Зимнее серебро - Новик Наоми (онлайн книга без txt) 📗
— Напугала ты меня, Иринушка. Что, уже снова ночь?
— Нет, — ответила она. — Мы договорились. Он не тронет меня, если получит короля Зимояров. Идем. Мы едем в Вышлю прямо сейчас. Нам нужно быть там через два дня.
Вязание я оставила на постели. Может, кто-нибудь забредет в эту хижину, так оно и пригодится еще. С Ириной спорить я не стала. Она была сейчас вылитый отец, хоть и не ведала об этом. Потому я сразу поняла, что спорить бесполезно. Ее отец так же глядел, когда стоял в кабинете прежнего герцога. И когда вел Ирину под венец. Он себе избрал путь, и никто его с того пути не свернет — это у него на лице читалось. Вот и у Ирины такое же лицо было.
Хорошо хоть не придется больше мерзнуть, подумала я, снова очутившись во дворце, в безмолвных покоях с блестящими зеркалами и золотой арфой, играть на которой было некому. Но на окнах лежал снег, а в камине не горел огонь, и нечем мне было согреть озябшие руки. Во дворце все носились как полоумные; слуги сновали по залам и, лишь завидев Ирину, останавливались и кланялись. А она каждого выспрашивала, как его зовут, и когда слуга или служанка уходили, трижды повторяла имя. Ее отец тоже так делал, когда к нему в войско поступали новые люди. Но Ирине выпало тягаться с демоном и бесом: какой ей прок в этих судомойках да лакеях?
Я прошла следом за Ириной во двор: королевская упряжка уже стояла готовая — величавые сани, не иначе как нынче утром расписанные золотом и белилами. И царь был тут же — в черных мехах с золотыми кистями и перчатках из красной шерсти с черной меховой оторочкой. Чванливый юнец — как он таращится на мою девочку, а мне не под силу больше беречь ее.
«Магра, царь — колдун», — сказала она однажды. Ей минуло тогда девять лет от роду, а волосы у нее уже были как полноводная темная река — так и текли под серебряным гребнем. Мы сидели с ней у огня в той комнатушке, во дворце прежнего царя. «Царь — колдун». И так спокойно она это произнесла, словно не боялась накликать лиха. Словно ей все равно, кому этакое говорить: придворным за праздничным столом или старой нянюшке, что помогает ей выбраться из ванны. А ведь она и была-то всего-навсего дочкой герцога, молодая жена которого уже ходила на сносях.
Я тогда шлепнула ее по щеке щеткой для волос и строго-настрого наказала не болтать о таких вещах. Но вышло только хуже. Она потерла щеку, на которой уже таял румянец, и настойчиво, будто это и впрямь ей было важно, сказала: «Но это же правда. — И прибавила: — Он подбрасывает мне мертвых белок».
С тех пор все время, пока мы гостили в Корони, я не пускала Ирину в сад, хоть щеки у нее совсем побледнели, она сделалась вялая и тосковала, день-деньской сидя дома и помогая мне прясть. Клубками пряжи я задабривала девчушку, что скребла у нас полы, и та сообщала мне, когда царь выходил из-за стола. У нашей девчушки была сестра, двумя годами старше, и ей уже доверяли прислуживать за столом. За тонко сработанную пряжу эта самая девица, унося царскую тарелку, не ленилась сбегать по ступенькам на этаж выше и крикнуть младшей сестренке. А уж та стремглав неслась к нам на чердак с вестями, и, только дождавшись ее, я вела Ирину вниз поесть остывшей еды перед тем, как уберут со стола.
И так семь недель, семь нескончаемых недель. А ведь царь всегда выходил к столу поздно и любил засиживаться. Каждое утро, пока мы, голодные и озябшие, дожидались нашей вестницы, я расчесывала Ирине волосы. Каждый вечер я, чтобы занять Ирину, заставляла ее чесать шерсть и давать мне чесаные кудели. Так мы коротали время, пока нам не говорили, что можно наконец спуститься и утолить голод тем, что осталось.
Однажды утром она вдруг вскочила с кресла, такая тоненькая, бледная, и подбежала к окну. Подул студеный ветер, и ударил первый мороз. «Скоро настанет зима, выпусти меня!» — крикнула она и расплакалась. Сердце мое тогда сжалось. Но я-то уже не была маленькой девочкой, которой страшно остаться навеки взаперти. Я-то понимала, что спасение наше — за запертой дверью, да только не век той двери быть запертой. Я не выпустила Ирину. Но в тот же вечер от ее отца явился слуга; он досадовал, что пришлось карабкаться по лестнице под самую крышу: он искал нас в обеденном зале и не нашел. Нелюбезным тоном слуга сообщил нам, что дорога уже хорошо подмерзла и утром мы выезжаем. Как мы уехали из царского дворца, я возблагодарила всех святых.
