Дикая магия - Уэллс Энгус (читать книги без .TXT) 📗
Но вот Ценнайра открыла объятия и пробормотала:
— Я люблю тебя, — и угрызения совести и чувство вины отступили.
— Я тебя тоже, — ответил Каландрилл и вновь взял её.
Когда они, обнявшись, томно отдыхали, он вдруг подумал, что скажут об этом Брахт и Катя, и тут же на него обрушились заботы дня. Он очень осторожно высвободился из её объятий и откинул простыни, смущаясь мысли о своих товарищах. Что они подумают, когда узнают что они любили друг друга?
— Мы отправляемся на рассвете. Пойду к себе.
— Я утомила тебя?
В вопросе сём было немного кокетства, но он, не имея никакого опыта, не распознал его и честно ответил:
— Нет, что ты! Но…
Ценнайра приподнялась на локте, не обращая внимания на то, что простыня оголила ей грудь. Он повернулся, увидел её наготу, и желание вновь захватило его.
— Ты не хочешь, чтобы другие знали про эту ночь? Про то, что мы любили друг друга? — спросила Ценнайра, понимая причину его смущения.
— Мне кажется… — пробормотал он, теребя одежду и боясь обидеть её, — если они…
Ценнайра рассмеялась, встала на колени, подползла к нему, обняла, прижавшись губами к его шее и гладя золотистые волосы.
— Если они нас осудят? А я так готова кричать об этом на весь свет.
— Но… они могут не так… Я сомневаюсь…
Она поцеловала его в губы, заставив замолчать, и тут же с улыбкой отстранилась.
— Я промолчу, если ты считаешь, что так лучше. Хотя мне будет трудно скрыть свою любовь. Но я все сохраню в тайне, если ты этого желаешь.
Каландрилл коснулся её щеки и вновь принялся зашнуровывать рубашку.
— Они могут не понять. — Он неуверенно пожал плечами. — Я не хочу новых разногласий.
— Я тоже. — Ценнайра посерьёзнела, быстро соскользнула с кровати и тоже начала одеваться. — Ради нас обоих. С меня хватает и того, что ты меня понимаешь и любишь.
Каландрилл натянул сапоги и пристегнул пояс с мечом.
— Это будет очень нелегко, — заявил он задумчиво.
— Да, мне тоже будет трудно спать одной по пути, — согласилась Ценнайра.
— Мне тоже, — ответил он. — Дера, как я тебя люблю!
Она с улыбкой посмотрела на него, все ещё удивляясь своим чувствам, но не подошла, Дабы не распалять его вновь.
— Пусть это будет нашей тайной, — предложила Ценнайра. — Мы заявили о своей любви. Но, кроме нас, о ней знать никому не обязательно. — Она махнула рукой в сторону смятой постели. — И по дороге до Памур-тенга, и дальше мы будем спать порознь.
— Тяжкое испытание, — серьёзно проговорил он. — Но я с тобой согласен. Это самое мудрое. Да, пожалуй, до Памур-тенга.
— А что изменится после Памур-тенга? — спросила она.
— В Памур-тенге гиджана-прорицательница подтвердит твою роль, — без тени сомнения заявил он, — и тогда все поймут, что ты с нами. Тогда никто не будет возражать против нашей любви.
— Кроме… — Она коснулась своей груди и тут же перепугалась, что напоминание об этом вновь воздвигнет между ними стену.
— …того, что ты зомби? — с удивительной для себя лёгкостью произнёс Каландрилл. Неужели только из-за этого он столько времени не подходил к ней? Теперь отсутствие у неё живого сердца потеряло для него всякое значение: она та, кто есть. И независимо от того, что заставляло течь кровь по жилам Ценнайры — сердце или колдовство, — щеки её были розовыми, а губы горячими. Между ними не было больше барьера; Каландрилл видел её слезы, и они были солёными и совершенно естественными. Именно эти слезы растворили его сомнения и страхи. Он больше не мог думать о ней как о существе, возрождённом из смерти. Точно так же, как не мог думать о себе как об убийце. Когда она плакала, то была просто Ценнайрой, просто его любовью.
— Станешь ли ты другой, когда мы вернём тебе сердце? Станешь ты лучше или хуже? Я люблю тебя сейчас и буду любить тебя тогда. Если кому-то это не нравится, значит, ему не нравлюсь я, и все свои возражения они должны направлять мне.
