Наследие. Трилогия (ЛП) - Джемисин Нора Кейта (читать книги .TXT) 📗
Я задумалась.
— А поскольку ни у Симины, ни у Релада близких нет, выбрали меня?
Сиэй покачнулся сильнее, перевернулся и перекатился в стоячее положение. И принялся как ни в чем не бывало рассматривать ногти:
— Наверное, да. Поэтому. Никто на самом деле не знает, почему Декарта выбрал тебя. А для него жертвой стала Игрет.
Имя показалось мне смутно знакомым: ну-ка, ну-ка, я ведь даже лицо припоминала, но кто же это?
— Игрет?..
— Его жена. Твоя бабушка со стороны матери. Киннет разве не сказала тебе?
22
СКОЛЬКО В ТЕБЕ ГНЕВА
Ты все еще сердишься на меня?
Нет.
Быстро же ты успокоилась.
А какой смысл сердиться? Гнев ни к чему не ведет.
Хм, не могу с тобой согласиться. Я думаю, что в гневе скрыта огромная сила. Если ее использовать по назначению. Хочешь, я расскажу тебе одну историю, и ты сразу поймешь, что я права? Некогда жила на свете маленькая девочка, и надо же было такому случиться, что отец девочки убил ее маму.
Какой ужас!
Да, ты знаешь, какое это страшное предательство. А девочка была еще слишком мала, когда это случилось, и от нее скрыли правду. Возможно, ей сказали, что мама ушла из семьи. Или что она исчезла — в их мире такое случалось нередко. Но маленькая девочка была очень умной, и она очень любила маму. И она сделала вид, что поверила в то, что ей рассказывают, а на самом деле просто ждала удобного случая, чтобы узнать правду.
И вот она выросла, и стала еще умнее и мудрее, и начала задавать вопросы — но не своему отцу. И не тем, кто говорил, что любит ее. Им она не доверяла. Она расспрашивала своих рабов — ведь те ее ненавидели. Она расспрашивала молодого и невинного писца, который без памяти влюбился в нее, — потому что тот был очень талантливый и им можно было вертеть по своему усмотрению. Она расспрашивала врагов — еретиков, которых ее семья преследовала поколение за поколением. У них не было причин лгать ей, и так, по кусочкам, она узнала всю правду. И тогда она обратилась мыслями, и сердцем, и волей — а надо сказать, что воля у нее была железная, — к мести. Потому что когда дочь узнаёт, что мать убили, она идет мстить.
Да. Понимаю. Но вот что интересно. А эта маленькая девочка — она любила своего папу?
Мне тоже интересно. Думаю, что раньше — конечно, любила. Дети любят родителей — это естественно. Но потом? Может ли любовь обратиться в ненависть — в один миг и полностью, без остатка? Или в глубине души она проливала слезы, когда плела против отца заговор? Это мне неизвестно. Но я знаю, что она стронула с места лавину событий, которая потрясет и сметет все человечество — даже после ее смерти. Ее месть обрушится на всех людей — не только на отца. Потому что в конечном счете все мы соучастники совершившегося преступления.
Все люди — соучастники? Ты, мне кажется, несколько преувеличиваешь.
Нет. Все. Все до единого. И я надеюсь, что у нее все получится.
*
Значит, вот как происходит передача власти у Арамери. Глава семьи избирает преемника. Если он один, этот наследник, то ему предстоит убедить самое близкое существо добровольно отдать жизнь, чтобы с помощью Камня перенести сигилу власти на лоб нового главы клана. Если наследников несколько, они стремятся убедить назначенную жертву выбрать именно их. Мать была единственной наследницей. Кого ей предстояло убить в случае, если бы она осталась и не отреклась от власти? Возможно, она взяла в постель Вирейна в том числе и с этой целью… возможно, она смогла бы даже убедить Декарту отдать за нее жизнь. Возможно, именно поэтому она, после того как вышла замуж и родилась я, никогда более не возвращалась во дворец.
Головоломка наконец почти сложилась. Но некоторые кусочки все еще болтались подвешенными в воздухе. Я чувствовала, что как никогда близка к отгадке. Но хватит ли у меня времени? У меня есть остаток ночи, следующий день, целая ночь и следующий за ней день. Потом бал, церемония — и все.
Времени более чем достаточно, решила я.
