Сердце мертвого мира (СИ) - Субботина Айя (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
Леди Ластрик вдохнула, стараясь остудить голову, освободить ее от ненужных мыслей, и сосредоточится на письме. Она помнила те времена, когда их с Фирандом отец частенько прибегал к услугам та-хирского капитана по прозвищу Шепелявый. Лорд Ластрик не любил распространятся о тех делах, и после его смерти Фиранд постарался уничтожить всякие доказательства грязных делишек между Ластриками и Шепелявым, однако Катарина не стала рисковать и пренебрегать знакомством. Отец учил их, что в делах денег и выгоды прав тот, кто добивается своего. Фиранд и слышать не хотел о том, чтоб возобновить тайные сделки с та-хирцем, потому Катарине пришлось действовать в обход брата. Сперва она даже жалела о вранье, которое нарастало стремительно, как снежный ком. Но когда дело начало давать плоды, таремка сочла их достаточным утешением и оправданием. Фиранду же и в голову не приходило поинтересоваться, отчего так стремительно теряются его недруги или почему в разгар пиратского веселья на водах, меньше всех страдал флот Ластриков. Впрочем, восемь лордов из Совета и сами частенько прибегали к "дружеским услугам" та-хирцев: о том догадывались, но круговая порука держала все рты крепко закрытыми.
После того, что сталось с Фирандом, женщина не рискнула бы уговаривать его попросить помощи у старинного друга отца. Да и как о том говорить, если брат не счел нужным даже поведать ей о письме?
Катарина досадливо прикусила губу, чувствуя, как на языке стало солоно. Неужто Фиранду дорога была засранка Яфа, что из-за ее смерти в немилость попала она, Катарина? Не может быть, чтоб брат не видел всех выгод, которые принесла Ластрикам смерть рхельской принцессы. Сам же велел от нее избавится, что оставалось делать? Сказать Ракелу, что Ластрики навеки покроют позором весь род Амадов, отказавшись от царской дочери накануне свадьбы. Даже Ракелу не придет в голову искать виновных в смерти дочери в Тареме - слишком дерзко смелый поступок совершила она во благо сохранности покоя.
Женщина потерла озябшие плечи, но не торопилась вернуться в тепло своих покоев. Только холод ночного Тарема мог остудить ее злость и досаду. Фиранд, судя по всему, решил оградить ее от дел семьи, молча отведя сестре удел ключницы и смотрительницы замка. Но Катарина не собиралась терпеливо наблюдать, как брат совершит ошибку. Она верила, что рано или поздно Фиранд оценит все старания. Лучше бы раньше, с горечью подумалось Катарине, пока она пыталась соединить невидимой нитью частую россыпь звезд. Если Фиранд прознает об игре за его спиной - он рассвирепеет. Но обстоятельства вынуждали Катарину перешагнуть через его молчаливую волю. Теперь разумом Фиранда заправляет гнев. Он же застит ему взор, не дает разделить пшеницу от проса.
Катарина вернулась в комнату. К тому времени рабыня уже расставила на серебряном подносе кубки с теплым мятным отваром, пополам разведенным соком белых яблок. Напиток этот отлично успокаивал, дарил покой и отрезвлял.
- Угощайся, Многоликий, - предложила таремка, зная - мальчишка не притронется к еде и питью в ее присутствии пока она не даст согласия.
Многоликий змеей подполз к столу, уселся, собрав ноги так, что они соприкасались пятками, а коленями будто бы прилипли к полу. С жадностью голодного волчонка запихнул в рот сразу несколько кусков сморщенных и сладко пахнущих южных фруктов, не прожевав их - с сопением отпил из кубка. Заметив пристальный взгляд госпожи, так и замер, насторожившись. Катарина поспешила отвернуться, пристроившись как и он, на полу. Все чаще ее кости поскрипывали, все чаще боль в пояснице напоминала о возрасте. Скоро все мази и белила не помогут срыть морщины, которых вокруг глаз стало великое множество. Леди Ластрик не любила вспоминать о возрасте. Она давно перешагнула рубеж третьего десятка лет, и теперь всегда была в молчаливой войне со старостью. Для того ли они родилась, чтоб в тридцать семь сделаться похоронить себя в сединах, сделаться беззубой старухой, которая только и знает, что причитать о зазря потраченной молодости.
