Небо и корни мира - Тулянская Юлия (книги онлайн полностью .txt) 📗
Старуха прочитала письмо, задумалась и совсем ушла в себя. «Он и мать своим своеволием убьет», – думал про Кресислава Ивор. Ему было обидно, что Крес – сумасброд и приносит матери одни беды, а все равно она печалится о нем больше, чем об Иворе. Понятно, то родной сын, а то приемыш… Да и приемыш-то не всерьез, на деле – слуга… «Вот я бы пожалел мать, не причинил бы ей такого горя – не перешел к богоборцу! Только кому я нужен…»
На прощанье Кресислав напутствовал своего побратима: «Ты, главное, письмо довези. А там, если хочешь, оставайся с матерью. Все-таки ей легче будет, если мне голову снесут. Ты для нее вроде младшего сына». Ивор возмутился: «Нет, Крес, мы с тобой связаны побратимством. Как же я брошу тебя одного? Может, я и не во всем согласен с тобой, но где же мне еще быть, как не при тебе?» Кресислав, похоже, был тронут, обнял, напомнил об осторожности – мол, ты и сам в этом мастер, не мне тебя учить, только смотри в оба… Ивор и впрямь понимал, что несладко ему придется, попади он к жезлоносцам. К матери Кресислава он потому и заехал под утро, чтобы его никто не видал. Слуге, который открыл ворота, было велено молчать, а потом Ивор не выходил даже из дому. Он пожил несколько дней, прячась и видясь только с матерью Креса. Кресислав говорил правду: старуха любила Ивора, радовалась его приезду, ласкала и старалась угодить. Ивор колебался: может быть, вправду остаться с ней, как хотел Кресислав? Ведь она и так вдова, а если сгинет еще и Крес… Но сидеть взаперти было уж слишком тяжко для молодого стремянного. Он скучал без своего коня и вдобавок боялся, как бы окрест не пошли слухи, что на конюшне у матери перебежчика стоит чужая лошадь. Ивор наконец сказал старухе, что должен возвращаться в Даргород к Кресиславу, ради их побратимства и чтобы хорошенько ему служить. Старая вдова плакала и заклинала его беречь Креса, потому что у Креса всегда была шальная голова, а у Ивора – разумная.
Путь зимой по глухим местам всегда опасен. То ли замерзнешь ночью, то ли попадешь в слепую метель и заблудишься, а там и снегом занесет, то ли не минуешь разбойников либо волков – есть много способов пропасть. Но Ивор недаром когда-то по неделям пропадал в лесах на охоте со своим побратимом. Он миновал границу, повстречал даргородский разъезд и пополнил дорожные запасы. Наконец Ивор добрался до первых деревень, не разрушенных войной, а жилых, с дымящими трубами избушек. Там он остановился на ночлег и впервые услышал новость: Яромир тяжело болен от раны. Ивор испугался. Перед его глазами встало видение Конца. Ивор начал расспрашивать крестьян. Они жили слишком далеко от Даргорода и ссылались на тех, кто бывал ближе. Яромир ранен в начале зимы – и с тех пор о нем ничего не слышно. Воевода Колояр говорит: жив. Это все, что известно. Видеть князя живым никто не видел. Может, потому его и прячут, что он при смерти или, говорят, не в своем уме. И правда! Разве жена его, небожительница, не исцеляла наложением рук самых тяжелых раненых? Неужели она бы не сделала того же для мужа, ради которого покинула благословенные края у подножия Престола? Уж если Девонна не может поднять его на ноги, значит, ему совсем худо. «Кажись, недолго теперь Обитаемому миру стоять», – с горечью сказал Ивору старый крестьянин.
С тревожным сердцем Ивор поехал дальше. Ночуя в попутных деревнях, он все сильнее улавливал смятение. Были люди, которые не поддавались отчаянию. Они повторяли: так или иначе, а с небесным воинством пришлось бы биться. Жаль Яромира, но если ему уже не встать, то Север сплочен им, укреплены крепости, сбережены крестьянские поля. Есть еще силы, с которыми можно держаться против врага. Хоть небожители и могучие воины, зато их не так много, как простого народа. Но вновь появились проповедники и бывшие священники, которые когда-то не бежали на запад, а остались мирно крестьянствовать, укоряли соседей: «Вот видите? Поверили богоборцу – а он простой человек, как он вас защитит? Теперь вот пожнете плоды своего противления богу!» Ивор и сам думал: «Как теперь быть?» Раньше на севере было лучше, потому что тут, вопреки Концу, пахали и строили для своих детей, для будущего. Но перевесила все-таки чаша верных Престолу. Они голодали, страдали от холода, сами себя лишили крова и хлеба ради исполнения долга перед Вседержителем – и награда теперь их.
