Чаша и Крест (СИ) - Семенова Вера Валерьевна (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗
— Вы преувеличиваете, — сказал я с оттенком легкой неуверенности. — Потом, я действительно считаю, что для истинной любви преград не существует.
— Это вы расписывайте в своих хрониках, Торстейн. А в жизни — посмотрите на этих двух смазливых мальчиков рядом с ней, и все поймете.
— Я с ними встречался, — пробормотал я, — и мне показалось, что она вовсе не… Ну, они-то, конечно, хотели бы… но она не совсем… в общем, что она к ним относится не так, как если бы…
— Послушайте, Торстейн, — Гвендор перебил меня, не слушая, — я не могу вам точно сказать, что такое истинная любовь, о которой пишут баллады и хроники. Я знаю одно — я хочу, чтобы она была счастлива и спокойна, пусть даже рядом с одним из этих мальчиков, или с обоими сразу, или с кем-то еще, кого она выберет и захочет. И я не допущу, чтобы рядом с ней появилась мрачная искалеченная тень из прошлого и нарушила это спокойствие. Сегодня она смотрела на меня с презрением и ужасом — я вполне могу это вынести. В тот момент, когда она посмотрит на меня с жалостью и будет пытаться изобразить на лице бодрую улыбку — я воткну в землю рукоять своей шпаги и брошусь на нее, хотя терпеть не могу истерики. Вы поняли меня?
— Нет, — сказал я искренне. — Я вас совсем не понимаю.
— Хорошо, я постараюсь выразиться по-другому. Я считаю вас своим другом, Торстейн. На данный момент о том, кто она мне на самом деле, знаете только вы. Если она вдруг узнает что-либо, будет несложно догадаться, откуда.
— Я обещаю, что ничего ей не скажу, — пробормотал я хмуро. — Я могу произнести любую клятву, чтобы вы успокоились, Гвендор. Но мне кажется, что вы совершаете самую большую ошибку в своей жизни.
— Моя жизнь сама по себе представляет довольно серьезную ошибку, — заметил Гвендор, подходя к камину и вытряхивая в него свою трубку. Он снова слегка усмехался обычной половинчатой усмешкой, словно пять минут назад у него не было искаженного от горя и тоски лица. — Тем более надо как следует подумать, прежде чем заставлять других ее разделить. Вам не кажется, Торстейн?
Все последующие дни в Круахане прошли под знаком подготовки к Большому летнему балу. Нас, конечно, мало интересовали светские развлечения, но Гвендор довольно быстро собрался и уехал обратно в орденскую резиденцию в городе, а нам ничего больше не оставалось, как последовать за ним. Впрочем, глядя каждое утро в его преувеличенно безмятежное лицо, с которым он спускался к завтраку, я прекрасно понимал, что нашему спокойному лету пришел конец.
Два вечера подряд я брался за сроднившийся со мной студенческий камзол и уже собирался всунуть кинжал в висевшие на шее ножны, чтобы пойти на наше традиционное с Рандалин место встречи за столиком трактира, но каждый раз откладывал все в сторону. Я ясно представлял себе, как она сидит, положив локти на стол, неотрывно смотрит на плящущий язычок пламени и слегка хмурится. Но я просто не мог туда пойти, мне казалось, что все будет написано у меня на лице, и я невольно выдам все, что мне известно.
Гвендор больше не сказал со мной ни слова на данную тему и вообще держался так, что мне иногда казалось, будто тот разговор в кабинете мне почудился в бреду. Хроники валились у меня из рук, и я бесцельно бродил по резиденции, не зная, за что взяться. Поэтому, когда Гвендор позвал меня сопровождать его с официальным визитом в канцелярию первого министра, я отнесся к поездке с внезапным рвением, хотя раньше всегда стремился ускользнуть от этой обязанности.
Его светлость первый министр Морелли тоскливо расхаживал по кабинету взад-вперед. Гвендор был у него частым гостем, поэтому он принимал его без особых церемоний, в малых приемных покоях. Покои эти уже не поражали прежней роскошью, как при Моргане, потому что роскошь слегка пообтрепалась, но зато все громко рассказывали, что в стены кабинета встроены потайные ящики, где Морелли хранит только малую часть быстро собранных драгоценностей.
