Тень последней луны (СИ) - Пяткина Мари (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
— К чему это? Мне извиняться впору.
Это звучало почти как просьба о прощении и Веля приободрилась.
Она хотела было подобрать юбку и усесться рядом с ним, но тут же подумала, что одно нарядное платье уже испортила, а во втором невозможно ходить, и что, если она не умрёт, то в ближайшие годы ей придётся жить в режиме строгой экономии, а значит нарядное платье ещё не раз пригодится. И осталась стоять.
— Спрашивай, — сказал Пол.
Сердитым он не выглядел, а вот грустным — вполне.
— Ты узнал, кто ты?
Он помолчал.
— О да, — криво усмехнулся. — Я напечатанный бог.
— Как в песне? — осторожно спросила Веля. — Я видела могилу Первозверя. Я тогда подумала, что ты не из этого мира.
— Я ничерта не помнил. Мы все всё забыли. Только со шлемом вспомнить и получилось. Я в самом деле думал, что я бог, — он говорил спокойно, и в этом спокойствии звучала печальная ирония, — я слышал, когда меня звали. Я мог кое-что. Не так, чтоб много, но достаточно. Я привык к поклонению, и все мы привыкли. И вот, пожалуйста, к чему это привело. А ведь я даже не могу себя в этом обвинить, просто после смерти Первозверя система дала сбой и мы вшестером стали сами по себе. И, поскольку в нас было заложено саморазвитие — развились в божков.
— Так ты что, искусственный? — чуть подумав, спросила Веля. — Типа биоробота?
Пол зло фыркнул:
— Тупо звучит! В таком случае, ты тоже биоробот. Или ты всерьёз считаешь, что человек произошёл от обезьяны? Вас, людей, точно так же вывели в пробирке, грубо говоря, не знаю кто, и где, но он явно не доработал. Однако, я уж точно не виток эволюции!
— Так кто такой Первозверь и что это за Луна?
— Ты слыхала о ускорении вселенной, о модифицированной гравитации? Её тёмной энергией называют. Эта энергия пронизывает всё. Тёмная материя, видимая и невидимая, составляет большую часть вселенной. Первозвери умели ею управлять, преобразовывать, направлять, куда им требовалось, вот и всё. Они жили внутри своей Луны, так скажем, с ядром из тёмной энергии. Они путешествовали по мирам и сквозь миры, им даже ресурсы не требовались, они могли видоизменяться в зависимости от необходимости, приспосабливали свои тела к любым условиям. Они могли создать всё из ничего, вернее, из всего, потому что тёмная материя буквально во всём. Поняла?
Веля ничего не поняла, но спорить с ним не стоило, и она кивнула. Однако, что же она стоит перед ним, как школьница, вызванная к доске? Веля поискала глазами, на что можно присесть, но ничего походящего поблизости не оказалось. Озираясь, на террасу выскочила «верная слуга» со стулом в руках, зыркая на Пола быстрыми, пронзительными взглядами, поставила стул и убралась. Веля присела и оглянулась на окна своих покоев — там качнулась занавеска. Кажется, прислуга наблюдала за ними. Пол даже взглядом служанку не удостоил.
— Чтобы ядро откликалось, требовалось много первозверей, — продолжал он, — а не один, который выжил, когда у них там, внутри, грянула катастрофа и ядро стало неподъёмным. Их выбросило сюда, рядом с Либром, и больше Луна уже не путешествовала, она осталась рядом с этим солнцем, и с этим миром.
О чём-то таком Веля и догадывалась после того, как забрала из гробницы шлем. Но она слишком долго ждала объяснений и теперь просто слушала.
— Если бы первозверь ничего не сделал, Луна бы уничтожила здесь всё. Увести Луну в одиночку он не мог. Но у него хватало сил и умений должным образом обратиться к тёмной энергии и обращаться с материей. Так появились мы — кит, дельфин, ворон, чайка, лис, опоссум, он выбирал матрицы из самых распространённых животных. Мы создавали постоянную гравитацию. Согласно нашей природе, мы перерождались, чтоб не исчезнуть. Мы с лисом умели менять форму, в этой форме, к примеру, мне проще управлять тёмной энергией. Я до сих пор всего не знаю, не всё увиделось. Мы создавали периодическое защитное поле, когда раз в тысячу лет — для них это семь тысяч течений — Луна подходила слишком близко, и вообще ничего не случалось плохого. Принося нам жертвы, люди обращались к тёмной энергии, и она откликалась. А потом первозверь умер. Оставшись сами, мы забыли о том, для чего нужны, но тёмная энергия через нас продолжала откликаться на ваши молитвы и просьбы.
