Лилит - МакДональд Джордж (библиотека электронных книг txt) 📗

– Всю ночь напролет утро было рядом, – сказал Адам.

– Я слышу шум крыльев. Что это? – спросил я.

– Это парит Тень, – ответил Адам, – здесь есть кое-кто, кого он считал своей собственностью! Но она пришла к нам и никогда больше не вернется к нему.

Я обернулся затем, чтобы посмотреть на лица моей матери и моего отца и поцеловать их до того, как мы уйдем: но их кровати были пусты, если не считать Малюток, которые с бесстрашием любви воспользовались их гостеприимством! На мгновение опустошающий душу ужас посетил меня, и я отвернулся в сторону.

– Что с тобой, сердце мое? – спросила Лона.

– Места, где они лежали; они пусты – и это пугает меня, – ответил я.

– Они давным-давно встали и ушли, – сказал Адам, – они поцеловали тебя перед тем, как уйти, и прошептали: «Приходи скорее».

– А я не слышал их и ничего не почувствовал! – прошептал я.

– Как ты мог их услышать – издали, из своего мрачного дома? Ты ведь думал, что снова оказался в том страшном месте! А теперь ступай и найди их… А твои родители, дитя мое, – добавил он, обращаясь к Лоне, – должны прийти и найти тебя сами!

Приближался час нашего ухода. Лона подошла к матери, которая когда-то убила ее, и нежно поцеловала, а затем спряталась в объятия отца.

– Этот поцелуй вернет ее на дорогу к дому, моя Лона! – сказал Адам.

– А кто были ее родители? – спросила Лона.

– Мой отец, – ответил Адам, – и ее отец тоже.

Он повернулся и вложил ее руку в мою.

Я преклонил колени и кротко поблагодарил всех троих за то, что они помогли мне умереть. Лона тоже встала на колени рядом со мной, а они, все трое, стояли над нами.

– Тише! Я слышу солнце, – сказал Адам.

Я прислушался: оно действительно вставало с тысячекратно повторенным шумом десяти тысяч трепещущих где-то вдали крыльев; с ревом расплавленного, раскаленного далекого (в миллионах и миллионах миль от нас) мира. Его приближение предварялось нарастающим хором сотен дрожащих струн.

Все трое посмотрели друг на друга и улыбнулись, и эта улыбка поднялась к небесам тремя распускающимися цветками, вознося благодарение за это чудесное утро. Улыбкой светились их уста и их лица, а затем сияние распространилось по их телам, и те светились сквозь одежды. Но еще до того, как я успел сказать: «Смотрите, как они изменились!», Адам и Ева уже предстали передо мной ангелами Воскресения, а Мара – Магдалиной у гроба. Лицо Адама сияло, а Ева держала в руках покрывало, которое сверкало и разбрасывало искры света окрест.

Снова пронесся стонущий порыв ветра.

– Слышишь? Это его крылья! – сказал Адам, и я понял, что говорит он не о тех крыльях, на которых прилетело утро.

– Это летит к своей гибели великая Тень, – продолжил он. – Несчастное создание, вечно он вне себя, и нет ему покоя!

– Неужели в нем до сих пор нет ничего более глубокого и настоящего? – спросил я.

– Без чего-то материального, вещественного, – ответил Адам, – и света, который находится за этой субстанцией, тени не бывает!

Он мгновение прислушивался, а затем воскликнул с радостной улыбкой:

– Слушайте песню золотого петуха! Он стоял на страже вселенной, безмолвный и недвижимый миллионы лет; и вот, наконец, он взмахнет крыльями! Он будет петь! И временами люди будут слышать его голос до самого рассвета дней вечных!

Я прислушался. Далеко, где-то в небесной тишине, я услышал чистую торжественную песнь, рвущуюся из золотого горла. Она бросала вызов мраку и смерти, наполняла дущу бесконечной надеждой, дарила покой. Это было воплощенное «ожидание сотворения», наконец-то обретшее голос; это был плач хаоса, которому суждено претвориться в царство! Затем я услышал великий шум.

– Да будет так, золотой петушок, птица Божья! Аминь! – воскликнул Адам, и слова эти отразились от стен этого дома, в котором царила тишина, и вырвались наружу, выше, в просторы небес.

И вместе с этим «Аминь!» – словно голубки, поднявшиеся на серебряных крыльях над черепками своих бывших гнездилищ, – на своих кроватках встали на колени Малютки, громко радуясь пробуждению.

– Пой! Пой еще, золотой петушок! – кричали они, словно только что видели его в своих снах.

Затем каждый из них обернулся и любящими глазами посмотрел на своих спящих соседок и соседей, поцеловал их, и спрыгнул с кровати. Малютки, которые лежали рядом с моим отцом и матерью, вскочили бледными и мгновение грустно смотрели на места, где только что спали, а затем медленно сползли на пол. Затем они ощупали друг друга так, словно увиделись впервые, и огляделись вокруг, чтобы убедиться в том, что они живые и не спят. И вдруг, увидев Лону, они бросились к ней, сияя от счастья, чтобы обнять ее. Затем Оди, углядев леопардиху, лежащую у ног принцессы, бросился к ней и, обняв огромную спящую голову, приласкал и поцеловал ее.

