Магия крови - Греттон Тесса (читать онлайн полную книгу txt) 📗
К счастью, до дома Ника мы добрались без приключений. Вороны не подлетали к нам и даже не каркали. Они молча приземлились на газон, когда мы через гараж прошли в дом.
К моему удивлению, я еще способна была чувствовать волнение и даже приятный трепет. Именно эти эмоции охватили меня, когда я оказалась в комнате Ника. Театральные афиши и постеры наводили на мысль о том, что он собирал все самое яркое и красочное и развесил по стенам.
Мы расположились на полу, заваленном какими-то ужасными коврами: восточными и современными, расшитыми геометрическими фигурами. Хаос на полу полностью соответствовал характеру хозяина.
Ник подпер голову согнутой рукой, вытянул свои длинные ноги так, что почти уперся ими в стереосистему, и начал вслух читать дневник. Его пальцы тихонько отбивали такт какой-то странной мелодии, которую он называл шведской электроникой. Я, не отрываясь, смотрела на его лицо, запоминая каждую черточку. И слушала. Он, как видно, не потрудился утром причесаться как следует или хотя бы пригладить волосы, поэтому сейчас пряди торчали во все стороны. На ощупь они были мягкими и приятными.
Закрыв глаза, я растянулась на ковре рядом с ним. Ник как раз подошел к месту, где рассказывалось о том, как Джозефин обучалась магии под руководством таинственного доктора по имени Филипп; в дневнике рассказывалось об их уроках и теоретических рассуждениях, о многих десятилетиях, которые они прожили вместе.
Джозефин, без сомнений, была ненормальной, но мне казалось, что, если бы я не знала о том, какие ужасы она творила, и если она не убила моих родителей, мы бы с ней поладили. По крайней мере, с ней было бы интересно общаться. Джозефин была всецело поглощена магией и решила использовать ее для того, чтобы обеспечить себе хорошую и комфортную жизнь. К тому же она была влюблена. Я поняла, почему ей нравилось перевоплощаться в других людей, а рассказ о трудностях, которые из-за этого испытывал Филипп, помог мне прочувствовать, насколько отвратительными могут быть последствия подобных действий.
Она писала о жертвенности. Филипп учил ее, что для занятий магией нужно соблюдать баланс. Наша кровь сильна, но ведь ее можно использовать как для добрых, так и для злых дел. Ей необычайно повезло встретить такого учителя. Джозефин упоминала также и Диакона, который, по всей видимости, был старым чародеем. В моем сознании не укладывалось, что они в действительности прожили на свете так долго.
В дневнике было множество пятен, да и бумага во многих местах рассыпалась от времени, не говоря уже о том, что многие страницы вообще отсутствовали. Некоторые были вырваны, другие исписаны настолько неразборчивым почерком, что мы не могли их прочесть.
Здесь упоминался порошок для воскрешения — кармот, о котором говорила Джозефин. Он готовился из костей умерших, и именно благодаря ему они и могли жить вечно.
Ник, закончив чтение первого раздела, вдруг замолчал и задумчиво уставился на страницу.
— Ты думаешь об этом, да? — полушепотом спросила я.
— Об этом невозможно не думать.
Я взяла его за руку, и наши пальцы переплелись.
— Вечная жизнь, — прошептала я.
— А ведь сколько всего можно сделать. Все повидать. Путешествовать, учиться, делать… да все, что угодно.
— Попробовать разные профессии.
— Написать роман. А то и дюжину.
— Стать рок-звездой.
— И президентом, — со смехом дополнил он. — Хотя, как я полагаю, при проверке на эту должность могут возникнуть проблемы.
Но затем мы вспомнили, что за вечную жизнь положена цена и она ужасна. Я вздохнула, подавляя только что зародившиеся в душе соблазны. Сейчас у нас были другие проблемы.
— Удивительно, что отец не упоминал об этом. Я хочу сказать, он не упоминал ничего, что возбудило в ней такую ненависть к нему.
Ник, наклонившись, поцеловал меня:
— С этим мы разберемся.
Мы сделали перерыв и наскоро перекусили пиццей быстрого приготовления, после чего продолжили чтение.
После Второй мировой войны Джозефин становилась все более безумной; она в одиночку путешествовала по всей Америке, иногда ее сопровождал Диакон; затем она снова вернулась к Филиппу. Но ей было очень одиноко. После того как Ник прочитал ту часть, где Джозефин призналась, что подсыпала порошок для воскрешения в пищу Филиппа, он, перевернув страницу, остановился.
