Прозрачный старик и слепая девушка - Ленский Владимир (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений txt) 📗
Поэт ненадолго задумался.
«Я не успею дописать поэму... Сейчас я пишу поэму на смерть Софены... Точнее, это поэма о сущности смерти, о красоте распада... Но она посвящена Софене, если ты понимаешь, что я хочу сказать».
Аббана сморщилась.
«Нет, для Роола куда лучше подойдут твои старые стихи. Те, где про цветы и звезды. Ему больше поправится такое».
Пиндар хотел было рассердиться — «буду я еще потакать вкусам невежественной публики!», однако Аббана быстро укоротила его. «У хорошего человека — большая беда. И ты как поэт можешь его утешить».
И Пиндар сдался.
А сдавшись, ощутил себя очень сердечным, добрым и самоотверженным. Это ощущение тревожило его и было непонятным.
Почти сразу же после Роола из Академии Коммарши уехала и Фейнне. Ее отбытие оказалось для всех полной неожиданностью. Девушка не простилась ни с кем из новых друзей и даже не предупредила их о своем намерении.
На практикуме по эстетике магистр Даланн объявила:
— Госпожа Фейнне нас покинула. Срочно умчалась. Должно быть, неотложное дело. Нас не известили. Кратенькая записочка — и до свидания. Что ж, у богатых господ свои причуды.
— А что я говорил! — сказал Пиндар. — Должно быть, это она из-за дуэли. Дрянь, конечно, история, но ведь Фейнне-то здесь ни при чем!
— Очень даже при чем, — возразил Гальен. — По большому счету дрались-то из-за нее.
— Как это? — деланно изумился Пиндар.
— Не прикидывайся глупее, чем это простительно поэту, — сказал Гальен. — Всем известно, что Эгрей за ней увивался, а Софену это бесило. Кроме того, между нами — Софена ведь завидовала Фейнне.
— Завидовала слепой? Ха, ха, ха, — сказал Пиндар.
Ренье встал на скамью и проговорил негромко, но так, чтобы все слышали:
— Я считаю для себя невозможным находиться рядом с господами, которые могут так говорить о достойных девушках.
Он легко спрыгнул на землю и ушел, почти не хромая.
А за его спиной еще долго кипели голоса.
Выслушав брата, Эмери только головой покачал.
— Что молчишь? — возмущался Ренье. — Видел бы ты их лица! Как они ненавидели Фейнне за то, что она сочла их общество... отвратительным! А ведь она права! Они отвратительны. Должно быть, все они завидуют ее богатству и знатности. Так завидуют, что даже про слепоту забыли.
— Нам с тобой хорошо рассуждать, — возразил Эмери, — у нас с деньгами все в порядке. А нас они почему-то не ненавидят.
— Неизвестно еще, о чем они шепчутся за нашей спиной, — сказал Ренье. Он сел, обтер лицо рукавом и тотчас потянул рубаху через голову. Ему было жарко. — Правильно сделала Фейнне, что уехала. Нечего ей водиться с такими...
— С какими? — осведомился Эмери.
Ренье сдернул с головы рубаху и уставился на брата.
— Ты что, защищаешь их?
— Нет, просто пытаюсь понять, что происходит. Говоришь, Фейнне уехала?
— Сбежала — так точнее. Собралась и скрылась. Элизахар тоже хорош! Мог бы предупредить. Хоть бы записку оставил в «Колодце», что ли...
— Если не оставил, значит, не счел нужным, — сказал Эмери.
— Даже наемник гнушается нашей дружбой! — с новой силой закричал Ренье. — Даже он! Так что говорить о ней...
— Он делает то, что она приказывает, — сказал Эмери успокоительно. — Смотри не лопни, Ренье.
— А она даже не останавливала их. Пусть себе говорят гадости, чем больше, тем лучше!
— Кто она?
— Магистр Даланн.
— Действительно странно, — согласился Эмери. Обычно Даланн не позволяла студентам вести посторонние разговоры на своих занятиях.
— Я больше не могу, — пожаловался Ренье и повалился на кровать. — Я должен отдохнуть. Поехали к морю. Куда-нибудь в Изиохон. Бабушкин управляющий должен скоро привезти нам денег. Давай все бросим, как Фейнне, и уедем. Будем плавать в море, пить кислое вино и питаться жареными осьминогами. Именно этим занимаются на отдыхе все приличные люди из общества — чтоб ты знал.
