Левая Рука Бога - Хофман Пол (читать книги онлайн без .txt) 📗
— Пора, господа, пррррошуууу!
Мальчики переглянулись. Наступила короткая пауза, потом — бэнс! — лязгнула задвижка на другой двери, в дальнем конце комнаты. Створки медленно, со скрипом начали расходиться, и луч света мгновенно прорезал сумрак, словно само солнце ждало Кейла за дверью; а еще через несколько мгновений яркий свет ворвался в еще недавно темную комнату, как мощный порыв ветра, словно он желал затолкать мальчиков назад, в безопасный мрак.
Двинувшись вперед, Кейл услышал последние слова, которые произнес его внутренний голос: «Беги. Уходи, прошу тебя. Какое тебе до всего этого дело? Беги».
Еще несколько шагов — и вот он на пороге, под открытым небом.
Одновременно с ослепляющим солнечным ливнем на него обрушился оглушительный и оскорбительный рев толпы, похожий на тот, что сопутствует медвежьей травле. Казалось, что наступил конец света. По мере того как Кейл продолжал продвигаться вперед — пять, пятнадцать, двадцать футов — и глаза привыкали к свету, он начинал различать не сплошную стену лиц тридцатитысячной аудитории, которая колыхалась, свистела, кричала и пела, а в первую очередь мужчину, стоявшего в центре арены и державшего в руках два меча в ножнах. Кейл старался не смотреть в сторону, на Соломона Соломона, но ничего не мог с собой поделать.
Соломон Соломон вышагивал слева от него, ярдах в тридцати, выпрямившись и сосредоточенно глядя на человека в центре арены. Он казался гигантом, гораздо более высоким и широким в плечах, чем был, когда Кейл видел его в последний раз, — будто вырос и раздался вдвое. Но больше всего Кейла потрясло то, что от ужаса его самого стала покидать сила, которая делала его непобедимым почти половину жизни. Язык, сухой, как песок в пустыне, прилип к нёбу; мышцы бедер болезненно обмякли, так что он едва держался на ногах; чтобы поднять руки, обычно крепкие, как ствол дуба, казалось, нужно было совершить нечеловеческий подвиг; и в ушах ощущалось странное шипучее жжение, заглушавшее даже вой, свист и крики толпы. Вдоль стены амфитеатра с интервалом ярда в четыре стояли несколько сотен солдат, попеременно поглядывавших то на зрителей, то на огромную арену.
Хулиганы в цилиндрах весело пели:
НИКТО НАС НЕ ЛЮБИТ, А НАМ ВСЕ РАВНО
НИКТО НАС НЕ ЛЮБИТ, А НАМ ВСЕ РАВНО
МЫ ЛЮБИМ ЛОЛЛАРДИСТОВ, МЫ ЛЮБИМ ГУГЕНОТОВ
ЛЮБИМ, ДА? ЛЮБИМ, ДА? ЛЮБИМ, ДА? ДА?
0-0-0-0-0-0-0, НЕТ, Я ТАК НЕ ДУМАЮ
ЗАТО МЫ ЛЮБИМ МЕМФИССКИЕ ДРАКИ…
Потом они воздевали руки высоко над головами и, хлопая в ладоши, скандировали, одновременно в такт поднимая и опуская поочередно то правое, то левое колено:
ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ, ИНАЧЕ — СМЕРТЬ!
ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ, ИНАЧЕ — СМЕРТЬ!
ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ, ИНАЧЕ — СМЕРТЬ!
ТЫ ДОЛЖЕН ЖИТЬ, ИНАЧЕ — СМЕРТЬ!
Стараясь переплюнуть их и одновременно раздразнить участников схватки, лысые лоллардисты-бормотуны радостно распевали:
ПРИВЕТ, ПРИВЕТ, ТЫ КТО ТАКОЙ?
ПРИВЕТ, ПРИВЕТ, ТЫ КТО ТАКОЙ?
ТЫ, МОЖЕТ, РУПЕРТ? МОЖЕТ, ЛЮК?
ТЕБЕ ВОТ-ВОТ ПРИДЕТ КАЮК.
ТАК КТО Ж ТЫ ВСЕ-ТАКИ ТАКОЙ?
НЕ БУДЕМ ВРАТЬ, НЕ БУДЕМ ВРАТЬ,
НЕ БУДЕМ ПОПУСТУ БОЛТАТЬ,
НО СКОРО БУДЕШЬ ТЫ ЛЕЖАТЬ,
НА КАМНЕ МРАМОРНОМ ЛЕЖАТЬ,
С ВЕНКОМ НА ЛБУ, КРАСИВ, СУРОВ,
НО БЕЗ ЯИЦ И БЕЗ ЗУБОВ.
ПРИВЕТ, ПРИВЕТ, ТЫ КТО ТАКОЙ?
