Королева войны - Крес Феликс В. (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Вой собак не мог доноситься до спальни ее высочества — и тем не менее она слышала его постоянно. Она никогда не была на псарне, но знала, что именно там держат провинившихся. Когда-то, еще во времена князя Левина, она слышала, что туда отправили девушек с кухни. Беспечные кухарки приготовили для прислуги обед из несвежего мяса; отравился весь дом.
Княгиня ходила от стены к стене, от окна к двери и обратно.
— Энея!
Девушка явилась тотчас же. Эзена дала знак, что хочет раздеться. Она нетерпеливо притопывала ногой, дожидаясь, пока разойдутся завязки на спине. Вскоре невольница забрала платье и вышла.
Княгиня, по своему обычаю, подошла к зеркалу. Она хотела сесть в кресло, но до этого увидела каштановые волосы, освобожденные от золотой сетки и ровным кругом рассыпавшиеся вокруг головы. Схватив тяжелое кресло за спинку, она швырнула его в хрустальную пластину.
Энея вбежала в комнату. Княгиня замахнулась креслом. До двери оно не долетело, но она схватила другое, стоявшее значительно ближе. Высокая и отнюдь не хрупкая госпожа Сей Айе была когда-то бойкой деревенской девчонкой, а потом прачкой, таскавшей корзины с мокрым бельем. Энея убежала. Кресло загрохотало на мраморном полу. Снова посыпалось стекло — ее высочество разбивала о стены все зеркала, которые были в комнате.
Из сада раздавался вой собак.
Была еще кровать с балдахином. Мрачный голый демон сорвал занавески и с яростью начал раздирать их в клочья. Комок тряпок приземлился под окном. Таща за собой последнюю занавеску, которая еще могла пригодиться, княгиня ходила от стены к стене, от окна к двери и обратно.
Тяжелое дыхание постепенно успокаивалось.
За дверью послышалась какая-то суматоха. Женский голос протестовал, ему отвечал мужской. Княгиня посмотрела исподлобья, завернулась в измятую занавеску и направилась к дверям, словно желая вынести их головой.
Двери с грохотом распахнулись, прежде чем она успела до них дойти. Комендант Йокес ударил в них плечом и спиной, развернулся кругом и вошел в комнату, неся нечто похожее на брошенный под окном спальни комок тряпок. Он окинул взглядом госпожу Сей Айе, но не заметил ни ее одежды, ни разгрома в комнате. Йокес долго стоял неподвижно, а потом сделал едва заметное движение, словно собираясь отдать княгине то, что держал в руках. Эзена попятилась, чувствуя, как у нее перехватывает дыхание.
— Это твоя Жемчужина, госпожа. Это была твоя Жемчужина.
Голос Йокеса, хриплый от усталости, вполне соответствовал его покрасневшему лицу. Он нес Анессу почти четверть мили, а потом еще по коридорам дома.
— Ты получил ее от меня, — сказала она с отчаянно бьющимся сердцем. — Ты мог с ней сделать, что хочешь.
— Я хотел сделать только одно — принести ее сюда, тебе.
— Это моя спальня.
— Я могу видеться с тобой, когда пожелаю, госпожа. Этой привилегии ты меня не лишала.
Бледная Эзена не могла оторвать взгляда от опухших ступней, покачивавшихся ниже плеча Йокеса. Лица Анессы, скрытого спутанными волосами и лежавшего на плече коменданта, она не видела. Йокес подошел к постели и мягко уложил на нее свою ношу. Он коснулся рукой грязных волос, а потом быстро провел рукой по щеке, убирая с лица влажное пятнышко.
— Оставляю ее тебе, ваше высочество. Ты велела мне делать с ней, что захочу… вот я и сделал. Завтра явлюсь с рапортом.
Он повернулся, еще раз посмотрел на княгиню и вышел.
На ладонях лежащей девушки виднелись узкие белые шрамы, окруженные красным. Только два… Быть может, Жемчужина после разговора с урядником трибунала тихо надеялась, что вечернее наказание ее минует. Когда надежда оказалась тщетной, отчаяние и боль победили гордость. Избиваемая девушка пыталась закрываться руками, пока их не придержали. Она поняла, что прощения ей не будет. Эзена подошла к кровати и присела на самый ее край. Испуганный и измученный комок перед ней дрожал, как побитая собака… Молчание в спальне длилось очень, очень долго.
— Проси, — тихо сказала княгиня.
Невольница слегка пошевелила головой и с трудом открыла слезящиеся глаза. Размытое лицо госпожи Сей Айе было и близко, и далеко сразу.
Прокушенные от боли губы и язык не давали говорить.