«Когда бы я мог спасти Кресислава… – думал Ивор. – Но я ведь знаю его! Он скажет, что за Даргород готов биться и с небожителями. Куда тут денешься? Крес меня не послушает, только назовет трусом. Да он и никогда не слушал меня… Не губить же ради него душу! Жизни я бы не пожалел, – оговорился Ивор. – Но ведь и священники учат, что душа дороже всего. Не примет ли меня назад король Неэр? Может быть, еще не поздно заслужить милость Вседержителя? Скажу королю, что тоже был околдован, как Кресислав, но сумел одолеть наваждение… Да и откуда я знаю, вдруг Крес и впрямь околдован? Как тут проверишь? Неизвестно, кто еще прав…»
С этими мыслями Ивор повернул на большой дороге коня и поскакал в сторону Гронска, одной из приграничных крепостей, где пережидали зиму войска вардов. Ивор надеялся, что король Неэр выслушает его и возьмет во внимание, что стремянный князя Кресислава все-таки старался и сумел сбросить с себя чары сына погибели.
Весть о варде, который тяжело ранил богоборца, дошла и до короля Неэра. Что-то подсказывало королю, что это известие о пропавшем в начале зимы Эймере Орис-Дорме.
– Я чувствую, что это он, магистр, – ровно сказал Неэр епископу Эвонду, нервно сжимая в кулак пальцы правой руки. – Эймер хотел остановить войну. Он пожертвовал не только жизнью, но добрым именем и душой. Вот почему он не предупредил меня о своих намерениях. Если бы я знал, я поневоле был бы замешан. Эймер взял все на себя.
Белокаменные палаты гронских князей освещали несколько огарков свечей. Неэр беседовал с епископом в длинной трапезной, у очага, присев на дубовую лавку у бывшего княжеского стола. Последний потомок Ормина Небожителя не думал о нынешний скудости жизни. Еще меньше имел основатель его рода в трудном походе через Подземье к Небесным Вратам. «Этот же путь совершаю сейчас и я», – думал Неэр, отрешенно глядя в сторону.
Епископ Эвонд в колышущейся сутане шагал по покою. В маленьких зарешеченных окнах трапезной мелькали хлопья снега.
– Лорд Эймер заблуждался, государь! Вседержитель не дал богоборцу умереть от его руки, последнее испытание – не карточная игра, чтобы передернуть. Ничто не кончится, пока Даргород не будет захвачен, а сын погибели – осужден праведным судом!
Бурное воображение епископа сразу нарисовало ему этот суд.
– Горе сынам противления, которые не покоряются высшей власти! Горе тому, кто упорствует и идет своим собственным путем! – громко, как будто перед толпой, воскликнул он. – Вседержитель использует их противление к их же пристыжению и к своей славе!
Неэр происходил из младшей ветви Ормингов. Род Эймера считался от одного из десятка рыцарей, которые сопровождали Ормина в походе. Большинство этих родов угасло уже давно, такими старинными они были. Теперь погиб и Эймер. Так сам Ормин потерял в пути всех своих спутников…
– В безумном поступке Эймера виноват и я, – уронил Неэр, все сильнее сжимая в кулак занывшие пальцы. – Мое бездействие. Мы отступили и пережидаем северные морозы в захваченных крепостях, мои воины едят крыс. Мы забываем, что за нами – небесное воинство. Даже если всем нам до единого суждено лечь под Даргородом, разве не обещано в Писании, что оно идет нам вслед? Стараясь сохранить себя, мы только продлеваем последние дни мира.
Епископ Эвонд вдруг сбился с шага, ошеломленно поднял брови над круглыми пронзительными глазами:
– Выступить сейчас, государь?.. Распутица! Северная весна: то вьюга, то оттепель! Мы не можем!..
– Вот и воевода в Даргороде думает, что не можем! – произнес Неэр, вскинув голову невольно резким движением и разбросав по плечам темные прямые волосы. – Но пока богоборец лишен своей силы, пока его стан в смятении от близкой расплаты, мы сделаем еще одну попытку оправдать в глазах Вседержителя людской род и самим искоренить святотатцев.
