Архаические развлечения - Бигл Питер Сойер (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
– Абсолютно безвредная шатия, – громко объявил он. – Грошовые спецэффекты, страшного в них ровно столько же, сколько в диафильме. Между прочим, война еще продолжается.
И он проворно двинулся к замку, подобрав дорогою молоток и пригоршню гвоздей, чтобы укрепить его расшатавшийся каркас. Следом тронулся Фаррелл, протискиваясь сквозь горячие облака вьющихся вокруг фантазмов. Впоследствии он, и неизменно с пеной у рта, уверял, будто один из них на миг плюхнулся ему на плечо, так что вонь этой твари на веки вечные пристала к тунике. Он никогда ее большее не надевал, а спустя несколько лет, ночью, по пьяной лавочке сжег.
– Здорово у нее получается, – тихо сказал Бен. – Если бы он не так лихо над ней трудился, наделала бы она нам неприятностей.
– Так они же не настоящие, – осторожно напомнил Фаррелл.
Бен, прибивавший угловую подпорку, сердито покачал головой.
– Пока – и не вполне. Будут тебе еще и настоящие. Через месяц, через неделю. Осталось самую малость потренироваться, только и всего, – звучало это так, словно речь шла о бегуне на длинные дистанции. – Хотел бы я знать, чем она нас теперь угостит.
Нечисть продержалась еще какое-то время. Все в большей мере становясь не столько пугающей, сколько настырной, она задирала Симоновых рыцарей, которые с оробелым и пристыженным видом по-двое, по-трое возвращались к замку. Казалось, некая завеса, сгущаясь, отделяет этих тварей от времени, в которое они вторглись, и когда к замку неторопливо приблизился Хамид ибн Шанфара, чудища уже скукожились до размеров увечных голубей, что клянчат подачки вокруг садовых скамеек. Внезапно, словно где-то щелкнули выключателем, они единым махом сгинули, и вернулся, окрасив тени золотом и зеленью, предвечерний свет и оказалось, что времени до заката еще добрый час. Бен снова спросил:
– И что же теперь?
– О, что до этого, – голосом, приберегаемым им для преданий, промурлыкал Хамид, – что до этого, то могло случиться так, что некий человек не далее чем в двадцати минутах ходьбы отсюда, заметил в лесу двух пригожих отроков, и могло случиться, что один отрок сказал, обращаясь к отроковице: «Нет, этого ты не сделаешь, я запрещаю тебе, да». И сдается мне, что отроковица, не задумываясь, оспорила его речи, промолвив: «Себе запрещай, индюк! Мне надоело это дерьмо, я того и гляди проиграю войну, возясь с этой падалью, солнце уже садится. Отойди и смотри, сейчас я добуду себе настоящих помощников». Но второго из отроков обуял предивный гнев, и молвил он такие слова: «Жизнью твоей заклинаю тебя, не смей этого делать! Не тебе вторгаться в подобные сферы, ты еще не настолько сильна, чтобы справиться с ними, поверь моему слову, милая сестра, поверь моему слову». И возможно, что она рассмеялась ему в лицо, и быть может, некто услышал, реченное ею тогда: «Грош цена твоему слову, и я уже говорила тебе, еще когда вытащила тебя сюда, что сумею справиться с любым существом, какое вызову. И я сумею – понял? и станешь ты мне помогать или не станешь, а я вызову их прямо сейчас!» И говорят, что он еще долго поносил ее за безрассудство, но, возможно, и не поносил. Барду же надлежит повествовать лишь о том, что он ведает, – Хамид легко поклонился Бену и Фарреллу и принялся перематывать свой на диво безупречный тюрбан.
Симон Дальнестранник распоряжался внутри замка, расставляя остатки своих людей вдоль стен, дабы достойно встретить предзакатный штурм. Фаррелл с испугом обнаружил, что число их разительно сократилось – боевые потери и примерно дюжина подозрительных ранений оставили при Симоне что-то около шестнадцати утомленных рыцарей помимо него самого. Поначалу он не пожелал расстаться даже с одним, когда Бен с Фарреллом передали ему рассказ Хамида и настоятельно посоветовали отправить кого-либо в разведку:
– Да пусть она даже выставит против нас всех паладинов Карла Великого. Что проку, если мы и будем об этом знать?
Но Бен яростно настаивал, и Симон в конце концов уступил и сказал, ткнув пальцем в Фаррелла:
– Ну пусть тогда он идет – вон с тем вместе.