— О, господи… — простонал он.
— Что такое? — спросила я, подхватив дневник из его ослабевших рук.
Па следующей странице были строки, выведенные рукой моего отца.
Никогда я не совершал ничего хуже этого.
Мое настоящее имя Филипп Осборн, и я убил семнадцатилетнего юношу, потому что боялся умереть.
У меня перехватило дыхание, словно какой-то огромный, утыканный иголками ком застрял в горле. Я не хотела читать дальше, но должна была продолжить.
— О, господи, — шепотом повторила я. — Моим отцом был Филипп. Он… о, мой бог.
— Моя мать могла бы рассказать об этом, — произнес Ник сдавленным голосом. — Она знала, что он стал другим. Знала, что… что сделал Филипп.
Все знания, которые мы почерпнули из дневника Джозефин, вдруг завертелись в нашей голове, подобно калейдоскопу, а когда мы немного успокоились, все встало на свои места. Мой отец — Филипп. Врач-экспериментатор, учитель, один из тех, кого считали чародеями и демонами. Однако он посвятил жизнь другим людям. Он прикладывал все силы к тому, чтобы лечить и защищать их, и сделал много добрых дел.
Но ведь он создал Джозефин. А возможно, он любил ее?
Меня вновь затошнило, и голова закружилась. Ник забрал у меня дневник и стал его листать. Остановился он только тогда, когда увидел имя своей матери.
Ник опустил голову, не в силах совладать с собой. Я придвинулась к нему и стала читать вслух. Почти целую страницу занимало письмо отца ко мне и Ризу, которое он составил в последние часы жизни. В нем он многое объяснил. Мои глаза стали влажными, и я судорожно принялась тереть их.
По крайней мере, сейчас я получила ответ. Коснувшись руки Пика, я попросила:
— Прочти мне это. Это… и тебя касается тоже.
Дети мои, вы заслуживаете того, чтобы знать, почему я не обучал вас этим вещам.
Силле исполнилось семь, а Ризу девять, и именно в это время надо было начинать ваше обучение.
Однажды, вернувшись домой из школы, я вышел из машины и увидел, как перед нашим домом сидит какой-то мальчик лет восьми. Он с трудом поднялся, но почти сразу же опустился об ратно, как будто был ранен. Я, подойдя к нему, наклонился и протянул руку.
— Меня зовут Роберт, — сказал я. — А кто ты?
Но я и так знал его: лицо, глаза — я знал их. Он протянул мне оцарапанную, кровоточащую руку.
— Я упал, — прошептал он.
Как только я взял его раненую руку в свою, чтобы посмотреть, что с ней, он вцепился в мое запястье и встал, словно был полностью здоров.
— Я изгоняю тебя! — пронзительно закричал он и прижал вторую руку, которая тоже кровоточила, к моему лбу.
Моя голова взорвалась болью, но я сохранил контроль над своим телом, ведь оно принадлежало мне уже много лет. Заклинание этого ребенка не могло разрушить мою плоть. Так же как и заклинания женщины, влюбленной в того, чей дух обитал тут до меня. Я внимательно посмотрел в пустые глаза мальчика: в угольных зрачках не отражался свет.
— Ты не тот, за кого себя выдаешь.
Мальчик сердито посмотрел на меня и сказал:
— Отдай мне Робби!
Прошло уже столько лет с тех пор, как я последний раз видел Донну Харлай. Я прошептал усыпляющее заклинание, и мальчик упал, погрузившись в сон. Я перенес его в свою машину и отвез на ферму Харлаев. Мистер Харлай неприветливо и даже злобно встретил меня, но, когда я спросил, где Донна, он провел меня в ее спальню. Она в бесчувственном состоянии лежала на кровати. Мистер Харлай, так же как и я, все понял. Он сказал:
— Это ее сын! — И клятвенно заверил меня в том, что все уладит.
Вот таким образом я узнал о судьбе Донны; оказывается, у нее был сын, и ее настолько переполняла ненависть ко мне, что она воспользовалась его телом, его кровью ради попытки спасти давно ушедшего в мир иной Роберта Кенникота.
Глядя на нее и на мальчика, которого она использовала, я понял, что не смогу обучать моих детей магии. Я должен был спасти вас от подобных трагедий, защитить вас. Я обучил этому Джозефин, и вот чем это для меня обернулось. Зло и порок надолго сохраняются в крови, а история никогда не прощает нам, если мы плохо поступаем со своими детьми.