Твоя чужая жизнь (СИ) - Андреева Марина Анатольевна (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗

— Место, — просматривая разложенные на столе бумаги, уточнил прокурор и, немного выждав, повторил вопрос: — Место — где это было? Помните?

— Перекрёсток Кузнечного и Марата, возле музея Арктики и Антарктики.

— Хорошо, продолжайте.

— Пострадавшего посадили на кресло. Я начала осмотр.

— Вы были одна?

— На выезде я была вторым фельдшером, но первый ушёл осматривать ещё кого-то, так как сказали, что пострадавших двое. Я оказала скорую мобильную помощь. На теле пострадавшего имелось три ранения. В районе плеча была зацеплена артерия. Он был против, но мы уложили его на носилки. В результате было остановлено кровотечение, наложена повязка. Пострадавший порывался уйти, однако кровотечение было слишком сильным, мы поставили капельницу, зафиксировали положение и настояли на срочной госпитализации. Всё.

— А фельдшер второй кто был? Как фамилия?

— Степаненко.

— То есть, к моменту вашего приезда Поликарпов Игорь Александрович был ещё в сознании?

— Да.

— Какие-нибудь обстоятельства… пострадавший, возможно, рассказывал о произошедших с ним событиях? Можете вспомнить?

— Нет, вы знаете, нет. Он рвался уйти, говорил, что это срочно, а потом сознание потерял.

— Вопросов больше нет, ваша честь, — обратился к судье гособвинитель.

— Позволите? — подал голос адвокат обвиняемого и, получив согласие судьи, обратился к свидетельнице: — Вы можете описать пострадавшего: во что он был одет?

— Темно-коричневая куртка… и всё, пожалуй. Больше ничего не помню.

— А может, вам что-то мешало оказывать помощь?

— Нет. Только то, что он пытался куда-то срочно уйти.

— А чем он аргументировал своё желание?

— Ничем. Не все же поступки мы аргументируем. Просто говорил, что срочно.

— Так. А можно по пунктам, подробно: вы говорите, вы ехали, вас остановили, вы не видели кто, а дальше? Где находился пострадавший? Он сидел, стоял, лежал?

— Не знаю. Я из машины не выходила. Мы остановились, открылась дверь, его завели и посадили на кресло.

— Кто завёл?

— Я не помню. Может, он и один зашёл, или его кто-то до машины довёл. Времени достаточно много прошло.

— Три недели. У вас так часто поступают люди с подобными ранениями?

— Нет. Но вызовов много, и как-то сложно всё в памяти удержать.

— Как он себя вёл в это время? Кричал, плакал, ругался?

— Данет, не кричал, не ругался и не плакал.

— То есть, он вот так спокойно вошёл, сел, дал оказать себе помощь и хотел уйти? Я, конечно, не знаю, но мне кажется, вы задаете при этом какие-то вопросы? Как-то успокаиваете? Что вы говорили? Как он реагировал?

— Спрашивала: что случилось. Но он ничего не сказал.

— А при осмотре, вам было очевидно, чем и как были нанесены ранения?

— Ну, скорее всего, огнестрельные.

— То есть, у него были многочисленные огнестрельные ранения, а он ничего не рассказывал? Ну, допустим. Скажите, а в таких случаях вы собираете какую-то информацию о здоровье пациента? Предрасположенности какие-нибудь…

— Анамнез, конечно, собираем, ну, есть ли у него непереносимости к каким-либо препаратам, проблемы с сахаром, давлением.

— Хорошо. А ваш напарник, Степаненко, вы говорили, что он выходил из машины и ходил ко второму пострадавшему. Может, он что-то видел? Что-то рассказывал после?

— Сказал, что того сбила машина, и состояние тяжелое. Что оказал первую помощь. И вторая машина его уже забрала.

— А он ничего не упоминал о том, что они знакомы с вашим пострадавшим или были вместе? Вам не показалось странным, что в одном месте, одновременно, оказались двое пострадавших?

— Нет. Нам некогда было разговаривать. Да к тому же случаи травматизма различны.

— То есть, он не упомянул о том, что видел что-то странное или, возможно, противозаконное?

— Не помню. Нет, кажется. Он ведь здесь, думаю, логичнее спросить у него самого?