В слабом утреннем свете Ценнайра радостно улыбнулась, подошла, положила ему руки на щеки и мягко и нежно поцеловала, а потом на мгновение прижала его голову к груди.
— Ты милый, — с любовью в голосе пробормотала она. — Когда мы были в форте и Очен посоветовал мне связаться с Аномиусом, я сказала ему — Аномиусу, — что ты добрый. Я говорила серьёзно, а сейчас убедилась, что это так. И все же… — Она отступила на шаг, лаская его лицо влюблённым взглядом, и продолжала: — И все же не осудят ли нас Брахт с Катей?
— Не ведаю, — с грустью ответил Каландрилл. — Да мне и все равно. Они должны согласиться с прорицаниями гиджаны.
— Тебе не может быть все равно, — с волнением в голосе заявила Ценнайра, словно они поменялись ролями. — Дабы уничтожить Рхыфамуна, между вами не должно возникать распрей.
Каландрилл с вызовом пожал плечами: он любит эту женщину. Как могут товарищи его возражать против этого? Особенно если гиджана подтвердит её искренность?
Ценнайра поняла, что в подобного рода делах она намного мудрее и опытнее Каландрилла. На мгновение она вспомнила своё прошлое, которое предпочла бы навеки забыть, и тех невинных юношей, кои, как и он, любили её. Они, как и он, не интересовались чужим мнением, они были ослеплены похотью и любовью. И им пришлось дорого заплатить за осознание того, что друзья часто бывают не теми, кем представляются человеку, одурманенному страстью. И она не могла позволить себе, чтобы подобное повторилось сейчас. Она обязана сделать это ради него и ради себя. И ради великой цели.
— Я не хочу стать яблоком раздора между тобой и твоими товарищами, — заявила она и коснулась пальцами его губ, не позволяя ему возразить. — Нет, выслушай меня. Я люблю тебя. Будь на то моя воля, я бы каждую ночь до скончания мира проводила в твоих объятиях. Но сейчас воздержусь от этого, дабы не вызывать ссор. То, что Брахт не называет меня больше врагом, — большое достижение. Не нужно усугублять.
— Я же говорю тебе о том, что случится после Памур-тенга, — возразил Каландрилл. — После того как прорицательница скажет своё слово, Брахту нечего будет возразить.
— Кроме того, что у меня нет сердца, — сказала Ценнайра. — Против этого он может возражать.
— Нет! — яростно воскликнул Каландрилл. — Если я не возражаю, то почему он должен…
— Но ты возражал, — перебила она. — И совсем недавно.
Каландрилл почувствовал, что краснеет, вздохнул и пожал плечами.
— Извини, — глухо пробормотал он, — я был глупцом.
— Нет, глупцом ты не был, — мягко сказала Ценнайра. — Ты был обычным человеком, и, как таковой, ты чувствовал отвращение.
Ценнайра говорила с улыбкой, не желая обижать его, и все же Каландриллу стало стыдно. Почувствовав его смущение, она подвинулась к нему и нежно погладила по волосам и щеке.
— Я тебя ни в чем не виню, — пробормотала она, — не проси у меня прощения, ибо в этом нет необходимости.
Он взял Ценнайру за руки и слово в слово повторил её фразу, и они оба улыбнулись.
— Но Брахт, — продолжала она, — остаётся обыкновенным человеком. Я ему не нравлюсь, и он может не одобрить нашу любовь. Поэтому лучше никому её не показывать.
— Я этого не стыжусь, — возразил Каландрилл…
— Я тоже, — поддержала Ценнайра. — Но мы говорим не о себе, а о тех, кто скачет с нами, о наших союзниках и товарищах, чьё доверие мы обязаны сохранить. Ты не согласен?
Каландрилл с мгновение помолчал, держа её руки в своих и глядя ей в глаза, затем неохотно кивнул.
— Истинно, — согласился он наконец. — Ты права.
— Давай договоримся, что эта ночь будет нашей тайной — предложила она. — По крайней мере до тех пор, пока мы не доберёмся до Памур-тенга и не встретимся с гиджанами. Ежели там Брахт и Катя поверят в меня всем сердцем, мы объявим им о нашей любви.
— Но ты боишься, что даже после этого они будут возражать? — спросил он. — Что тогда?
— Тогда, — сказала она, найдя вдруг в себе ранее неизвестную силу, коя передавалась от него и кою черпала она в своих чувствах к нему, — мы последуем их примеру. Ведь они тоже дали обет.