Семь лет я купила для нее за те семь недель терпения: не так уж мало. Но теперь он так люто глядит на мою девочку, и мне кажется, что семь лет — это сущий пустяк. Прошли они, эти семь лет, пролетели, я и глазом моргнуть не успела. И нынче мне уж не спрятать ее за запертой дверью. Есть кое-кто посильнее меня, и он запросто ту дверь откроет.
Царь протянул Ирине руку в перчатке, и мою руку она выпустила.
— Садись в сани со стражей, Магра, — шепнула на мне. — Стражники за тобой присмотрят.
Стражники были молодые парни, простые, грубоватые вояки. Но Ирина правду сказала: я седая старуха, а моя госпожа их царица. Потому они помогли мне сесть в сани, набросили на меня одеяла, а под ноги мне подоткнули грелку и ласково называли бабулей и нянюшкой. А так им до меня и дела не было. Они друг с дружкой судачили про то, где в Вышне лучше выпить, да ворчали, что герцог небось на хорошую жратву не расщедрится. А когда им казалось, что я задремала и не слышу, они тут же принимались языками чесать о девчонках — то об одной, то о другой.
Парни все посмеивались да подшучивали над своим товарищем. Был у них один — рослый, усатый и лицом пригожий, по такому уж наверняка красавицы сохнут. Ребята о девушках болтают, а он сидит и помалкивает. Один стражник засмеялся и говорит:
— Э-э, братцы, вы Тимура не трожьте. Знаю я, кто его зазноба. Пропал парень в царицыном ларчике с украшениями.
И все посмеялись шутке, но недолго, и больше дразнить его не стали. Я села прямо, зевнула, чтобы они и впрямь думали, будто я спала, и посмотрела на того парня. В глазах у него была мука, точно его настигла стрела. Он глядел вперед, за спину возчика, на белые сани, что бежали впереди. И мне с моего места тоже были видны Иринины темные волосы под белой меховой шапкой.
Всю дорогу Мирнатиус просидел с унылой миной и со мной заговаривал только по необходимости. Когда я сказала ему, что нужно немедленно отправляться в Вышню, он отрывисто бросил:
— Как тебе угодно. — И прибавил: — Так когда он предстанет перед нами во плоти, этот твой Зимояр? Полагаю, ты не рассчитываешь на наше ангельское терпение.
— Завтра вечером, в Вышне, — сказала я.
Он скривился, но промолчал. В санях он усадил меня рядом и по пути смотрел куда угодно, только не на меня, пока мы не остановились передохнуть в одном дворянском доме. Все домочадцы высыпали во двор и принялись кланяться. К нам вышел и сам хозяин — седовласый горделивый князь Габриэлиус. Он сражался бок о бок с прежним царем и считал, что его внучке пришлась бы впору царицына корона. Оттого при виде меня лицо у князя сделалось неприязненное и оскорбленное, однако от его холодности в считаные мгновения не осталось и следа. Он сжимал мою руку дольше, чем того требовали приличия, и смотрел на меня во все глаза, а потом негромко промолвил:
— Моя госпожа. — И отвесил чересчур низкий поклон.
Во время ужина Мирнатиус бросал на меня взгляды, полные злого отчаяния. Он, кажется, никак не мог взять в толк, что же во мне все находят, и это выводило его из себя.
— Нет, на ночлег мы не останемся, — весьма неучтиво прорычал он князю и чуть ли не силком утащил меня в сани, будучи, судя по всему, вне себя от ревности.
Он плюхнулся в угол, стиснув зубы, рявкнул возчику, чтобы погонял, и по дороге то и дело неохотно бросал на меня внезапные взгляды. Будто надеялся застать мою неуловимую красоту врасплох.
Не прошло и часа, как посреди леса Мирнатиус вдруг приказал возчику встать и велел слуге принести ему рисовальные принадлежности — красивый ящик из инкрустированного дерева с позолотой. Ящик раскладывался в маленький мольберт, а внутри хранился альбом из тонких листов бумаги. Царь взмахом руки приказал возчику трогаться и раскрыл альбом. Он листал страницы, и я краем глаза видела чертежи и орнаменты; на меня смотрели лица — иногда красивые, иногда знакомые, из числа блистательных придворных. Но на одной странице мелькнуло совсем другое лицо — незнакомое, зловещее. Даже и не лицо, подумала я, когда Мирнатиус перевернул страницу, скорее смутные тени, какие-то обрывки, клочья дыма. Но и этого было достаточно, чтобы внутри шевельнулся страх.