И он указал на шотландского лаэрда Крофа Гранта, по самые глаза обмотанного в тартан, увенчанного похожей на рождественский кекс с цукатами шотландской шапочкой, обвешанного красными и зелеными значками кланов и щеголяющего достойным вулкана плюмажем, по которому легко можно было восстановить всего страуса целиком.
– Без Эгиля Эйвиндссона я защитить крепость не смогу, но если уйдут эти двое, мы не станем слабее.
Фаррелл почувствовал себя так, словно его опять поставили последним номером в уличной бейсбольной команде.
Крадучись с Крофом Грантом сквозь заросли, Фаррелл думал, что нечто очень похожее он уже пережил однажды, когда пытался в глухую ночь утянуть бильярдный стол из квартиры, расположенной на четвертом этаже дома, в котором не было лифта. Прежде всего, одеяние Гранта никуда красться не желало, цепляясь вместо того за все, способное произвести хоть какой-то шум, да и сам Грант, теплой, ни на минуту не замирающей струей разбрызгивая смычные и щелевые согласные, балабонил о бесчисленных сассенахах, павших в сей день от его верного клеймора. Пытаться заглушить разглагольствования Гранта было бессмысленно, поскольку Фаррелл не решался повысить голос хотя бы до такого же уровня громкости. В самый разгар описания его единоборства с тремя вооруженными моргенштернами врагами, коим доспехами служила всесокрушающая юность: «Богом клянусь, дружище, кабы сложить их года воедино, и то до моих бы не дотянуло», – оба разведчика вышли на полянку и увидели безмолвно поджидающих их воинов Гарта.
Надо отдать Крофу Гранту должное, прежде, чем смазать пятки, он сказал лишь: «Утю-тю!». Фаррелл же на один жуткий миг задержался – не от изумления или остолбенения, но пытаясь разглядеть пятерых мужчин, плотно сбившихся позади стоявшей рядом с отцом Эйффи. На первый взгляд, мало что отличало их от прочих мрачных от усталости, ободранных воинов Гарта, но Фарреллу, когда-то столкнувшемуся в доме Зии с желтоглазым мужчиной, стала теперь понятной суть препирательств между Эйффи и Никласом Боннером. Господи-Боже, она таки вызвала их. Тут Эйффи увидела его и рассмеялась, и указала на него рукою, и один из рыцарей-чужаков натянул лук с таким проворством, что Фаррелл едва успел заметить угрозу. Стрела пропела над его левым ухом и нырнула в кусты можжевельника.
К этому времени Фаррелл уже бежал, полусогнувшись, прикрывая ладонями лицо, продираясь сквозь ежевику, сирень, болиголов, один раз он упал и потратил какое-то время, чтобы проверить, не пострадала ли лютня – и в ушах его булькали издаваемые им самим сдавленные звуки, словно всхлипывал садовый шланг или не перекрытая толком батарея парового отопления. Несколько в стороне от него, что-то жутко трещало и топало, определеннейшим образом обличая бегство Крофа Гранта, а сзади до Фаррелла доносился лишь ухающий и дребезжащий хохот Эйффи. Но он сознавал, что его преследуют, так же ясно, как понял вдруг, кто эти пятеро: это уже не подделка, самые настоящие душегубы из настоящих Средних Веков – из Крестовых Походов, из Испанских Нидерландов, из Войны Алой и Белой Розы. Ни притворства, ни милосердия, ни знакомства с мылом – подлинные, хоть сейчас в драку. Госпожа Каннон, смилуйся ныне надо мной. Тут он, огибая одно дерево, с разбегу влепился в другое, отлетел назад к первому и сполз по его стволу на землю, успев все же прикрыть лютню руками.
На какое-то время белый свет лишился для Фаррелла красок, и когда он сумел подняться на ноги, троица серых людей уже почти настигла его. Самый ближайший мог быть и подавшимся в наемники пилигримом, и норманном из тех, что вторглись в Сицилию. Из-под стальной каски смотрело обветренное квадратное лицо с плоскими скулами и кустистыми бровями, смотрело так мирно и услыбчиво, что поневоле возникала мысль о безумии его обладателя. Фаррелл подобрал сухой сук и с обмирающим, терпеливым любопытством разглядывал приближающегося к нему человека, слегка присогнутые в коленях ноги, ладонь, свободно охватившую рукоятку меча, перхоть, усеявшую брови и усы. Меч был ржавый, с мерцавшей у острия выщербиной, ничем не украшенная головка эфеса походила на старую медную дверную ручку шишечкой. Фаррелл на миг задумался, где, собственно, садится солнце, свет которого падает ему на лицо, – в Авиценне или в Палестине?
