Пещера Черного Льда - Джонс Джулия (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
19
ВИСЕЛИЦА
Аш задержала дыхание, сморщилась изо всех сил и принялась кромсать свои волосы. Смотреть, как они падают на снег, она не могла. Дура, говорила она себе. Тщеславная, малодушная дура. Это всего лишь волосы — они отрастут. Но все-таки она так и не смогла себя заставить обрезать их так коротко, как собиралась. Руки отказывали ей, нож норовил взять пониже, и у нее не хватало духу с этим бороться.
Поначалу она намеревалась остричься, как мальчик, но это было решено при свете дня, когда решения легче принимаются и выполняются. Теперь, в полночь, на этой очищенной от снега железной скамейке на улице Пяти Изменников в Нищенском Городе, среди мрака, нависших крыш и куч черной грязи, ей вообще ничего не хотелось делать. И она очень любила свои волосы, хотя они и не завивались и не так блестели, как у Каты.
Тщеславная, малодушная дура, опять обругала себя Аш, перепиливая ножом последние пряди. Ну вот. Готово. Она провела рукой по неровно отхваченным, доходящим теперь до плеч волосам, привыкая к новому ощущению и новому весу. Голова ее стала необычайно легкой, словно Аш выпила за ужином слишком много красного вина. Бледные серебристые пряди, длинные, как змеи, клубились на снегу у ее ног. Отпихнув их носком сапога, Аш постаралась себе внушить, что это просто куча старой соломы.
Услышав близко шаги и чей-то смех, она нагнулась и собрала волосы в матерчатый мешочек у пояса. За них можно выручить хорошие деньги на улице Стриженой Овечки, но Аш не была уверена, стоит ли продавать их. Она слышала, о чем говорят в городе. Все как один высматривали высокую тонкую девушку с длинными светлыми волосами и плоской грудью. Аш посмотрела на свою грудь. Эта подробность ее словесного портрета мало-помалу отходила в прошлое. Просто удивительно, как быстро может расти какая-то часть тела, если ей этого хочется. Даже если это тело не кормят ничем, кроме овса и гусиного жира.
Аш затаилась, пока шаги и смех не смолкли вдали. Грубый шерстяной плащ кололся, и обитающая в нем живность копошилась лениво, как свойственно живности подобного рода в холодные ночи начала зимы. Хорошо хоть эти твари не кусаются — надо быть благодарной и за это.
Свою прежнюю одежду Аш продала в ту же ночь, как вырвалась из крепости, пока еще весть о ее побеге не разнеслась по городу и никто не начал искать девушку, подходящую под описание воспитанницы Пентеро Исса. Ее платье, хоть и простое, было отличного качества, и в городе не найти было обуви лучше ее сапожек из телячьей кожи. Старая перекупщица охотно дала Аш взамен теплый плащ с капюшоном, толстые шерстяные чулки и варежки, платье неприметного бурого цвета и крепкую пару «шлюхиных сапог». По словам женщины, их прозвали так из-за толстых подошв, на которых девушка весь день может разгуливать по улицам, не чувствуя холода.
Аш иногда замечала, что мужчины поглядывают на ее ноги. Носки сапожек были подбиты яркими медными подковками, заметными даже с другой стороны улицы. Прошедшим днем Аш замазала их углем и навозом, надеясь, что это избавит ее от вопрошающих взглядов мужчин и ехидных замечаний уличных девок.
Свой кожаный пояс с серебряной пряжкой она продала той же перекупщице за три серебряные монеты. На эти деньги Аш каждое утро покупала себе овсяную лепешку и колбасную шкурку, начиненную гусиными шкварками. Так она кормилась пять дней, и у нее осталась только одна монетка.
Ночевала она вместе с нищими и шлюхами. Это было легко: стоило только проследить, куда люди деваются с наступлением ночи, — даже самые бедные горожане укрывались в свои знакомые норы. Нор этих было множество. Клинообразные углубления под мостовыми, замерзшие сточные канавы, разрушенные сторожевые башни, покрытые сверху лосиными шкурами, заброшенные ямы для жарки мяса, бездействующие нужники, сухие колодцы, лазейки в кучах снега вдоль южной городской стены и в самом городе, ведущие в какие-то каменные склепы и катакомбы, — куда только не заползал нищий люд.
