Семь минут до весны (СИ) - Демина Карина (читать полную версию книги txt) 📗

— Что ж, тогда не смею тебя задерживать. Завтра Нат отвезет тебя в город.

Райдо отступил, позволяя ей пройти. Он надеялся, что Дайна уйдет молча, но у самых дверей она остановилась:

— Знаете, — она сказала это тихо. — Практика показывает, что псы далеко не бессмертны…

Глава 18

Ийлэ слушала бурю.

Те случались нечасто, по обыкновению своему задолго упреждая людей о том, что грядут снежные дни. И тогда отец приказывал запирать ворота, а на старой сторожевой башне, которую давным-давно следовало бы снести или хотя бы перестроить, зажигали огонь.

Вдруг кто заблудится в лесу?

Эта башня и поныне стояла на отшибе, кривою спицей, опасно накренившейся, потянувшейся к земле. И того и гляди упадет. Мечутся ветра, заметают следы к башне. И старик Михей навряд ли займет обычный свой пост.

Ийлэ помнит.

И его, хмурого, в клочковатом каком-то тулупе, от которого терпко пахло табаком. Старик табак носил на поясе, и жевал, вяло двигая губами.

Он мало говорил.

Много вздыхал и частенько застывал, упирая взгляд куда-то в небо.

Он следил за башней и поленницей, которая занимала весь первый этаж, а Казик, приблудный мальчишка, оставленный при доме, носил дрова наверх, к маяку. Он же натирал зеркала его мелким песком и тряпкой, при том сосредоточенно сопел, осознавал важность этой своей работы.

Ийлэ вот не позволил.

Она хотела остаться и тоже палить дрова, поворачивать массивные зеркала, ловить отблески пламени. И думать, что кто-то там, в далеком лесу, увидит луч света.

Спасется.

На памяти отца Ийлэ таких было пятеро.

Что с ними стало?

Буря подбирается на мягких лапах. И ветра умолкают. Тишина вязкая, в ней тонут и звуки дома, и дыхание самой Ийлэ, и шаги пса. На сей раз он не стал стучать, толкнул дверь, которая отворилась совершенно беззвучно.

— Прячешься?

— Нет, — Ийлэ обернулась.

В комнате темно. И фигура Райдо кажется лишь одной из теней, правда, тенью огромной, плотной и на редкость живой.

— Тогда что?

Он щурился. Говорят, что псы плохо видят, особенно если в сумерках, и наверное, этот конкретный — не исключение.

— Ничего. Слушаю вот.

— Я не помешаю?

Ийлэ пожала плечами: нет.

Как ни странно, но после того разговора стало легче. Все логично. Все правильно. Она поможет псу выжить, а он…

Он сел в кресло-качалку, и ноги вытянул. Ноги у него длинные, да и сам он… больше того, крупней. И если бы сошлись в бою, кто победил бы?

Ради чего им воевать?

— А я зиму не люблю, — Райдо оттолкнулся от пола. — И бури не люблю… холодно… я однажды из дому сбежал… зимой… не из городского… в городе-то проще, а там… особняк и леса вокруг, прямо как здесь.

Ийлэ не интересны его воспоминания, но она слушает, потому что когда-то, в прошлой ее жизни, отец тоже рассказывал сказки, даже когда Ийлэ стала слишком взрослой для них…

Традиция?

Наверное… смысла в этом не было точно.

— Меня наказали. Я решил, что это несправедливо и сбежал. Дурак, — Райдо раскачивался в кресле, и пятки его почти касались каминной решетки. — Тогда только-только после Каменного лога я сам себе казался взрослым неимоверно… бессмертным… я не знаю, как у вас… да и у других тоже, но там сила переполняет. И ты возвращаешься иным… думаешь, что теперь-то весь мир у ног… и даже больше… а тебя оставляют без сладкого.

Наверное, раньше Ийлэ улыбнулась бы: ей сложно представить, что Райдо кто-то способен оставить без сладкого.

— Как было душе вынести? Я и решил… — он остановился, упершись ногами в решетку, отталкиваясь, почти переворачивая кресло. — Решил, что докажу всем, на что способен…

— Ты поэтому с Натом возишься?

— Я? — Райдо удивился. — Скорее наоборот, это он со мной возится, но… не знаю, может и поэтому. Хороший паренек. Одинокий.

Он помолчал, а потом добавил очень тихо:

— Мы плохо переносим одиночество.