– Проснись, проснись, дорогая! – воскликнул он. – Время вставать!

Леопардиха не двигалась.

– Она спит и совсем замерзла! – сказал он Маре, оцепенев от ужаса.

– Дитя мое, она ждет, когда проснется принцесса, – сказала Мара.

Оди посмотрел на принцессу и увидел, что рядом с ней спят двое его товарищей. Он бросился к ним.

– Проснитесь! Проснитесь же! – закричал он, пытаясь растолкать их, то одного, то другого.

Но вскоре он повернулся ко мне, и в его заплаканных глазах была тревога.

– Они не просыпаются! – сказал он. – И почему они такие холодные?

– Они тоже ждут принцессу, – ответил я. Он вытянул руки и положил их ей на лицо.

– Она тоже холодная! Что же это? – воскликнул он и посмотрел вокруг удивленными и напуганными глазами. Адам подошел к нему.

– Она еще не созрела для того, чтобы проснуться, – сказал он, – она забывает, и она очень этим занята сейчас. А когда она забудет достаточно для того, чтобы начать вспоминать, тогда она быстро созреет и проснется.

– И будет помнить?

– Да, но не так уж много, если подумать.

– Но ведь золотой петушок уже спел свою песню! – продолжал спорить малыш и бросился снова к своим друзьям.

– Питер, Питер! Криспин! – кричал он. – Проснись, Питер! Проснись, Криспин! Мы все уже проснулись, все, кроме вас! О! Почему вы не просыпаетесь?

Но ни Питер, ни Криспин не просыпались, и Оди громко разрыдался.

– Оставь их в покое, малыш! Пусть спят, – сказал Адам. – Ты же не хочешь, чтобы принцесса проснулась одна и никого не нашла рядом с собой? Они вполне счастливы. И леопардиха тоже.

Оди успокоился и вытер глаза, но выглядел так, словно всю жизнь только плакал и вытирался, а теперь впервые утешился и мог уже обойтись без носового платка.

Мы отправились вслед за Евой к дому. Там она не предложила нам ни хлеба, ни вина и только ждала, сияя, нашего ухода. Так не произнеся ни слова и не прощаясь, мы отправились в путь. Кони и слоны ждали у дверей, дожидаясь нас. Мы были очень рады их видеть, забрались на них, и они понесли нас прочь.

Глава 45

ПУТЬ ДОМОЙ

Было уже не так темно; мы шли через тусклые сумерки, вдыхая эти сумерки и чувствуя в них запах весны. Мир вокруг нас чудесным образом изменился – хотя, скорее, еще более удивительные перемены произошли в нас самих. Слабого света, разлитого в небесах и в воздухе, было недостаточно, но каждый вересковый куст, каждая малая травинка были отчетливо видны. То ли они сами светились, то ли это был тот огонь, который Моисей увидел в пустыне, то ли это был тот свет, которым светились наши глаза. Ничто не отбрасывало тени; все вокруг словно обменивалось слабым светом. Все, что росло, очертаниями и цветом показывало мне свою живую душу – бесплотную мысль, которую оно могло послать наружу, ту, что составляла смысл его жизни. Мои голые ступни, казалось, любили все живое, на что им приходилось наступать. Мир и мое существо, их жизнь и моя жизнь – все было едино. Мир и вселенная наконец-то примирились и достигли гармонии. Я жил во всем; и все проникало в меня и жило во мне. Для того, чтобы что-то узнать о чем-то, нужно одновременно знать и его жизнь, и то, что я сам жив; откуда мы пришли и где наш дом, где мы – дома; и только так можно узнать, что мы собой представляем, что мы есть мы; ибо Другой – есть Он! Я чувствовал, как просыпаются новые чувства, спавшие во мне до сих пор, одно за другим – неопределенные, так как не были еще определены словом; не похожие ни на что, непредставимые в моем прежнем существовании – мне нечем описать их! Несомненно цельные, но все еще растущие, и неизменно находящие, даже создающие себе место – они были настоящими; принадлежащими миру, в котором многие вещи могут войти через такое огромное количество дверей! Когда легкий ветерок трепал кусты вереска, позвякивая его фиолетовыми цветками, я чувствовал радость этих звенящих крохотных колокольчиков, я чувствовал радость ветра, которому отвечали они своим чудесным звоном [1], чувствовал радость собственных чувств и собственной души, которая радовалась всему этому одновременно. Всем этим радостям я предоставлял свою душу, словно зал, где они могли повеселиться. Я был спокойным и тихим океаном, среди которого Остров Живой Радости поднимал и гнал все новые, нескончаемые волны Счастья, которые по-прежнему оставались Счастьем, вечной Радостью, которой радовались десятки тысяч меняющихся форм Жизни, празднующие в этом океане свой великий праздник.