Хуже всего была первая ночь, когда Аш вышла от перекупщицы с деньгами в кулаке, не зная, куда идти дальше. Опасаясь темных, заброшенных мест, она держалась шумных, забитых народом улиц. За ночь она обошла весь город. Пройдя через большой каменный двор, известный как площадь Печати, где Гарат Лоре провозгласил себя королем, прежде чем быть зарезанным наемниками своего брата, она спустилась по Островерхой дороге на темные слякотные улицы Нищенского Города. Стены, кровли и мостовые там были черны от угольной копоти из тысячи труб. Даже снег чернел еще на лету, пропитываясь сажей.
Нищенский Город казался Аш чем-то вроде ада, хотя Ката всегда говорила о нем с нежной гордостью. По ее словам, там можно было купить целый вареный окорок или погреть руки о кружку с пивом, такую горячую, что она растопит снег, если поставить ее наземь, и встретить на его улицах темнокожих женщин в парчовых капюшонах или увешанных ножами тонкогубых наемных убийц. Но Аш, как ни смотрела, видела только грязь, копоть и открытые язвы на лицах людей. На ветчину и пиво у нее не было денег, и попадались ей только шлюхи, дерущиеся со своими сводниками, мальчишки, расчищающие слякоть лопатами, угольщики у дымных костров да изможденные пьяные старики.
Никто здесь никому не доверял. Аш быстро научилась держать руки при себе и не пялить глаза. Не полагалось смотреть слишком долго на продавцов горячей еды или пива, а также надолго задерживаться около них.
А все же в Нищенском Городе легко было затеряться. Там никто не рвался найти воспитанницу правителя. Исс, правда, обещал выплатить вороний вес в золоте за сведения, которые приведут к ее поимке, но жителям Нищенского Города просто не верилось, что знатная дама из Крепости Масок способна найти сюда дорогу.
Аш слышала разговоры об этом. Женщины заявляли, что выбелят себе волосы щелоком, перевяжут туго-натуго груди и пойдут требовать награду; мужчины вполголоса толковали о Рубаках, повальных обысках, поджогах и о том, как Марафис Глазастый ослепил одного потрошильщика. Тот утверждал, будто видел, как Асария Марка вошла в Храм Костей и попросила убежища у его молчаливых жрецов, но эти сведения оказались ложными.
Аш вздрогнула. Иногда ей казалось, что Марафис это сделал только ради того, чтобы эта новость дошла до нее и вселила в нее страх.
Решив, что не станет бояться, она направилась на юг через мясной рынок. Увидев впереди бледные высокие очертания Рога и Кости, она не отвела глаз. Это были единственные строения Крепости Масок, видимые на таком расстоянии.
Аш знала, что Рог скроется из виду, стоит ей только пройти несколько улиц на север, но она еще не нашла во всем городе ни одного угла, закоулка или щели, откуда не была бы видна Кость. В каком-то смысле это было даже хорошо. Аш только стоило взглянуть на южный небосклон, чтобы вспомнить о причине своего побега.
Она еще немного задержала взгляд на крутых кровлях, мерцающих сторожевых башнях и кованых железных куполах южного квартала. Крайней его точкой были Тупиковые ворота.
Тупиковые. Построенные последними из четырех городских ворот и менее всех используемые. Аш много раз воображала себе, каково будет пройти под их каменным сводом на горный склон, куда они выходят. Ворота были единственным, что связывало ее с матерью, единственным, что у них было общего. Они обе прошли через эти ворота.
Аш задержала дыхание. Все ее детские мечты начинались с того, как она выйдет за Тупиковые ворота. Она представляла себе, как придет к тому месту, где ее бросили, как разгребет руками щебенку и сухую траву и найдет то, что до нее никто не находил. Обрывок пергамента, заржавевший медальон, лоскуток — то, о чем она могла бы сказать: «Это принадлежало моей матери». В более смелых мечтах найденная ею вещь позволяла открыть, кем была ее мать, и Аш, обшарив весь город, отыскала ее — теплую, сияющую, добрую-добрую... только лица у нее никогда не было. Аш горько улыбнулась. Теперь-то она знала цену былым мечтам.
Не осталось для нее никакой памяти на Смертельной горе. Мать бросила свое дитя на погибель и не стала бы оставлять ничего, что могло бы ее выдать. Тяжкий грех против Творца — бросить вот так здорового младенца. Если даже она обронила что-нибудь — шпильку, ленту или обрывок кружева, — то за шестнадцать лет талые снега давно унесли это прочь.
