Игры на свежем воздухе - Курсанина Наталия (читать книги полностью .txt) 📗
Тишин кивнул. Но как-то напряженно, будто ожидая что-то еще. Не дождался.
Уже на пороге, когда я откинула полог, он вдруг окликнул:
- Ника! Мое предложение… если ты захочешь…
- Нет! - перебила я, не оборачиваясь и не глядя больше на короля - Не захочу.
Он еще дышал. Это было страшно. Обрубок без рук, без ног, изрезанный и сожженный, еще дышал. Когда по всем законам и по уверениям магов-медиков он давно уже должен был умереть.
Рандир скосил на меня сине-багровый заплывший глаз и попытался что-то сказать. Чтобы подойти к этому обезображенному полутрупу, надо было заставить себя не плакать. Я закусила до боли губу и встала на колени возле топчана. Сквозь слезы черты лица Рандира расплывались, смазывались.
- Не… плачь…
Я киваю головой и пытаюсь вытереть слезы.
- Не буду, - напрасное обещание. Мы оба это знаем, но все равно смотрим друг на друга и верим.
- Ты уже все знаешь?
- Да.
Врать тоже не надо. Мертвым не врут. И полумертвым тоже. Врут, когда хотят жить.
Он жадно смотрит на меня, перебегая взглядом с глаз на лицо, на руки, на тело и опять в глаза.
- Прости… не выполнил… обещание…
И что на такое ответить? Сказать: «Ерунда, еще выполнишь!» и соврать…
- Я выполню - я буду любить тебя всегда.
- Не надо… отпусти.
О чем это он?
- Я…тебя… не… люблю.
Врешь! Почему же из глаза к виску убегает одинокая капелька.
- Нет. Я тебя спасу! Я тебя люблю! Понял?!
- Нет… отпусти.
Рандир закрывает глаз и пытается отвернуть голову. Разговор закончен?
- Ран! Ран!
Я хочу его обнять, прижать к себе и больше никогда не отпускать. Никуда.
Меня силой выводят из шатра и держат до тех пор, пока я перестаю биться в их руках.
Спотыкаясь, иду сквозь строй госпитальных шатров. Как сквозь строй шпицрутенов. Каждый их взгляд вопрошал - мы тоже солдаты, мы тоже умираем, почему ты жалеешь только его?! Израненные, колотые, резаные, рубленые - они были еще живы, чьи-то мужья, братья, возлюбленные. Они такие же солдаты, как и Рандир. Каждый из них знал, на что шел и сражался за то, во что верил. Рандир тоже верил… верил в меня. В то, что я пойму и не буду жалеть его. Я понимаю, Ран, только больно, как же больно!
Меня догнал Улетов. Пошел рядом.
- Ника, пойми - это война.
Кивнула - понимаю.
- А на войне мужчины гибнут.
Кивок.
- Рандир - герой. Без него ур-хаи пошли бы другой дорогой, и мы бы опять целовали им хвост. Не плачь, Ника, успокойся…
Да как они меня достали со своим: «Успокойся»! Будто я кисейная барышня! А что - нет?! Две истерики подряд с кучей соплей и слез - чем не баба!
- Вячеслав Иванович, извините - сорвалась. Я ведь его люблю…
- Знаю, доча… И он тебя тоже. Я видел по нему еще в замке. И здесь… он только про тебя и думал.
- Вячеслав Иванович, вы видели?
Мужчина смутился, попытался отвести взгляд, но я схватила его за руку и сжала, вынуждая смотреть мне в глаза.
- Видел, сдалека… Ну, вот опять плачешь!
- Они сами текут… ну их! Я в порядке. Расскажите!
- Ну, нет! Хватит того, что ты его увидела.
- Вячеслав Иванович, я прошу. Пожалуйста. Вы же знаете меня, я умею держать себя в руках… истерик не будет.
- Не надо тебе это знать, поверь, дочка. Пытали его ур-хаи страшно. Я сам чуть пару раз не сорвался… не бросился его освобождать. Я ведь его тоже… как сына… Но ты пойми, что простому перебежчику ур-хаи не поверили бы. Тут важно было расколоться в нужный момент, чтобы ур-хаи ничего не заподозрили. Их маги очень недоверчивые. Он выдержал до конца. И сказал так, как было нужно.
Улетов замолчал, пожевывая ус.
- Спасибо… товарищ майор.
- С каких пор я стал для тебя товарищем майором? Или забыла, как папку называть надо?