— Сдадим экзамены, тогда и уедем, — сказал Эмери.
— Я хочу сейчас... — проныл Ренье совершенно по-детски.
Эмери подошел к своему сундуку, открыл его и начал перебирать ноты. Потом заиграл какую-то незнакомую для брата пьесу. Ренье насторожился: такой музыки он прежде не слышал. Диссонансы резали слух, неожиданные аккорды на самых высоких регистрах пугали. В музыке глухо гудела ненависть и лязгало оружие. К финалу она чуть притихла, попыталась было заструиться — и взорвалась фонтаном отчаяния.
Эмери отдернул пальцы от клавиш. Стало очень тихо. Как в могиле.
— Ты прав, — сказал Эмери, — пора нам с тобой уезжать отсюда.
Сборы в дорогу много времени не заняли — все принадлежащие братьям вещи легко умещались в двух небольших дорожных сундучках. Сложность, как всегда, представляли клавикорды: требовалось найти достаточно вместительный экипаж, и Эмери отправился в Коммарши, чтобы заняться этим.
Ренье написал поручение управляющему, который должен был вскорости доставить деньги: часть суммы предназначалась для уплаты квартирной хозяйке в Коммарши, а остальное пусть привезет в Изиохон, в мэрии будут знать адрес.
Братья решили не объясняться с университетским начальством. Если Фейнне позволяет себе подобные выходки, то чем хуже внуки благородной Ронуэн? Академия начала подгнивать — очень на то похоже.
Закончив письмо, Ренье вздохнул. Вдруг ему стало жаль всего: и учебы, и товарищей, и беспечных вечеров в «Колодце». Пусть лекции бывали скучноваты, диспуты — глуповаты, а товарищи — и того хуже; но все-таки они были значительной частью его жизни. Может быть, лучшей. Кто знает? Будет ли еще такое чудесное время, когда можно только брать? Более того, когда от молодого человека требуют, чтобы он брал: знания, эмоции, ощущения, впечатления.
Ладно, подумал Ренье. Решено — пути назад нет. Стараясь утешить себя, он попытался представить себе завтрашний день. Вот он снова отправляется в сад Академии, там цветут розы, но ни Фейнне, ни Элизахара, ни Софены больше нет, у Аббаны больной вид, половина студентов — кислая, с перекошенными лицами, другая половина — фальшиво бодрится, преподаватели сурово намекают на экзамены: старайтесь, постигайте премудрости удобрения репы, иначе никогда вам не сделать ваши грядки лучшими в мире, и даже Эльсион Лакар — эльфийская кровь, — питающая жизнь нашего Королевства, вам не поможет...
О нет! Куда же запропастился Эмери? Скорей бы уж он вернулся. Ренье перевел взгляд на клавикорды, как будто инструмент мог ему сообщить, где задержался хозяин. Но клавикорды ответили весьма угрюмо: они не любили переездов. Их всякий раз приходилось настраивать заново. Они боялись за свою красивую крышку из розового дерева с узорами, похожими на разводы, какие бывают в гладком озере, когда на него попадают первые капли дождя.
Клавикорды доставляли братьям немало неудобств при переездах. К примеру, нельзя было, повинуясь импульсу, вскочить на коня и умчаться куда глаза глядят. И несмотря на это, Ренье никогда и в голову не приходило роптать на увлечение старшего брата музыкой. Потому что это было, скорее, не увлечением и даже не призванием — музыка была его способом жить.
Эмери не мыслил себя без мелодий. Он, наверное, умер бы, если бы у него отобрали инструмент. Мелодии, накапливаясь в душе, разорвали бы его в клочья.
Эмери возвратился, когда уже темнело. Он нанял возницу с большой телегой, готового тащиться до Изиохона. За три дня пути этот сквалыга запросил пятнадцать золотых — последние деньги, какие оставались у Эмери.
«С Генувейфой проститься не успел, — подумал Ренье. — С ней бы надо расстаться по-хорошему. Впрочем, зачем обязательно расставаться? Что помешает мне приехать и повидать ее?»
Господская затея — тащиться в лес на ночь глядя — ничуть не смущала возницу.
— За пятнадцать золотых хоть на голове ходите, — заявил он, поигрывая кнутом. — Мне так все равно. Я могу и ночью не спать, и днем, а потом зато сразу по два дня сплю.
