Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
— Ан есть.
Рыцарь и младший спутник обернулись к седобородому, чтобы слушать его речь лицом к лицу, как это и положено в спокойное время среди воинов.
— Есть такая граница. Видите… вон там… впереди… Словно волк-великан глазами лупает? Это же трактир «Ручеек», я эти места знаю. У него как раз окна выходят на дорогу, оба окна, чтобы издалека было видно. А мы как раз на тракт выбрались. Ваша светлость словно по карте путь прокладывали: куда нам надобно, туда и выскочили. Хорошо бы коням чуток передохнуть? Но пусть будет как вы скажете, а не как я скажу.
— Годится. Трапезничать не станем на ночь глядя, и спать не будем, лучше мы ночным ходом по безопасным местам еще расстояние до дому сократим. А вот пыль с лица стереть, да задницу размять, да горло промочить… В самый раз и кони чуть отдохнут. Рокари… ну-ка, щелкни стрелою вон туда… тихо… тихо… во-он в тот кустик, на уровне груди, как если пешим стоишь… стальную накладывай, простую каленую…
Младший воин выслушал указание и мгновенно выхватил из седельного мешка собранный уже, с тетивой, короткий лук. Д-зиннь!
В ответ раздался душераздирающий вой, очень высокий, даже пронзительный, как у рога, сигналящего атаку. Воины дружно покатились со смеху.
— Вот же дурак, а? Ваша светлость, ну почему горули такие тупые! А как вы узнали, что он на задних лапах стоял, а не пригнулся?
— Случайно. Глаза и клыки у него блеснули. Ты ему как надо влепил, в брюхо. Если он один караулил — значит, старый был, одиночка. Все, брат, теперь тебя самого съедят, к утру и стрелы от тебя не останется… Да, судари мои, вот вам граница обозначена, вернее всякого трактира: уж коли старые горули не боятся ночью в одиночку охотиться — кончились Пригорья.
Оба спутника дружно кивнули, соглашаясь с бесспорным доводом.
— Но все равно — уши востро держать. Не то один такой рыцарь ехал-ехал среди бела дня по ровной безопасной дороге, да и чихни вдруг! А конь его был молодой, пугливый… Встрепенулся и понес, да как раз мимо дерева, а в дереве сук поперек, на уровне головы… Конь-то дальше скачет, всадника несет, а голова, слышь, на суку в шлеме качается, как в люльке!
Все трое опять негромко засмеялись, продолжая на рысях двигаться в сторону двух желтых огней… Верно: это и был придорожный трактир «Ручеек», так и на вывеске изображено и написано.
Сладостно бывает — поменять, сделав единственный шаг, чистые и влажные, с горчинкой, запахи ночной осенней прохлады на удушливый и теплый, весь пропитанный уродливым человеческим духом, трактирный чад. Там, под звездами, ты слаб и одинок, даже если под тобою горячий конь, а бок о бок верные люди, с мечами наготове… Сладко дышится, но с каждым вздохом в грудь все теснее набивается… печаль… неизвестно для чего… И все кажется таким мелким, ненужным, бесполезным… Ночь, глубокая ночь тому причиной, и богиня Ночи, коварная Сулу. Прочь, отвяжись, не пристало воину кручиниться да грустить и загружать себе голову пустопорожним, словно звездочету какому-нибудь!
Трактир не мал размерами, столов с десяток, да кабацкая стойка, да невысокая оградка, отделяющая три «господских» стола от семи «прохожих». Господские столы все пустуют, а за «прохожими» — четверо человек, двое мужчин да две красотки в дорожных нарядах, не иначе — веселые девки путешествуют. Ночь, все остальные постояльцы спят, чей-то храп сверху даже сюда доносится. Одна красотка, похоже, не теряла времени даром и вытрясла из одинокого полупьяного ратника-верзилы кружку белого? вина под лакомство, яблоки в меду. А другая повертелась, наверное, так и сяк возле другого странника, да и отлипла не солоно хлебавши. Первый странник — истинный вояка, из так называемых «черных рубашек», здоровенный малый со странными, вроде как заморскими, наручами на предплечьях, второй же — мирный простолюдин, среднего роста и возраста, из-под простой кожаной шапки — седые волосы до плеч, в одной руке свиток, в другой стило, взгляд отсутствующий. Не иначе — знахарь, либо книгочий, с таких никакого прибытку быть не может… Зато вновь зашедшие путники — явно богатые люди, владетельные господа, наверняка при золоте…
Сели за «прохожий» стол, спросили вина получше, балыку пожирнее, слуга с подносом тут как тут! Свободная девка, пользуясь вольностями дороги, священными во всей Империи, немедленно подсела к вновь прибывшим, поближе к самому молодому и главному из них.