— Прошу тебя… Эзена…
Всего два дня. И даже меньше, поскольку еще во второй половине дня Жемчужина могла разговаривать со следователем. Но потом ее лишили надежды. Глаза ее снова наполнились слезами, и на этот раз не из-за собачьей шерсти. Анесса не могла уже даже просить. Всего два дня, но на псарне время шло по-другому… Оглушенная болью и непрерывным собачьим лаем невольница с трудом могла вспомнить лицо княгини, ее разноцветные глаза… иссиня-черные волосы и смелые очертания губ… подбородок…
— Погиб мой гость, сын Дома К. Б. И., — сказала княгиня Эзена. — Ты явишься к его отцу и признаешься в собственном легкомыслии. Явишься… такой, как сейчас. Я хочу, чтобы его благородие Эневен узнал, как княгиня Сей Айе поступает с невольницей, которая сопровождала его сына на вечерней прогулке и осмелилась не погибнуть вместе с ним. Ты признаешься в собственной трусости. Опишешь нападавших. И понесешь наказание, которое тебе назначит отец этого мальчика. Потом, если будет возможность… а я уверена, что будет… вернешься ко мне, в Сей Айе.
Заплаканная Жемчужина не могла ничего ответить. Она лишь закрыла лицо ладонями и кивнула в знак того, что понимает.
— Ты плачешь в последний раз, — сказала княгиня, вставая и раздраженно отбрасывая волосы за спину. — Я уже не умею, разучилась… и ты тоже. Понимаешь? Ты разучишься.
— Эзена…
— Я слушаю.
— Я люблю тебя, — плача, сказала Жемчужина. — Я твоя собственность, и я сделаю все… что прикажешь…
Она разрыдалась, уткнувшись лицом в подушку.
— Но я думаю и чувствую… помни иногда об этом… Я не вещь, Эзена…
Княгиня почувствовала, что все же… чему-то не разучилась. Откинув голову назад, она какое-то время смотрела вверх, хотя в спальне не было ветра, который высушил бы ее глаза… Потом она по очереди коснулась ноздрей костяшками пальцев и машинально откинула со лба прядь волос. Все так же завернутая в сорванную с кровати занавеску, она вышла из спальни и прошла мимо Энеи, которая при ее виде широко раскрыла глаза.
— Пусть Сева и Аяна приготовят мне другую спальню, — сдавленным голосом сказала ее высочество, направляясь в свою любимую комнату с четырьмя окнами, выходящими в парк. — Найди их. Потом вернешься сюда и прислужишь первой Жемчужине Дома.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Рыцарь
23
Катафалк из черного мрамора одиноко стоял посреди заполненного людьми зала. Дубовый гроб был накрыт рыцарским плащом цветов Дома К. Б. И., на нем лежал меч, а ниже острия покоился шлем. Тело показать было невозможно — несмотря на специальные процедуры, которым оно подверглось еще в Сей Айе, летняя жара сделала свое отвратительное дело.
Зал, огромный как рыночная площадь, был забит до отказа. С незапамятных времен ни одни похороны в Дартане не собирали столько народу. Лишь от дверей до катафалка, а также вокруг него оставалось свободное пространство. У изголовья гроба, опираясь на двуручный меч, стоял старый командир войска его благородия Эневена. Ранезен был закован в парадные доспехи; на нем был черный рыцарский плащ, закрывавший спину и левое плечо, на голове — шлем с опущенным забралом. Последний страж К. Б. И. Денетта ждал, когда он сможет проводить своего молодого господина в самое долгое, нескончаемое путешествие. Знак прощения и вместе с тем страшное наказание для того, кто должен был стоять на страже жизни, а не покоя после смерти.
По многовековому обычаю вокруг катафалка, в старых родовых доспехах и черных плащах, как и Ранезен, стояли сыновья самых знаменитых Домов. Их было много. Настолько много, что его благородие Денетт покоился вдали от ропота заполненного зала, отгороженный от толпы большим кольцом из сотни воинов. До самого входа в два ряда выстроились солдаты, состоявшие на службе господина К. Б. И., но не только они. В самом начале, у входа и перед входом, стояли тридцать с небольшим рыцарей в доспехах со щитами, на которых, кроме дубовых листьев, красовалась алая княжеская корона. Эти люди в доспехах, подобных которым не было даже у самых богатых дартанских магнатов, носили черные плащи, полагавшиеся не простым солдатам, но рыцарям. Госпожа Доброго Знака прислала К. Б. И. Эневену цвет своего войска — обедневших, но могущих похвастаться чистой кровью наемных воинов, роды которых десятилетиями и столетиями служили другим родам — богаче, но не лучше их.