Ийлэ пожала плечами: ей наедине с собой было спокойно. Мирно. И в компании пса она не нуждалась, если разобраться, то Райдо своим появлением заглушил напевы бури. Воспоминания прогнал опять же. Но на него она не злилась.

На него сложно было злиться.

Более того, не-одиночество с ним было вполне себе уютным.

— Всю жизнь со мною рядом кто-то был. Я не имею в виду слуг или нянек… или гувернеров… но мама, отец, братья… младшие со-родичи… потом школа… самое страшное наказание — это когда тебя запирают в комнате для раздумий. Я туда частенько попадал…

— Что это за комната?

Ийлэ в школу не попала.

Мать учила. И еще отец… и были наставницы, которые, впрочем, надолго в доме не задерживались.

— Обыкновенная. Маленькая только, вроде кладовой. Окон нет. И ничего нет. Голые стены. Пол. Потолок. Тебя запирают на час или два, чтобы ты подумал над своим поступком. Сначала, конечно, не думаешь, сначала пытаешься отсчитывать время, но рано или поздно сбиваешься. И в голову лезут всякие мысли. К примеру, о том, что тебя забыли… что учитель шел-шел и, например, в яму упал… шею свернул… или удар с ним приключился и его увезли в больницу. Но главное, что он не придет, не откроет дверь… и ты умрешь в этой самой комнате от голода и жажды… и никто о тебе не узнает.

Райдо убрал ноги, и кресло качнулось.

— Сейчас я понимаю, что это все было глупостью, но тогда…

— Ты боялся?

— Да.

— Я… тоже боялась, — Ийлэ отвернулась от окна, затянутого льдом, залепленного снегом. — Он меня закопал. В бочке. Там воздух был, но немного… сказал, что я должна…

Она тронула горло, которое свело судорогой.

…воздух вдруг исчез.

…там он становился все более густым, более тяжелым. Ийлэ не кричала. Она легла на дно бочки, свернулась калачиком, обняв колени. Дышать она старалась медленно, но воздух все равно заканчивался.

…и страшно.

…темно.

…пахнет землей и вином. Он пьян и наверняка уснул… завтра проснется, вспомнит… а она уже умерла… тогда эта мысль заставила ее рассмеяться, потому что смерть — это не так страшно… скоро она уснет… она уже засыпает… голова тяжелая… и нельзя кричать, потому что если он рядом, если прислушивается, то крики Ийлэ его порадуют, а она не станет его радовать…

…но воздуха все меньше, и стенки бочки сжимаются, что невозможно, однако Ийлэ чувствует их, как и землю за ними, которая вот-вот разломит дерево, засыплет.

Сожрет.

Она почти справляется с криком, который клекочет в горле, и для надежности горло это сжимает руками… но стенки трещат.

Стискивают.

Не стенки — руки. Теплые мягкие руки, от которых пахнет травами, и еще виски… и хлебом… и псом по имени Райдо.

— Тише, девочка, тише… все закончилось… все уже закончилось… — он держал ее на руках и раскачивался. Ийлэ раскачивалась вместе с ним.

Плакала?

Нет. Глаза оставались сухими.

— Я не позволю тебя обидеть, — Райдо коснулся губами виска. — Поверь, больше никому не позволю… ты мое сокровище.

Верить нельзя.

Разве что ненадолго… пока ярится буря, которая подобралась к дому, развернула дюжину снежных крыл… бьется, рвется с привязи.

Воет.

Ийлэ слушает вой, и еще мерный стук сердца… и ей тепло сидеть, уютно.

— Что было тогда… — собственный ее голос звучит сипло. — Когда ты сбежал?

— Хватились меня не сразу… и то, потому что в детской было слишком тихо, а я никогда не умел, чтобы тихо… матушку это расстраивало очень. Другие — они нормальные дети, послушные, я же вечно что-то… или куда-то… и в тот раз я до леса добрался… по следу пошел… лосиному… думалось, что докажу всем, что уже взрослый… бестолочь.

Он потерся носом о шею Ийлэ.

— Не бойся, пожалуйста, ты же знаешь, что я тебя не трону… мне твой запах нравится.

— Что?

— Запах, — повторил Райдо спокойно. — Лесом пахнешь. Осенним. Осень я люблю, только раннюю, когда листья золотые и еще паутина летает… но я ж не рассказал… из меня рассказчик не очень, чтобы… я вечно перескакиваю с одного на другое. Охота — это… это на самом деле чудесно…