Волки Кальи - Кинг Стивен (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Каллагэн слышит то ли чавканье, то ли сосание. Такие звуки обычно доносятся с экрана кинотеатра, когда мужчина и женщина страстно целуются.
После этого он уже не думает, действует на автомате. Ставит на крыльцо кастрюлю с грязной мыльной водой. Металл гремит о бетон, но парочка у противоположной стены ничего не слышит: окружающий мир для них не существует. Каллагэн пятится на кухню. На разделочном столике лежит мясницкий тесак, которым он только что резал мясо для жаркого. Широкое лезвие поблескивает. Он видит в нем свое лицо и думает: «Что ж, по крайней мере я не вампир, у меня есть отражение». А потом его пальцы сжимаются на обтянутой резиной рукоятке. Он возвращается на крыльцо. Переступает через кастрюлю с грязной мыльной водой. Воздух теплый и влажный. Где-то капает вода. Где-то орет радио, оглашая окрестности песней «Кто-то сегодня спас мне жизнь». В воздухе столько влаги, что фонарь в дальнем конце проулка окружает нимб. В Нью-Йорке апрель, а в десяти футах от того места, где стоит Каллагэн, не так уж и давно рукоположенный священник католической церкви, вампир пьет кровь своей жертвы. Мужчины, в которого влюбился Доналд Каллагэн.
«Ты почти вонзила в меня свои коготки, не так ли, дорогая?» — поет Элтон Джон, и Каллагэн сходит с крыльца, поднимая тесак. А потом со всей силой опускает его на череп вампира. Половинки вампирова лица раскладываются, как крылья. Он поднимает голову, как хищник, внезапно почуявший приближение другого зверя, более крупного и опасного, чем он сам. Мгновением позже сгибает колени, словно собираясь поднять с брусчатки «дипломат», потом решает, что сможет обойтись без него. Поворачивается и медленно идет к выходу из проулка. Навстречу голосу Элтона Джона, который поет: «Кто-то спас, кто-то спас, кто-то сегодня спас мне жиз-з-знь!» Тесак по-прежнему торчит из черепа вампира. Рукоятка при каждом шаге мотается из стороны в сторону, как маленький хвост. Каллагэн видит и кровь, но совсем немного, не океан, как ожидал. В этот момент потрясение слишком велико, чтобы он мог на этом заострить свое внимание, но позже он придет к выводу, что жидкой крови в вампирах — самая малость. И жизнь в них поддерживает что-то более мистическое, чем полезные вещества, которые кровь доставляет в самые дальние уголки тела. Большая часть их крови свернулась и по консистенции напоминает желток сваренного вкрутую яйца.
Тварь делает еще шаг, потом останавливается. Голова исчезает из поля зрения Каллагэна, потому что вампир резко наклоняется вперед. А потом, внезапно, одежда кучей падает на влажную мостовую проулка.
Словно во сне Каллагэн идет к груде одежды. Люп Дельгадо стоит, прижавшись спиной и затылком к стене, закрыв глаза, по-прежнему пребывая в трансе, в который ввел его вампир. Кровь маленькими струйками стекает по шее.
Каллагэн смотрит на одежду. Галстук завязан. Рубашка внутри пиджака, подол засунут в брюки. Он знает, что, расстегнув молнию, найдет в них трусы. Берется за рукав пиджака, чтобы убедиться, что он пуст не только по виду, но и на ощупь, и часы вампира вываливаются из рукава, падают на мостовую рядом с уже лежащим на ней перстнем, какие выдают выпускникам многих престижных университетов.
Видит Каллагэн и волосы. А также зубы, некоторые с пломбами. Это все осталось от мистера Дипломат-от-Марка-Кросса.
Каллагэн собирает одежду. Элтон Джон все поет «Кто-то сегодня спас мне жизнь», но, возможно, удивляться этому и не следует. Песня-то довольно длинная, на четыре минуты, не меньше. Каллагэн надевает часы на свое запястье, перстень — на палец, чтобы они не потерялись. Заносит одежду в «Дом», проходя мимо Люпа, который так и не вышел из транса. Ранки на его шее становятся все меньше, затягиваются, исчезают.