В отличие от своего предшественника, чей огромный портрет занял место на восточной стене, Морелли был высоким и весьма благообразным мужчиной. Я бы даже сказал, обаятельным, если бы его черты лица не казались слегка слащавыми, как, впрочем, у многих полукровок из Эбры. Круаханским женщинам он очень нравился. В какой-то мере это и предопределило его удачную карьеру.
— Я счастлив, ваша светлость, что вы разрешили мне аудиенцию, несмотря на вашу безмерную занятость, — сказал Гвендор, покосившись на портрет на стене. Судя по легкой кривизне, с которой его повесили, делалось это недавно и в достаточной спешке. — У меня как раз есть несколько дел, не требующих отлагательства.
— Да, конечно, — пробормотал Морелли, не особенно слушая. Он схватил со стола какую-то бумагу и помахал ею. — Гвендор… как вам сказать… я ведь несколько раз просил вас правильно писать мое имя.
— Прошу простить, монсеньор, — Гвендор низко опустил голову, и уголок его губ с левой стороны слегка дрогнул, — я еще не успел привыкнуть к новым направлениям придворного правописания.
— Я прекрасно понимаю вашу иронию. Мы можем по-разному относиться к личности прежнего министра, но это был великий человек, вы же не будете отрицать.
— Несомненно, — заверил Гвендор, выпрямляясь. — Главное, чтобы вы сами верили в это, ваша светлость, и чтобы из вашей памяти исчезли те мгновения несколько лет назад, когда вы сами, появляясь в толпе народа в уличных беспорядках, кричали: "Тиран умер, да здравствует свобода!" Как только вы об этом забудете, ваш голос будет звучать гораздо более искренне.
Морелли сморщился, словно укусив кислое яблоко.
— И зачем я только позвал вас к себе в советники? Вы мне все время говорите всякие гадости, причем с настолько спокойным выражением лица, что я невольно начинаю думать, будто так оно и надо. Неужели вы не понимаете, что Круахану нужна преемственность власти? Иначе каждая провинция, имеющая мало-мальски приличный замок и мало-мальски амбициозного барона или герцога, начнет кричать о своей независимости? Тарр мы уже почти потеряли, кто будет следующим? Гревен? Аросса? Не говоря обо всех этих придворных бездельниках, каждый третий из которых норовит создать собственную партию, чтобы наконец вышвырнуть из страны проклятого инородца Морелли и самому занять его место?
— И вы надеетесь светлым образом Моргана привести провинции к послушанию, а двор — под знамена одной партии? Опасаюсь, что одних образов для этого не хватит, и вам придется перейти к его методам. На что, я искренне надеюсь, у вас не хватит природной жестокости.
Морелли коротко вздохнул, признавая это с некоторым сожалением.
— Вы не представляете, Гвендор, как я устал. Три года в постоянной битве за власть. Мои указы никто не желает выполнять. Все сословия считают своим долгом противиться любому решению, если оно исходит от канцелярии. Все ругают меня, что я пустил в страну чужеземный Орден, который развел здесь свои порядки. Все мои якобы сторонники за моей спиной размышляют, куда бы переметнуться или как бы создать собственную партию. Последний нищий в Круахане, покрытый язвами и просящий милостыню на площади, намного счастливее меня.
Взгляд Морелли к концу речи заблестел, и он изящно промокнул мизинцем уголок глаза.
— Все эти несчастья не помешали вам за три года в двадцать раз увеличить свое состояние, — спокойно сказал Гвендор, пожимая плечами, — к демонстрации актерских способностей Морелли он давно привык. — Причем не без помощи некого чужеземного Ордена.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Потом, если я и оставил небольшую награду, и то в основном не себе, а своим верным сторонникам, за самоотверженную службу, то не вижу в этом ничего предосудительного.
— Ну разумеется. Я просто хотел напомнить монсеньору, что все совсем не так плохо, если действовать разумно.
— Что вы имеете в виду?
— Зачем вы приказали повысить пошлины на внутреннюю торговлю? Это ведь не добавит вам любви и почитания.
— Предстоят большие траты, — сказал Морелли, поджимая губы. — Мне же нужно… в общем, казна Круахана значительно опустела. Я не вижу пока что другого пути ее наполнить.
