Наследник епископа - Куртц Кэтрин Ирен (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
Побледнев, Кайтрина выслушала его, ее пальцы переплелись с пальцами мужа, рядом с ней сидел оставшийся сын, с обожженным свитком об отлучении от церкви, про который все забыли, в руках; ее племянник в своем лиловом облачении епископа тихо и подавленно стоял позади. Когда архиепископ закончил, Кайтрина склонила голову. Через мгновение ее слезы оросили ее руку, сжавшуюся вокруг руки Сикарда.
«Кажется, я должна положить жизни своих детей на алтарь своих устремлений,» — сказала она наконец, горько покачивая головой. — «Но Вы правы, архиепископ. У меня есть обязанности.»
Своей свободной рукой она взяла руку Итела и поднесла ее к своим губам, а затем прижала ее к своей груди и посмотрела на Лориса.
«Очень хорошо. Послание будет переписано, а Вы проклянете Халдейна, его придворных и епископов. Что еще?»
Лорис склонил голову в знак признательности и сложил руки на колене.
«Вы должны ответить Халдейну так, чтобы не осталось ни малейших сомнений в Вашем решении, Ваше Высочество,» — сказал он. — «И Вы должны осуществить свои угрозы.»
«Какие… угрозы?» — с трудом прошептала Кайтрина.
Сдерживая триумфальную улыбку, Лорис поднялся и снова сел в свое кресло, положив руки на подлокотники.
«Истелин, мадам. Он должен быть казнен. Вы сказали, что сделаете так. Вы должны быть последовательны. Истелин — изменник.»
Кайтрина побледнела. Ител задохнулся от ужаса. Сикарду явно стало не по себе.
«Но он священник, епископ !» — прошептал ужаснувшийся Джудаель.
«Он преступил свои клятвы и не может более считаться кем бы то ни было, кроме как предателем,» — отпарировал Лорис. — «Если Вы хотите, я лишу его сана и заодно отлучу от церкви.»
«Разве можно так поступить с епископом?» — спросила Кайтрина.
«Я — наместник святого апостола Петра, которому дано право наказывать и отпускать грехи,» — сказал Лорис надменно. — «Я посвятил Истелина в епископы. Что я породил, то я могу и убить.»
«Тогда он должен быть казнен как мирянин,» — сказал Сикард.
«Как мирянин, отлученный от церкви.» — Лорис перевел свой пристальный взгляд на Кайтрину. — «Вы знаете , каково наказание за измену, Ваше Высочество?»
Кайтрина стояла, слегка отвернувшись и ломая руки.
«Должен ли он настолько страдать?» — прошептала она.
«Он изменник,» — сказал Лорис. — «А наказание за измену…»
«Я знаю наказание за измену, архиепископ,» — сказала она твердо. — «Должен быть повешен, выпотрошен и четвертован… я знаю.»
«И так будет?»
Резко передернув плечами, Кайтрина Меарская нагнула голову в неохотном согласии.
«Да будет так,» — сказала она тихим голосом. — «И да спасет Бог его душу.»
Приговор был приведен в исполнение следующим утром, на рассвете. Убежденные Лорисом в необходимости наблюдения за казнью, чтобы подчеркнуть участь будущих предателей, члены правящей фамилии Меары наблюдали за происходящим из двери, выходящей на заснеженный двор замка. У подножия лестницы беспокойно стояли Лорис и его епископы. Шеренги солдат в мундирах Кулди, Ратаркина и Лааса выстроились под тусклым небом по периметру места казни. Четверка беспокойных лошадей и их конюхи стояли наготове позади шеренги, выстроившейся рядом с конюшней, лошади фыркали, дергали головами и перебирали копытами, звеня сбруей на морозном утреннем воздухе. Снег покрывал центральную часть двора, где одетые в черное палачи с лицами, закрытыми масками, ожидали своего часа возле наспех возведенного эшафота.
Барабаны глухо зарокотали, когда в дверях на противоположном конце двора появился окруженный стражниками осужденный, который шел босыми ногами по снегу, щурясь от света. Холодный декабрьский ветер теребил его волосы и прижимал тонкую рубаху к телу. Руки его были связаны за спиной. Когда конвой повел его к эшафоту, он на мгновенье замешкался.