— Ах, что мне больше всего на свете, всегда нравилось в мужчинах, так это могучая стать и при этом — милые конопушки вокруг носа. Вот как у тебя, милый!
Тот, к кому она обратилась, мог бы одним взмахом руки отослать ее прочь, или даже обозначить грубыми словами ее принадлежность к малопочтенной гильдии, но он не сделал ни того, ни другого, а даже кивнул трактирному слуге, чтобы тот поднес девушке такую же кружку с вином.
— Чем это я вдруг мил тебе стал?
— Сама не знаю, влюбилась. — Девка надула губы и пропела эти слова самым низким тоном, что у нее был. — Я хочу быть только твоей, и чтобы ты был только моим! Зайчик…
Двое спутников рыцаря ели и пили, не произнося ни единого слова, вероятно, подобное почтительное молчание было у них в обычае.
— Зайчик уже год как женат, милая дева, и разводиться ради тебя не возжелает. Если ты расстроена этим — выпей вина, а то оно у тебя нетронутым бултыхается.
Девка заморгала, и в ее больших глазах появились настоящие слезы.
— Ты мне совсем не веришь. Ты думаешь, что я такая… как все эти… — Она изящно махнула ручкой в сторону своей соратницы по ремеслу. — Но я вовсе не такая, и если ты позволишь мне побыть наедине с тобою хотя бы…
— Погоди, погоди. Да ты не из замка ли? — перебил ее рыцарь. — Ну-ка встань сюда, повернись…
Девица, недоумевая, послушно отставила кружку и встала в проходе между столами, в двух локтях от рыцаря. Рыцарь неуловимо быстрым и мягким, словно бархатным, движением правой руки вынул секиру и наискось рассек девку, от правого плеча, до левого бедра. Та без звука повалилась на ветки папоротника, для чистоты и аромата раскиданные по земляному полу… Кровь жутким выплеском окрасила землю и ветви на локоть вокруг…
Вдруг кровь из багрово-черной стала желтой, лужа обернувшись пятном, мгновенно высохла, потрескалась и исчезла. Тело же убитой до неузнаваемости изменило очертания: теперь это были гадостные мохнатые когтистые ошметки посреди гниющего тряпья.
— Пусть сначала научится тень отбрасывать. — Рыцарь левым кулаком в бок несильно ткнул того, кого он называл Роки, и засмеялся, довольный.
— Боги! Она была сахира, демон! — Вторая девица в ужасе завизжала, глядя безумным взором на остатки бывшей своей подруги. — Она же могла меня съесть! Спасите!
Третьим опомнился ратник, сидящий двумя столами дальше, рядом со второй девкой. Он также выхватил секиру и ловким ударом снес той голову. Оказалось, что вторая девка совершенно даже напрасно боялась подругу-демона, ибо она оказалась точно такою же сахирой, разновидностью оборотня и кровоеда. И ратник же, единственный в трактирном зале, поддержал смех рыцаря, тоже расхохотался во все горло, тряся черной, длинной, по грудь, бородой. Посетитель у стены даже и головы не поднял, все что-то царапал в своем свитке, двое спутников рыцаря вопросительно ждали, что тот решит и скажет, а трактирщик и слуга стояли бледные, почти без памяти от ужаса: их запросто могли проверить мечами и секирами на принадлежность к нечистой силе, и никто бы ни с кого не взыскал за ошибку.
— Ну вот… Я ее на целый кругель напоил, накормил! Это грабеж с ее стороны. Хозяин, принеси кувшинчик покрепче, дабы мне успокоиться…
Тем временем и ошметки нечистой плоти на полу растаяли бесследно.
Присевший, было, на прежнее место рыцарь обернулся на веселого ратника, бросил кусок и встал.
— Эй, черная рубашка, поди сюда.
Ратник оборвал смех и ворчание, послушно подошел к их столу. Когда он остановился напротив рыцаря, стало видно, что это настоящий богатырь, широченный, очень крепко сбитый мужчина, постарше рыцаря, но еще вполне молодой; в длинной черной бороде его не было ни единого седого волоса, непокрытая голова чисто выбрита. Росту он был точно того же, четыре локтя с пядью, разве что не столь кряжистый, да и в плечах чуть посуше молодого рыцаря.