— У вашего напарника мы уже спросили, но хотелось бы знать вашу версию происходившего. Хорошо. То есть, вы не можете утверждать, что эти люди незнакомы?

— У меня нет никаких оснований, позволяющих сделать какие-либо выводы по этому вопросу.

— Допустим. А вы не прослеживаете дальнейшую судьбу ваших пациентов?

— Нет. Мы сдаём их в приёмный покой, и всё.

— То есть, больше вы пострадавшего не видели? Не посещали его? Не встречались с кем-либо, интересовавшимся его состоянием?

— Нет.

— А как долго вы находились рядом с ним? Полчаса, час?

— Ну, с момента, когда нас остановили, и он оказался в машине, пока оказывала помощь, пока доехали, сдали, минут пятнадцать, может, немного больше.

— И за это время он даже мимолётно не сказал ничего, наводящего на мысли о том, кто нанёс ему ранения?

— Нет. Вначале он молчал, потом пытался отказаться от госпитализации, а позже потерял сознание.

— А вы как-то фиксируете причину ранения? У вас же наверняка появились подозрения, что он получил вред своему здоровью в результате противоправных действий?

— Причина записывается, не исходя из наших предположений, а исключительно со слов пострадавшего. Если сказал: не помню, не скажу, или, например, говорит, что его ударили ножом, то так и пишем, если говорит, упал… на нож, например, значит, пишем — упал.

— Хорошо. А если, как в нашем случае — явно, очевидно — огнестрельное ранение? А он говорит: я шёл, упал, и получилось так. Что вы напишете?

— Что сказал, то и напишем.

— Хорошо. Ну, и всё же у вас наверняка появилось впечатление, что вред нанесён в результате противоправных действий? Было? Угу. Вы сообщали об этом в вышестоящие органы или сотрудникам полиции?

— Ну, дело в том, что там были сотрудники полиции и, конечно, есть приказ, согласно которому мы при выявлении подобных случаев обязаны осведомлять о них по ноль два, но сотрудники уже были на месте, и кто-то сказал, что в этом нет необходимости.

— Угу. Но пока что мы толком не узнали, были ли сотрудники полиции, или раненый сам остановил машину и сел к вам. Опишите сотрудников полиции, которые присутствовали. Они предъявили вам удостоверения, представились? Как они выглядели?

— Не помню. Я была занята пострадавшим, и если они и представлялись, то я не обратила внимания, собственно, как и на их внешность.

— А они что-нибудь спрашивали?

— Кто-то интересовался состоянием и узнавал, в какую больницу повезём пострадавшего.

— И при этом они ничего не сказали? Может, переговариваясь между собой или обращаясь к пострадавшему?

— Кажется, что-то про скинхедов. Я не помню, я пыталась кровотечение остановить в это время.

— А пострадавший отличался как-то внешностью?

— Да, он имел сходство с представителями южных республик.

— Не совсем корректное высказывание, но допустим. А вы можете припомнить, сколько раз в своей практике вы сталкивались с тем, что к вам обращаются люди с огнестрельными ранениями?

Какое-то время в зале суда висела тишина:

— Не помню, — неуверенно произнесла свидетель.

— Ну, а порядок? Один, десять, сто?

— Может, несколько было…

— Хорошо, тогда вопрос: чем вызвано то, что вы ничего не помните? Времени прошло не так и много, случай не самый распространённый.

— Почему это я не помню? Я чётко помню, как оказывала помощь, а что при этом кто-то говорил… я, возможно, была слишком сосредоточена, чтобы обращать на это внимание. В мои обязанности входит оказание первой помощи больному, а не фиксирование разговоров.

— Скажите, а личность раненого вы устанавливали?

— Он назвал, и мы записали с его слов.

— А второго пострадавшего?

— Я не знаю. Я его даже не видела.

— Постарайтесь ещё раз припомнить, во что был одет пострадавший.

— Я помню только куртку.

— А что было под ней, что на ногах было? Джинсы, брюки, ботинки?

— Не помню.

— Ещё вопросы будут к свидетелю? — поинтересовалась судья.

— Да. Да. А какая погода была в тот момент?

— Утро было, слякотно, снег шёл.