Когда он шел к ожидавшей его участи, он казался бледным, но спокойным. Он был ошеломлен жестокостью приговора, вынесенного ему, но он не был удивлен им, поскольку знал, что из себя представлял Лорис. Он и не надеялся покинуть Ратаркин живым. Он помнил то краткое, разрывающее душу, отчаяние, которое он испытал, узнав, что его лишили сана, поскольку он надеялся, что ему оставят хотя бы это утешение, а последовавшее за этим отлучение от церкви только укрепило его в мысли о том, что претензии Лориса на статус епископа совершенно безосновательны. Вне зависимости от того, что Лорис может сказать или сделать, Генри Истелин навсегда останется священником и епископом. Те, кто схватил его, могут убить его тело, но его душа принадлежит только Богу.
Он был слегка обеспокоен тем, что в эти последние предрассветные часы ему не будет дозволено поговорить с другим священником, чтобы в последний раз исповедаться и причаститься. Это была нормальная реакция любого набожного человека, стоящего перед смертью. Но он сурово напомнил себе, что это только внешние формы тех церковных таинств, которых они пытались лишить его. Перед самой зарей он, вспоминая свои поступки и каясь, он встал на колени и поцеловал земляной пол своей темницы в память о Теле Господнем и выпил растопленный снег в память о Его Святой Крови. После этого он спокойно сел, наблюдая за светлеющим небом и смиренно ожидая конца своей земной жизни.
Он был спокоен, когда за ним пришли стражники, четыре крепких солдата и один из его бывших капитанов, не смевшие смотреть ему в глаза. Когда они связали ему руки, он перенес их грубое обращение без протестов и возражений, только вздрогнув, когда кто-то из них задел повязку на его правой руке, там, где он когда-то носил епископский аметистовый перстень. Лестница, ведшая наружу от его темницы, была скользкой от подтаявшего снега и грязи, но, когда он поскользнулся и чуть было не упал, его стража удержала его. Выйдя на двор, он почти не чувствовал ни снега под ногами, ни холодного ветра, пронизывающего его рубище. На эшафот и палачей, с их поблескивающими орудиями, он обратил только мимолетное внимание.
На Лориса он обратил внимание, встретив холодный взгляд архиепископа с безмятежностью и даже состраданием, которое заставило Лориса сначала отвести глаза, а затем подать отрывистый знак страже. Кайтрина и Сикард тоже избегали его взгляда, а Ител выглядел смущенным, когда Истелин улыбнулся ему и покачал головой.
Ступеньки эшафота были влажными и скользкими. Поднимаясь, он зашиб палец. Извинения, которые он пробормотал, смутили его стражников, и они поспешили удалиться как только поставили его в центре эшафота. Палач в маске, подошедший к нему, чтобы надеть петлю на шею, тоже старался не встречаться с ним глазами, и сам попросил прощения, осторожно затянув узел позади шеи пленника.
«Делайте то что должны, сын мой,» — тихо сказал Истелин, мягко улыбнувшись. — «Я прощаю Вас.»
Человек отступил в замешательстве, снова оставив Истелина одного в центре эшафота. Пока читали приговор, Истелин спокойно глядел в зимнее небо, едва ли замечая веревки, стягивающие его руки или петлю, затянутую на шее.
«Генри Истелин, бывший прежде епископом и священником,» — зачитал герольд, когда барабаны еще раз глухо пророкотали, — «поскольку ты был признан изменником, Корона постановила повесить тебя за шею, вынуть из петли до наступления смерти, отсечь конечности, вынуть из тебя внутренности и сжечь перед твоим телом, затем разорвать тело лошадями и послать голову и куски твоего тела для выставления напоказ в местах, которые определит королева. Все должны знать о той участи, которая ждет тех, кто изменит Меаре!»
Не было сказано ни слова о спасении Господом души осужденного, поскольку отлученные от церкви считались недостойными этого. Истелин и не рассчитывал на это. Когда барабаны зарокотали вновь, стало ясно, что ему не будет дозволено никаких последних слов, да он и не рассчитывал на это. Он продолжал пристально смотреть в небеса, пока с него срывали одежду и проверяли надежно ли затянута петля у него на шее, и только сдавленный вздох сорвался с его губ, когда его ноги оторвались от земли, и мир начал темнеть.
