Время лжи - Филоненко Вадим Анатольевич (книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Оказывается, та женщина уже давно прошла мимо, вдалеке на дороге маячил ее крошечный силуэт, а я стоял перед городскими воротами.
Да… Тогда я впервые испытал глубокое погружение в жизнь чужого существа, и это произвело на меня очень сильное впечатление. Я почувствовал жалость к этой женщине и ее детям и острое желание помочь. Я знал, что могу это сделать, мне по силам излечить болотную хворь и добыть денег на приданое дочке. Я повернулся, чтобы догнать ее, и меня тут же скрутила такая судорога боли, что зашумело в ушах и земля ушла из-под ног. Меня рвало, из носа и ушей хлестала кровь, а штаны стали мокрыми и горячими от испражнений. Я выл и катался по земле. Ко мне бросились перепуганные стражники, пытаясь помочь. Но помочь себе мог только я сам. Жестокая физическая боль изгнала из моей души воспоминания о той женщине. А как только пропала жалость к ней, тут же исчезла и боль.
Помню, я сидел на дороге, с ног до головы перемазанный собственной кровью, блевотой, дерьмом, и плакал – зло и отчаянно, потому что где-то в глубине души понимал: детство кончилось, только что я действительно стал Должником…
– И что, такое бывает каждый раз, когда ты испытываешь жалость к кому-нибудь? – осторожно уточнил Барс.
– Нет, – помотал головой Аль. – Нет. Я больше не умею испытывать жалость… За последующие тринадцать лет меня отучили от очень многих вещей, в том числе и от жалости к другим. Не сразу, конечно… А в тот день… Стражники подняли меня, завели в караулку. Заставили залпом выпить кружку холоднющего вина. У меня сразу свело зубы, а в голове приятно зашумело, и на душе стало легко… Да, я тогда сильно опьянел. Еще бы! Много ли надо пятнадцатилетнему мальчишке, ни разу в жизни не пробовавшему хмельное!.. От стражников пахло потом, табаком и горячим металлом, и я, помню, отчаянно захотел стать одним из них…
Барс понимающе вздохнул и спросил:
– И ты пошел назад в общину?
– Нет, – усмехнулся Аль. – В нас с рождения вкладывали одно простое правило: если ты получил приказ, во что бы то ни стало обязан выполнить его. Сдохнуть, а выполнить… А для меня в тот день приказом являлось задание передать записку лекарю… Оклемавшись, я вышел из караулки и пошел по городу разыскивать нужную улицу. Вид у меня, конечно, был еще тот. В перепачканной блевотой и дерьмом одежде, с засохшими кровавыми подтеками на лице. Да и пахло от меня так, что встречные люди морщились и переходили на другую сторону улицы. Представь, каково это для пятнадцатилетнего подростка! Самолюбивого и не уверенного в себе! – Аль сделал паузу, улыбаясь воспоминаниям.
– Да уж, – фыркнул Темьян.
– М-да… Я шел, из последних сил стараясь не обращать внимания на гримасы встречных, и только это спасло меня от повторения приступа. Лекарь встретил меня понимающим взглядом (теперь-то я знаю, что Наставник загодя предупредил его) и повел на кухню, велев кухарке нагреть воды. Пока я отмывался в лоханке, он принес новенькую с иголочки одежду, словно на меня пошитую (вернее, на меня и пошитую, говорю же, все было подготовлено заранее). А потом пригласил меня отобедать с ним и его семилетним сыном… Обед я запомнил плоховато. Помню только, что его сын таращился на меня открыв рот. Я же ел, не чувствуя вкуса, и боялся поднять глаза. А дальше произошло нечто неучтенное моим Наставником. В самый разгар обеда с кухни раздался истошный женский крик. Лекарь с мальчишкой бросились туда, а я сидел как пригвожденный и изо всех сил пытался оттянуть неизбежное.
В комнату вернулся мальчишка и, рыдая, стал рассказывать, что Мийя, служанка, споткнулась и в падении напоролась на железный крюк. У нее выбит глаз, она упала в обморок от боли, а вокруг кровищи, кровищи! Мне удалось выдавить из себя лишь жалкое: «Да?» А рыдающий мальчишка завел по новой: про глаз, обморок и кровь. И тут я случайно взглянул ему в глаза… Тотчас я почувствовал боль несчастной девушки как свою собственную. Ни разу в жизни не видя Мийю, я точно знал, как она выглядит, как живет, о чем мечтает.