— Я думала, по твоим словам, они бессмертны? — робко спросила Веля. — И почти всемогущи? Почему же он умер?
Пол невесело рассмеялся.
— Ты ведь помнишь, сколько времени я провёл с тобой, прежде чем привести тебя сюда? Я слушал всё, что слушаешь ты и смотрел на всё, что видишь ты. Разумеется, отчасти я стал и тобой тоже. Это как в песне: от голода и ветра, от холодного ума, от электрического смеха, безусловного рефлекса, от всех рождений, смертей, перерождений, смертей, перерождений — домой. В ничто и во всё. Мне и самому домой хочется, я попросту устал от всего этого дерьма. Стать снова просто тёмной энергией, всем и ничем.
— Да ты и так, вроде, всё и ничто? — испуганно спросила Веля.
— Кое-что. К сожалению, я не первозверь, и функции мои ограничены, — Пол сел ровно и впервые посмотрел прямо ей в лицо недобрым жёстким взглядом. — И эти ограниченные функции сейчас используются до предела.
По спине у Вели пробежались холодные острые пальцы.
— Поэтому мне нужна жертва, — спокойно пояснил он как нечто, само собой разумеющееся.
— Какая?
— Достаточная для того, чтобы снять поставленное поле, когда вода уйдёт, а она скоро уйдёт, потому что Луна отдаляется.
— Так чего же ты хочешь?
В теле зверя он попросил у неё крови. Чего он попросит в теле человека?
— Я хочу, чтоб убийцу зверей завтра казнили на этой площади.
Всё поплыло у неё перед глазами и сердце на секунду остановилось. Веля сделала вдох и медленно заговорила:
— Быть может, тебя устроит какая-то другая жертва?
— Ты что недавно говорила? — с усмешкой едкой, как кислота, спросил её зверь.
— Что ты всё и ничто?
— Ты говорила, что я решу его судьбу. Ты говорила, что не только людей призываешь жертвовать личным ради общего, но и сама готова к жертве. Я озвучил, что мне надо. Жертвуй.
— Послушай, ведь он не стал тебя убивать, — жалобно заговорила Веля, ломая пальцы. — Когда ты тут сидел, а он поднялся на террасу, он тебя пощадил!
— Ещё бы, — с ненавистью выдавил Пол, — До конца довести дело у топорылого ручонки коротки оказались!
— Пол, передумай пожалуйста! Отец пожалел и тебя и меня!
— А я никого не жалею, и себя в том числе. Пусть повиснет на последней виселице Трейнта.
Пол легко поднялся и пошёл к двери, которая вела в отцовские покои. Оттуда выскочил человек, услужливо распахнул перед ним дверь. Веля узнала Фобоса, который ещё на Гане перед ним пресмыкался, ничего не зная о его сущности, но мозг отказался каким-либо образом обрабатывать информацию, поэтому она отвернулась и стала смотреть, как в небе плавают, играя, дельфины, гоняются за мелкой рыбёшкой.
— Ну и что мне делать? — еле слышно спросила Веля, и тут увидела брошенный на плитах шлем первозверя, вероятно, уже ненужный Полу.
С минуту она глупо рассматривала его, а потом подняла и надела на голову.
***
Видеть отца было невыносимо, как и думать о том, что не прошло и получаса, как глашатаи прокричали на всех площадях, на пристани и рынке о грядущей казни. Ему отнесли еды, целый поднос овощей и мяса с вечернего застолья, устроенного Полом, на котором Веля сидела в невероятно твёрдом и неудобном даже с подушечкой отцовском бронзовом кресле, а сам Пол сидел на её прежнем месте, и купался в обожании, страхе, поклонении и лести. Кажется, таким образом он питался, ради этого пир и затевал. Веля снова давилась мизантропией и нервным комком в горле, только теперь можно было не притворяться, что ей весело, и она угрюмо смотрела в пустую тарелку.
Она не могла распорядиться похоронить Шепана в построенном отцом мавзолее, но перед самым пиром нашла похмельного Дебасика, попросила взять людей, повозку и забрать его тело с ристалища, перенести в старую каменоломню. Сама Веля не могла пойти в катакомбы и показать, где выбить для него маленький склеп, куда бы влез ещё его меч и пара монет, но у неё была новая служанка — Зейна, та самая ушлая тётка, переведённая из каземата, и Веля попросила её помощи. Веля с ужасом подумала, что Шепан, кажется, её любил. И, возможно, её вообще никто и никогда больше не полюбит. Впрочем, плевать, это больше не имело значения.
