Зверь - Шведов Сергей Владимирович (читать книги полные TXT) 📗

Генрих фон Зюдов на появление гестаповцев отреагировал совершенно спокойно. Сопротивляться он, похоже, не собирался. Его вальтер находился в спальне хозяйки, и Радзинскому пришлось самому сходить туда в сопровождении дворецкого Рильке, пока оберштурмбанфюрер Клозе проверял у обер-лейтенанта документы.

– Вы уверены, Рихард, что это он?

– Клянусь, штурмбанфюрер, я узнал его по голосу.

Впрочем, Радзинский и не нуждался в подтверждении фельдфебеля. В жизни липовый Генрих фон Зюдов был похож на своего отца Лютого даже больше, чем на фотографии. Такое сходство просто не могло быть случайным. Вацлав попытался было доказать это Кнобельсдорфу, но штандартенфюрер только пожимал плечами. Все дело в том, что Кнобельсдорф пусть и шапочно, но был знаком с Паулем фон Зюдовым, отцом обер-лейтенанта. Их познакомил старший брат Пауля Клаус фон Зюдов, с которым фон Кнобельсдорф был знаком много лет, еще с военного училища. Тем не менее Кнобельсдорф навел справки о Пауле фон Зюдове и выяснил, что тот проходит по ведомству адмирала Канариса, а абвер весьма неохотно делился информацией о своих сотрудниках, пусть и умерших, с гестапо. Тем не менее удалось выяснить, что Пауль фон Зюдов в Первую мировую воевал на Восточном фронте и в 1916 году попал в плен. Выбраться из охваченной революционным пламенем России ему удалось только в 1919 году. Он бежал из Владивостока в Америку, где женился на немке Анне Векслер, и вернулся в Германию в 1923 году. Впоследствии он неоднократно посещал Америку, где долгое время жила его семья. Бывал он и в Лондоне, и в Париже. О том, чем же он там занимался, можно было только догадываться. Жена Пауля умерла в тридцать седьмом году, а в тридцать восьмом он привез своего восемнадцатилетнего сына в Германию. Что касается Генриха фон Зюдова, то он учился в Берлинском университете, где многие преподаватели отзывались о нем, как об очень одаренном молодом человеке. В армию его призвали в мае 1941 года. В ноябре 1941 года он был награжден Железным крестом. В январе 1942 года был ранен и провел несколько месяцев в госпитале. В феврале 1943 года он получил второе ранение и вновь попал в госпиталь. С какой стороны ни посмотри, очень достойная личность. В этом блестящем послужном списке была, однако, маленькая деталь, наводящая на размышление: в госпитале, расположенном в небольшом городке Клин, никто никогда не слышал об обер-лейтенанте фон Зюдове, и в списках раненых офицеров он не числился. Штурмбанфюреру Радзинскому пришлось лично отправиться на оккупированную территорию, чтобы добыть сведения, поколебавшие железобетонное упрямство штандартенфюрера Кнобельсдорфа.

– Не волнуйся, Барбара, – мягко сказал встревоженной хозяйке Генрих. – Я скоро вернусь.

– Да, – подтвердил слова фон Зюдова оберштурмбанфюрер Клозе. – Надо уточнить кое-какие детали. Прошу вас, господин обер-лейтенант.

Надо отдать должное Генриху фон Зюдову: кем бы он ни был, оказавшись в руках гестапо, он повел себя так, словно приехал в гости к родному дядюшке. Даже тени волнения не было на его лице. Но именно в этом он, пожалуй, переигрывал. На его месте любой другой офицер вермахта, пусть даже ни в чем не повинный, попав в величественное здание на Александер-плац, почувствовал бы дрожь в коленях.

– Курите? – щелкнул портсигаром у его лица оберштурмбанфюрер Клозе.

– Нет, благодарю вас.

– Похвально, молодой человек, – одобрил его поведение Клозе. – А я закурю, с вашего позволения. Простите, я не представил вам своего коллегу – штурмбанфюрер Радзинский. Он утверждает, что был знаком с вашим отцом.

– Все может быть, – мягко улыбнулся Вацлаву обер-лейтенант.

– Скажите, фон Зюдов, вы никогда не слышали об Аннанербе?

– Нет, господин Клозе.

– А о русской деревне Мореевке?

– Трудно сказать, оберштурмбанфюрер, у русских деревень такие странные названия.

– Вы ведь были ранены под Ленинградом?

– Да. Дважды. Первый раз в январе 1942-го я был ранен в грудь. А в начале февраля 1943 года – в руку.

– Сочувствую, – вздохнул Клозе. – В августе 1942 года вы приезжали в Берлин. Останавливались в доме госпожи фон Бюлов. Я правильно излагаю факты?

– Да.

– Проблема в том, фон Зюдов, что в госпитале, где вы лечились после первого ранения, никто вас не помнит. И по документам вы там не значитесь.

– Так ведь война, оберштурмбанфюрер. В госпиталях столько раненых, что персоналу некогда запоминать их в лицо. Что же касается документов, то бумагу обычно сжигают в печках. В России, знаете ли, холодно.

– После второго ранения вы вернулись в часть и получили отпускное свидетельство. Оно подписано оберстом Венцелем 24 февраля 1943 года. Куда вы так спешили, фон Зюдов? Вы же еще не оправились от раны?

– Хотел повидаться с близкими.

– Понимаю, – сочувственно кивнул головой Клозе, – сам был молодым. Но вот ведь незадача, Генрих: оберст Венцель был убит 16 февраля 1943 года. Он никак не мог подписать вам отпускное свидетельство 24 февраля.

– Это моя вина, оберштурмбанфюрер, – смущенно почесал подбородок фон Зюдов. – Я уговорил Венцеля поставить это число. Лишняя неделя к отпуску не помешает.

Клозе насмешливо глянул в сторону приунывшего Радзинского. Похоже, фон Зюдов посадил-таки в лужу настырного поляка. Чего и следовало ожидать. Экая, право, беда – нестыковка в документах. Да их сейчас и в Берлине оформляют из рук вон, а уж о фронтовых условиях и говорить нечего. Захотелось вот покойному Венцелю подарить обер-лейтенанту фон Зюдову лишнюю неделю отпуска, он это и сделал. На беду оберштурмбанфюрера Клозе, которому придется теперь по этому поводу писать кучу бумаг.

– Я прошу вас, Клозе, отправить обер-лейтенанта на медицинское освидетельствование, – спокойно сказал Радзинский, когда фон Зюдова вывели из кабинета.

– Зачем?

– Я хочу знать, был этот человек ранен или нет? Шрамы-то на его теле должны остаться.

Предложение оказалось разумным, и Клозе возражать не стал в тайной надежде, что медики посрамят опрометчивого штурмбанфюрера. Но, увы, надежды Клозе не оправдались. Врачи подтвердили лишь легкое ранение в руку, а вот от первого ранения в грудь никаких следов на теле обер-лейтенанта фон Зюдова не осталось. Клозе прочитал заключение, поморщился и бросил его через стол Радзинскому.