Ей очень нравится ее хозяин-лекарь. Он вдовец и вообще очень привлекателен. Он добр, щедр, а по ночам бывает удивительно нежен. И сынишка у него хороший, весь в отца. Он дружит с ней, а один раз, забывшись, назвал ее мамой. А теперь она уродина, калека, и жизнь ее кончена раз и навсегда – лекарь теперь ни за что не возьмет ее в жены. Да что там в жены, даже не захочет отныне делить с ней постель…
Я окунулся с головой в ее горе, в ее боль. Я испытывал жалость и страстное желание помочь. И меня снова скрутила судорога, и все повторилось, как там, на дороге, – кровь, рвота и дерьмо. Мой организм сопротивлялся жалости, но мое сердце еще не умело мириться с чужой бедой. Превозмогая дикую боль, я тянул, оттягивал на себя судьбу Мийи, забирал ее рану и отчаяние и постепенно начинал видеть ее глазами – обоими, потому что на ее лице не оставалось и следа от страшной травмы. Мийя снова была цела и здорова, и лекарь прижимал ее к себе и вытирал ей слезы и шептал что-то успокаивающее, не понимая до конца, что же произошло. А потом понял и рванулся ко мне, но я уже был без сознания…
Я очнулся в общине. Чисто вымытый, я лежал на своей койке, а вокруг молча сидели испуганные и нахохлившиеся товарищи.
Увидев, что я открыл глаза, Коль спросил:
«Так что там было с тобой в городе, Аль?»
А на следующий день в город с запиской пошел он сам. На этот раз записка адресовалась кузнецу…
Коля привезли под вечер на телеге. Он был без сознания, весь в крови и дерьме. Мы тщательно отмыли его, переодели во все чистое и осторожно уложили на кровать. Пока он приходил в себя, мы молча сидели на койках и ждали. Когда он очнулся, никто не задал ему вопроса. Он рассказал все сам…
Так, каждый день кто-то из нас уходил в город. Некоторые возвращались на своих двоих, большинство привозили на телеге…
Как только последний из нас прошел «пытку жалостью», Наставник собрал всех и объявил, что сегодня мы отправляемся в город вместе. Нам разрешено делать все, что захотим. Условие одно: держаться вместе и не разбредаться.
И мы пошли в город… Наученные горьким опытом, мы старались не глазеть по сторонам, чтобы случайно не войти в соприкосновение с чужой судьбой. Решили, как обычно, пойти на ярмарку. Там мы от души посмеялись на представлении мимов, налопались сладкой липучки и захотели пить. Наставник повел нас в трактир. И тут мы все обалдели: по знаку Наставника трактирщик выставил на стол огромную бутыль кислого яблочного вина. Пока мы нерешительно переглядывались, Наставник разлил вино по чаркам. Мы выпили, и Наставник тут же налил нам еще. А потом еще. И только после этого на столе появилось огромное блюдо с жареными овощами.
Трактир постепенно заполнялся народом. Заиграли музыканты, у дальнего стола столпились картежники. Внезапно Наставник подмигнул Колю и, указывая на одну из девушек, сказал:
«По-моему, она хочет с тобой потанцевать».
Коль напрягся и почти протрезвел. Мы все затаили дыхание. Мы, конечно, знали, в чем заключается различие между женщиной и мужчиной, но общаться с представительницами прекрасного пола нам еще не доводилось.
«Иди пригласи ее на танец», – уже тверже повторил Наставник. Он не добавил условной фразы «Это приказ», но никто из нас и так не сомневался в этом.
«Мы не умеем танцевать», – промелькнуло в наших головах, и каждый вздохнул с облегчением, что такой приказ получил Коль, а не он сам… Коль поднялся и, спотыкаясь, побрел к девушке…
Аль замолчал.
– И чем дело кончилось? – с интересом спросил Темьян.
– Коль получил согласие на танец и довольно неуклюже выполнил положенные движения. Девушка кокетничала с ним и весело смеялась. Постепенно он освоился и даже что-то отвечал ей. Когда танец окончился, Коль не сразу вернулся за стол, а еще долго с ней разговаривал. А когда вновь зазвучала музыка, он буквально подбежал к нашему столу и умоляюще взглянул на Наставника:
«Можно я снова приглашу ее?»
«Вы все можете делать что хотите», – напомнил Наставник, и Коль умчался, блестя глазами. А мы ощутили зависть.