- Нет. - Смех сквозь слезы. Он пытается меня отвлечь от переживаний. Спасибо, но не получится. В груди тяжелая пустота - это боль потери? Или жалость? Или любовь? Не знаю. Хочется выть и рвать грудь… или лечь и умереть.
Возле шатра магов-медиков я остановилась. Попрощалась с Улетовым, пообещав, что ни стреляться, ни вешаться не буду. Я смотрела в широкую спину майора, перетянутую портупеей и понимала, что эта потеря для него не первая, и не последняя… и живет он с ними, смирился. Заставил себя научиться принимать их как боевые потери. Но Рандир-то не умер!
Все-таки одно - когда сама себя уговариваешь, а совсем другое - получить заключение из уст медиков. Я медлила и не могла заставить себя откинуть полог шатра. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Собрать все свои силы, чтобы принять неизбежное. Наверное, я слишком долго колебалась, перед тем как войти, голоса медиков внезапно стали громкими и четкими, что моя рука застыла, так и не откинув полог.
- … у меня нет этому объяснений!
- Думай, о чем говоришь!
- А что ты хочешь? Это первый случай в маго-медицинской практике! Человек по сути труп, у него нет ни одного целого органа, почти все кости поломаны или раздроблены! Да от такой потери крови уже умирают! Что ты от меня хочешь?! Маги не всесильны! Я не знаю, как он живет! Не з-на-ю!
- Долго еще будет твое обезболивающее заклятье действовать?
- Я могу поддерживать его еще сутки. А дальше? Отрастить конечности я не смогу. Он даже пить не сможет - в животе дырка с мой кулак!
- А король? Что приказал король?
- Дать яд…
- И?
- Он жив… и будет жить. Я не знаю, что его держит, но для него это непрекращающиеся муки… Жестоко оставлять его жить таким.
Дальше я не слушала. Не могла. Убежала.
В своем шатре я дала волю слезам.
«Отпусти…»
Сквозь туман забытья всплывает лицо порученца.
«Отпусти…»
Нормальное, человеческое лицо. Такое, каким я его видела в последний раз в крепости.
«Отпусти…»
Он просит, лицо расплывается и складывается в маску из мяса и крови.
- Нет! - Я вскакиваю и сжимаю голову руками. - Нет… Не хочу.
Это несправедливо! Это неправильно! За все надо платить - за любое действие, за любую мысль, даже за любую просьбу. Я попросила Изначального: «Жизнь Рандиру!» и он дал. Буквально. Жизнь. «Люби - и она никогда не порвется». Бескрайняя нить. Безжалостная шутка. Ломаются стереотипы Добра и Зла, Милосердия и Жестокости - что есть что? Отказаться от любви и порвать ту единственную нить, которая держит Рандира на этом свете или убить свою любовь и отпустить его душу в чертоги Смерти. Что здесь Добро, а что здесь Зло? Любовь - это Добро? Убить - это Зло? И что такое настоящая жестокость? Заставлять его жить и каждый час, каждый день чувствовать его терпеливый, выпрашивающий, унижающийся взгляд - опусти? Терпеливый настолько, насколько можно ежесекундно выдерживать эту боль - боль моей любви.
Огонь можно тушить по-разному. Вылить ведро воды - резко, чтобы пошел пар и вода с огнем уничтожили друг друга. Или можно засыпать песком. Песок смешается с пеплом и их выдует ветер. А можно убирать дрова. Когда огню нечем питаться он сам угасает. Медленно. Беспощадно. Сам по себе.
Если у любви забрать все воспоминания - одно за другим стирая их в памяти, в конце не останется даже угольков. Ведь надо не только разлюбить, но и поверить в это. Нити, идущие от сердца, рвутся только с кровью. И та, последняя, единственная наша ночь, ставшая началом и концом, умирает, осыпаясь пеплом в душе - не было ее… Его глаза, цвета штормового моря - забыть. Его крепкое тело в моих объятьях - сон. Моя любовь - это только воздушные замки, они растворяются под злыми лучами солнца, оставляя после себя только горечь и холод.
Возле шатра бессменный Тауэр. Я смотрю в его глаза долго-долго. Пока он не видит на дне моих зрачков холодную решимость. А потом мы вместе становимся возле кровати. У изголовья.
- Прошай, мой брат. Спасибо тебе за жизнь. - Говорит Тауэр.
- Прощай, мой возлюбленный. Я отпускаю тебя. - Говорю я.