Теплое питье согрело, заставило таремку довольно зажмуриться. Мальчишка услужливо протянул засахаренный банан и Катарина приняла угощение прямо из его рук, ненароком тронув губами пальцы Многоликого. Легкая шалость, чтоб напомнить себе - она по-прежнему женщина, которая слишком давно не предавалась похоти. Мальчишка был только услужливой собачонкой, но Катарина никогда не смотрела на него другими глазами. И пусть те, кто видал ее в обществе Многоликого считали иначе, - даже брат Фиранд не раз журил ее, что срамится связями с ребенком, - женщина не спешила развенчивать сторонние домыслы. Много ли женщин ее возраста могут похвалиться тем, что их плоть тешит юный любовник?
- Ты что-то задумала, госпожа моя, - шепнул Многоликий, когда проглотил нажеванный комок.
- Думаю, что немного соленого воздуха пойдет мне на пользу, - полуулыбкой ответила она. - Видал ты Переломанный хребет?
Мальчишка отрицательно качнул головой. Таремка закатила глаза, вспоминая почти нетронутые людьми буйные плодоносные джунгли, чистые подземные источники. Переломанный хребет - полукружие архипелага, который часто называли пиратскими островами. Впрочем, сами пираты были там не частыми гостями. Много раз и разные державы отправляли свой флот, чтоб выкорчевать пиратские гнезда, но каждый раз находили там только дикие джунгли и поселения аборигенов, что торговали ракушками и мидиями, зажаренными со сладкими корнеплодами. Никто не знал, где прячутся та-хирцы. Ходили толки, будто они кочуют с острова на остров, проводят дни в наспех собранных хижинах.
Другое дело - Та-Дорто. Самый крупный остров в архипелаге, свободная земля, не признающая никаких законов, кроме голоса звонкой монеты. Здесь та-хирцы сбывали награбленное, вели торг со всяким, кому хватило смелости приплыть не с порожними карманами. Говорили, будто удачливый торговец сыщет на Та-Дорто и легендарный меч, и раба, обученного магии и прочим премудростям. Будь Та-Дорто вдвое больше - он мог бы стать занозой в заду таремских торговцев, потому что народ туда плыл со всех сторон Эзершата. Но таремцы и сами часто паслись на вольной земле, а флот торговцев обходил Та-Дорто стороной, не решаясь нарушить неписаные порядки. Та-хирца можно убить везде, но если хоть одна нога пирата стоит на вольной земле - тронуть его нельзя.
Если где и стоит искать Шепелявого, - теперь старой, копченной солью и солнцем камбале, минул шестой десяток и он давно уж не ходил в море, но был в почете у молодых та-хирцев, - то только на Та-Дорто. Самый час для морской прогулки. Осталось только придумать байку Фиранду. Таремка прикинула, сколько времени может уйти на путешествие туда и обратно. Десяток дней с попутными ветрами и быстрым судном, благо их у каждой таремской пристани как селедок в бочке. За мошну с золотом ни один капитан не станет приглядываться, кто зашел к нему на борт, а за полсотни золотом поплывет хоть к Велашу. О втором Катарина не беспокоилась вовсе: с приходом весны та-хирцы становились хозяевами морских просторов, торговля на Та-Дорто просыпалась, и всякий уважающий себя капитан спешил поглазеть на заморские диковинки, да набить трюмы всякими товарами. Пираты не копили сокровища, потому добытую разбоем эфратийскую древесину, дорогие таремские вина или рхельские шелка сбывали на треть дешевле от цены на рынках. Никто не упускал случая поживиться, недаром ходила поговорка, что на Та-Дорто лучше ехать с полными ларями золота и прирезанной совестью.
- Надеюсь, у тебя нет морской хвори, - сказала Катарина, снова глотнула мятного отвара, скосила взгляд на мальчишку - тот продолжал уплетать за обе щеки. Поднос со сладостями стремительно пустел.
- Я много плавал, госпожа моя, - сказал он, на этот раз с набитым ртом и кусочки фруктов посыпались на дорогой ковер. Многоликий вытер с подбородка дорожку от слюны. - Хочешь взять меня с собой, госпожа моя?
- Хочу, - отвечала Катарина. - Мне нельзя волочить за собою эскорт, чтоб не привлекать лишних глаз и ушей. Однако же я еще не настолько глупа, чтоб не позаботиться о собственной безопасности. Тебе же я доверяю. - Она сделала выразительный акцент на последнем слове, гадая по лицу мальчишки - о чем он подумал? Но бледно-серое лицо осталось немым, сладости - и те вызывали в нем больше интереса.