— Тебе туда нельзя! — тараторил Сиэй, бегая вокруг меня, пока я шагала по коридору. — Йейнэ, Наха — он сейчас выздоравливает! Прямо как я! Он не сможет поправиться, если на него будут смотреть смертные — это придает ему облик и…
— Значит, я не буду на него смотреть.
— Все не так-то просто! Вот такой, слабый, он опаснее всего! Он с трудом себя контролирует! Ты не должна…
Его голосок вдруг сломался и стал ниже на октаву — так бывает у подростков. Он тихонько выругался и остановился. Я пошла дальше и совсем не удивилась, когда за моей спиной он топнул ножкой и крикнул:
— Ты — гадкая, упрямая, противная смертная! Самая противная из всех, кого я видел! Ты гадкая, Йейнэ!
— Благодарю за комплимент, — бесстрастно отозвалась я.
Впереди замаячил поворот. Не дойдя до него, я остановилась.
— Иди и посиди у меня в комнате, — сказала я. — Приду обратно — почитаю тебе сказку.
Он прорычал что-то в ответ на своем языке. Божественный я не разумела, но прорычанное в переводе не нуждалось. Правда, стены на меня не обрушились и в жабу я не превратилась — значит, наш мальчик не слишком на меня рассердился.
Чжаккарн сказала, где сейчас Нахадот. Она долго смотрела, изучая мое лицо, — как делала это с начала времен, взвешивая решимость в глазах воинов. Потом сказала. Наверное, это следовало считать комплиментом. Или предостережением. Решимость может обернуться одержимостью. Но мне все равно.
На самом нижнем жилом уровне, в самой его середине, у Нахадота имелись свои комнаты. Здесь царила вечная тень — сверху громоздилось все здание, окна по понятным причинам отсутствовали. Жилища всех Энефадэ располагались на этом уровне — туда они приходили, если возникала неприятная необходимость поспать, поесть и что-то еще сделать со своим полусмертным телом. Чжаккарн не удостоила меня объяснений, почему они выбрали для жизни столь неприятное место, но мне показалось, что я и так все поняла. Здесь, внизу, прямо над ублиеттой, они были ближе к Камню Энефы, чем к узурпированному Итемпасом небу. Возможно, ощущение ее присутствия их утешало. Ведь они столько вытерпели ради нее.
Я вышла из лифтовой ниши и окунулась в полную тишину. Смертные сюда не забредали и здесь не жили — и я их за это не винила. Кому захочется иметь в соседях Ночного хозяина? Не удивляло и то, что вокруг царил мрак, несвойственный остальным помещениям Неба, а все потому, что стены почти не светились. Присутствие Нахадота ощущалось явственно — кругом темно и тихо, будто все притаились, чтобы не мешать Ночному хозяину думать.
Но я свернула в последний коридор и чуть не ослепла от нежданного сияния. Оно полыхнуло прямо передо мной, и я успела разглядеть женщину — бронзовокожую, с длинными серебряными волосами, высокую, как Чжаккарн. Она стояла на коленях, словно пришла помолиться. Сияние исходило от ее крыльев — их покрывали блестящие, как зеркало на свету, перья из драгоценных металлов. Я ее уже видела, эту женщину, во сне… я проморгалась и утерла выбитые вспышкой слезы и посмотрела снова. Свет исчез, крылья тоже. Передо мной, сопя и злобно глядя на меня, поднималась на ноги обычная Курруэ — крепко сбитая, ничем не примечательная старуха.
— Извините, — пробормотала я.
Похоже, я помешала медитациям, или чем там еще занимаются в свободное время боги.
— Мне нужно поговорить с Нахадотом.
В коридоре имелась лишь одна дверь, и Курруэ ее загораживала. Она сложила руки на груди:
— Нет.
— Леди Курруэ, я все понимаю, но у меня осталось так мало времени, и мне нужны ответы…
— Слово «нет» на твоем языке значит что-то другое? Потому что по-сенмитски, я смотрю, ты не понимаешь!
Спор мог завести нас весьма далеко, но дверь в комнату вдруг приоткрылась. В щелку я ничего не видела. Там стояла тьма.
— Пусть говорит, — донесся глубокий низкий голос Нахадота.
Курруэ ненавидяще скривилась:
— Наха, нет.
Я вздрогнула — ничего себе! Она ему противоречит! Такого я еще не видела!