На счастье Каллагэна, кухня пуста. Слева дверь с табличкой «КЛАДОВАЯ». За ней — короткий коридор с нишами по обеим сторонам. Каждая ниша отделена от коридора металлической решетчатой дверью, запертой на крепкий замок. В одной нише — консервы. Во второй — крупы. В нескольких — одежда. Рубашки, брюки, платья и юбки, пальто, для каждого вида одежды своя ниша. Есть ниши и для обуви, мужской и женской. В конце коридора — обшарпанный гардероб с надписью «СБОРНАЯ СОЛЯНКА». Каллагэн находит бумажник вампира и перекладывает в свой карман, поверх собственного бумажника. Карман заметно оттопыривается. Потом открывает ключом гардероб и бросает в него одежду вампира. Все легче, чем рассортировать ее, хотя он понимает, что кто-то обязательно будет ворчать, обнаружив в брюках трусы. В «Доме» использованное нижнее белье не берут.
— Мы, возможно, обслуживаем представителей самого дна, — как-то сказал Каллагэну Роуэн Магрудер, — но у нас есть свои правила.
Сейчас не до правил. Сейчас надо заняться волосами и зубами вампира. Его бумажником, перстнем, часами… и, Господи, брифкейс и туфли! Они же остались в проулке!
«Не смей скулить! — говорит он себе. — Его девяносто девять процентов исчезли, совсем как монстр в последнем кадре фильма ужасов. Пока Бог был с тобой, я думаю, это Бог, так что не смей скулить!»
Он и не скулит. Собирает волосы, зубы, берет «дипломат», несет в дальний конец проулка, плюхая по лужам, перебрасывает через ограду. После короткого размышления отправляет следом часы, бумажник и перстень. Последний поначалу не хочет сниматься, Каллагэна уже охватывает паника, но перстень соскальзывает с пальца и отправляется за ограду. Кто-нибудь подберет. В конце концов это Нью-Йорк. Он возвращается к Люпу и видит туфли. Слишком хорошие, чтобы их выбрасывать. Кто-нибудь сможет их поносить. С туфлями возвращается на кухню. Стоит перед плитой, держа их в правой руке, подвешенными на двух пальцах, когда из проулка на кухню заходит Люп.
— Дон? — Голос у него чуть осипший, как у человека, который крепко спал и только что проснулся. В нем слышится легкое удивление. Он указывает на подвешенные на пальцах Каллагэна туфли. — Ты собираешься положить их в жаркое?
— Вкус они бы улучшили, это точно, — отвечает Каллагэн. Он изумлен спокойствием собственного голоса. А его сердце! Как ровно оно бьется. От шестидесяти до семидесяти ударов в минуту. — Но я хочу отнести их в кладовую. Кто-то оставил их на заднем крыльце. А ты что там делал?
Люп улыбается. Улыбка ему к лицу, он становится еще прекраснее.
— Постоял там, покурил, — отвечает он. — Такая хорошая погода, что не хочется заходить под крышу. Разве ты меня не видел?
— Видел, конечно, — ответил Каллагэн. — Но ты с головой ушел в свои мысли, вот я и не стал окликать тебя. Открой мне, пожалуйста, кладовую.
Люп проходит в короткий коридор, открывает замок на решетчатой двери соответствующей ниши.
— Хорошие туфли, — говорит он. — «Бэлли». С чего это кто-то решил оставить пару туфель «Бэлли» пьяницам?
— Наверное, эти туфли чем-то не угодили хозяину, — отвечает Каллагэн. Он слышит колокольца, их сладостную и вгоняющую в ужас мелодию, и скрипит зубами. Окружающий мир вдруг начинает мерцать. «Только не сейчас, — думает он. — Пожалуйста, только не сейчас».
Это не молитва, в Нью-Йорке он молится мало, но, возможно, кто-то слышит его, потому что звон исчезает. Вместе с мерцанием. Из другой комнаты кто-то громко вопрошает, когда же наконец подадут ужин. Кто-то ругается. Все как всегда. А вот ему хочется выпить. Тоже обычное дело, но сейчас очень уж хочется, нестерпимо. Он не может не думать о том, как его пальцы сжимали обтянутую резиной рукоятку тесака. О весе тесака. О звуке, с которым тесак разломил голову вампира. И прежний вкус опять во рту. Мертвый вкус крови Барлоу. И слова. Что сказал ему Барлоу на кухне дома Петри, перед тем как сломал крест, подаренный ему матерью? «Печально наблюдать крушение веры»?
«Этим вечером я пойду на собрание «АА», — думает он, надевая резинку на туфли «Бэлли» и бросая их в кучу обуви. Иногда они помогают. Он никогда не говорит: «Я — Дон и я алкоголик», — но иногда эти собрания помогают.
