прямо перед глазами, так, что сложно было не заметить, и всё же никто не замечал. Эта мысль ставила в тупик, заставляла делать выбор прямо сейчас, никак не позже, ни на секунду позже, и Эльман его сделал.
— Хорошо, теперь… — он демонстративно положил трубку на стол, — Что ты предлагаешь?
***
Здешние кварталы ничем не отличались от тех, где Энью уже был, разве что узкими улочками, петляющими между стен и затруднявшими обзор. Он сразу сверился с картой района, обозначив пару недочётов — для точности, сейчас это могло очень помочь. За ними с Эльманом шагало ещё пятеро помощников. Шаги терялись в дневной толпе, но отряд старался держаться вместе, как будто разделение означало бы в этом сплошном потоке окончательную дезориентацию. Люди сильно толкались, иногда задевая больные места на руках Энью, из-за чего он часто подавался в сторону, создавая ещё большую сумятицу и обязательно роняя на землю чьи-то вещи. Они шли к самым дальним домам, косо смотревшим на стену на самом отшибе. Где-то здесь, судя по расчетам Энью, должно было произойти последнее похищение. Он долго думал над этим, и в конце концов всё-таки пришёл к выводу, что не может ошибаться. Эльман, похоже, его решимость поддерживал.
Они добрались до места поздно, когда солнце давно перевалило полуденную отметку и начинало стремительно падать вниз, будто брошенное чей-то рукой. Отряд распределился по ближайшим переулкам, занимая самые безлюдные и тенистые места — рядом с мусорными кучами, завалами камня или за задворками понемногу закрывающихся лавок. Переодетые бедняками, торговцами, обывателями, они смешивались с толпой, заставляя себя сесть и больше почти не двигаться, скрывая сам факт своего нахождения в этом месте. Эльман приказывал редко, но если такое случалось, значит, дело действительно важное, а за такое обычно, как минимум, неплохо платили. Это была какая-никакая, но работа, и люди участка знали её хорошо.
Вечер наступал долго, пробирался желтизной на крыши и чернотой в дворы, засасывал яркость на далёкий западный горизонт, спрятавшийся за стеной крепостной и стеной из невысоких домов. Как только последние лучи забились о зубчатые башни, растворяясь в синеющем небе, на улицах стало тихо. Практически сразу: буквально с десять минут — и всё умолкло, теперь вместо сотен по улицам бродили единицы, позакрывались магазины и ларьки, кто-то вдалеке начал зажигать редкие факелы. Сосредоточие одновременно с усталостью достигало своего пика, и как раз в тот момент, когда глаза перестали привыкать к свету, а конечности затекли так сильно, что на них обращалось внимание больше, чем на всё остальное, что-то началось. Сначала неявно, потом всё яснее и яснее Энью начал ощущать, как окружающий мир стал необычным, что-то в нём изменилось до неузнаваемости, но как он ни старался, сначала не мог понять, что именно. Потом до него дошло — шаги, которых он не услышал по неосторожности, теперь слышались впереди — шаги тихие, даже еле слышные.