С каждым шагом Кейл словно все глубже увязал в болоте; слабость и страх, впервые за долгие годы ожившие в нем, казалось, взбунтовались у него в желудке и голове.
И вот он на месте, Соломон Соломон рядом, ярость и мощь, исходившие от него, словно бы образовывали вокруг его фигуры ореол, горевший, как второе солнце.
Комендант-оружейник жестом велел им встать по правую и левую руку от него и провозгласил:
— ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КРАСНУЮ ОПЕРУ!
Весь амфитеатр, в едином порыве вскочив на ноги, заревел — кроме той секции, где сидели Матерацци, там мужчины лишь лениво взмахнули руками, а женщины холодно поаплодировали. Это не были представители высшего эшелона клана Матерацци, те сочли неуместным присутствовать при столь вульгарном событии и выражать поддержку Соломону Соломону, ведь тот был человеком «не совсем их круга»: хотя он и занимал почетное положение в военной иерархии, но был правнуком всего лишь торговца, сколотившего себе состояние на вяленой рыбе. Впрочем, несколько представителей избранного матерацциевого общества, в том числе — поневоле — и сам Маршал, все же прибыли к самому началу представления, но заняли места в тщательно закамуфлированных частных ложах, откуда наблюдали за происходящим на арене, поедая свежие креветки утреннего улова. Секция, предназначенная для Монда, искрила ненавистью к Кейлу, море рук волнами накатывало в его сторону, сопровождаемое презрительным скандированием:
«БУМ-ЛАКА-ЛАКА-ЛАКА-БУМ-ЛАКА-ЛАКА-ЛАКАТАКТАКТАК».
С верхнего ряда западной трибуны какой-то умелец — головорез или просто хулиган, — сумевший обмануть бдительность обыскивавших всех при входе полицейских, широкой дугой швырнул на арену дохлую кошку, та шлепнулась в песок всего в двадцати футах от Кейла — толпа взорвалась от восторга.
Паника встрепенулась в поникшей душе Кейла, словно в ней прорвало плотину, все эти годы сдерживавшую копившийся страх, и вот он хлынул наружу, сметая на своем пути все: его внутренности, нервы, всю его злость и волю. Даже позвоночник задрожал от трусости, когда Комендант-оружейник вручил Кейлу меч. Он едва мог поднять руку, чтобы вынуть его из ножен, так ослабел он в один момент. Меч был таким тяжелым, что он с трудом удерживал его в безжизненно повисшей вдоль тела руке. Сейчас в Кейле сохранялись только ощущения: горький привкус смерти и страха на языке, жар слепящего солнца под веками, шум толпы в ушах и стена неразличимых лиц перед глазами.
Комендант-оружейник поднял руки. Амфитеатр замер. Комендант-оружейник резко опустил руки — толпа взревела, как одно гигантское животное, и Кейл увидел, что человек, который вот-вот должен был зарубить его, медленно, целенаправленно двинулся к нему, дрожавшему, обуянному паникой мальчишке.
Где-то глубоко внутри жалобный голосок подначивал, моля о спасении: «ИдрисПукке, спаси меня, Андреас Випон, спаси меня, Генри и Кляйст, спасите меня, Арбелла Лебединая Шея, спаси меня». Но никто не мог ему сейчас помочь, кроме человека, которого он ненавидел больше всех на свете. Именно Искупитель Боско защитил его от опаснейшего удара, именно благодаря ему кровь Кейла не обагрила песок — сказались годы воспитания на жестокости, на повседневном страхе и ужасе, воспоминание о них помогло ему воспрянуть. Воды страха, затопившие его по самую грудь, начали замерзать. Пока Соломон Соломон быстро двигался по кругу, холод распространился вниз и, пройдя сквозь сердце и живот, дошел до ног и рук. За несколько секунд, словно чудесное лекарство, снимающее чудовищную боль, старое, хорошо знакомое, спасающее жизнь чувство онемения, безразличия к страху и смерти вернулось к Кейлу. Он снова стал самим собой.
Соломон Соломон, которого поначалу сбила с толку неподвижность Кейла, теперь ринулся в атаку: меч занесен, взгляд сосредоточен, внимание сконцентрировано — опытный посланник жестокой смерти, он двигался на расстоянии вытянутого меча, потом на мгновенье замер. Они пристально смотрели друг другу в глаза.
Перед мысленным взором Кейла мелькали отрывочные картинки: пожилая женщина в толпе, улыбающаяся ему, как добрая бабушка, и одновременно проводящая большим пальцем по горлу слева направо; окоченевшая дохлая кошка на земле, похожая на грубо сработанную игрушку; молодая танцовщица на краю арены, ее рот широко открыт в смятении и ужасе. И противник, шаркающий по песку; шорох под его ногами раздавался в ушах громче, чем шум толпы, который в тот момент казался бесконечно далеким.
И тут Соломон Соломон, собрав всю свою силу, рубанул мечом.
