Все ведьмы – рыжие - Звездная Елена (книги хорошего качества .TXT) 📗
Это хорошо, что богатырь сзади стоял, он-то меня и подхватил, иначе бы я тоже наземь грохнулась. А так оказалась в сильных мужских объятиях.
– Ручонки-то прибрал, – словно ни к кому не обращаясь, произнес Кот.
– А то поотрубаем ручонки-то! – Кто б ждал такой кровожадности от мирной Курочки Рябы.
И тут засвистел воздух, загудела земля, завыл ветер!
И мы все увидели в небе черные приближающиеся точки.
– Бабулечки, – умильно сообщил Гад. – За тебя, Иродушка, сражаться будут, за внучка любимого.
«Внучок» густо покраснел, и не только под кучерявой бородой. А я ему посочувствовала – нет, ну если столько бабок иметь, так точно никогда не женишься.
А Яги подлетели, закружились черным вихрем, удостоверились, что живы все, да и пошли на снижение…
– Все, пропала наша пизза, – грустно сказал Колобок.
– Это ничего, зато они нашей Риточке помочь смогут. – Кот Ученый лапы облизнул, да и пошел гостей встречать.
С бабами Ёжками мы знакомились круто:
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Яга.
– Баба Рита… тьфу ты, в смысле Рита, – скромно представилась после всех я.
И глазки в лужицу, потому как под взглядами ведьминскими жутковато было. Кстати, вокруг этой лужицы с тремя прифигевшими от явившейся компании лягушками и одной кувшинкой мы и расселись. На валунах, которые по мановению руки первой бабы Яги повылезали на свет. Так что теперь у нас был местный Стоунхендж, правда, размером поменее и под седалищные места приспособленный. А шагах в трехстах от нас Гад Змеевич, богатырь и все наши ремонтировали крышу избушки, ну и некоторые пекли вторую пиццу.
А я сижу под внимательными, проницательными взглядами и смотрю в лужу… Оттуда на меня округлившиеся глаза лягушки… Может, царевна, а? Сидит, стрелу от Ивана-царевича дожидается, а туточки конкуренция солидная – бабы Ёжки, они ведь не старые совсем.
Первая, вторая и четвертая – едва ли лет по пятьдесят. Третья, пятая, шестая, седьмая и девятая – лет по сорок, моложавые еще. Остальным максимум тридцать. Красивые все – волосы темно-рыжие, глаза зеленющие, как листья кувшинки вот этой, кожа молочно-белая с розовым румянцем, и фигурки, темными платьями обтянутые, – закачаешься. Вот будь я на месте Ивана-царевича, такой сюрпрайз, как Царевна-лягушка, и не рассматривала бы… А еще подумалось мне, что вот не зря, ой не зря любвеобильный Гад Змеевич Ёжек на болотах своих привечает…
– О чем задумалась? – вопросила одна из Ягусь.
А первая, самая суровая, взяла метлу свою, оземь ударила, и стала метла тонким прутиком. Протянула она тот прутик, коснулась поверхности лужицы да и молвила:
– А сейчас узнаем-выведаем. Про мысли твои все углядим!
И только она это сказала, как покрылась рябью лужица да экраном стала! Чисто плазменный телевизор! А там… и сверху! И стоя! И быстро-быстро! И сбоку! И сзади! Вся лягушачья камасутра!
Я покраснела, ведьмы потрясенные взгляды с меня на лужу и обратно, а старшая нахмурилась и вдруг приказным тоном:
– А ну брысь!
Три лягушки выпрыгнули из лужи. Первая откровенно ржала, держась за пузико зелеными лапками, вторая с убийственной рожей мчалась за третьей. А третья мотала прочь, но с такой похабно-счастливой лыбой на морде!
– Какие лягушки развратные пошли, – задумчиво глядя вслед парочке, произнесла одна из Ёжек.
– И не говори, – вступила в разговор молоденькая, – давеча случай был: Иван-царевич честь по чести стрелял, и стрела в соответствии с договором в болото. Он за ней, он через степи и леса, он через реки и горы! Прискакал и что видит!
– Что? – заинтересованно выдохнули Яги.
– Василиса его с животом сидит! – возмущение бабы Ёжки было нешуточным. – С животом! На девятом месяце! Как вам?
Все руками развели, одна из сорокалетних задумчиво:
– А чему удивляться? Вот ты только что сама видела, о чем рядовые лягушки думают, и это за месяц до брачного сезона! Похабник!
– Да ладно, – вступила в разговор одна из молоденьких. – Видала я того Ивана – тормоз он. Небось, за стрелой не мчался, а ехал неспешно годика два, тут уж у любой Василисы терпение кончится! Так что поделом ему!
Сижу, потрясенно слушаю! Ну ни фига себе у них тут аниме моралес!
А первая баба Яга и говорит тихо так, но очень властно:
– Хватит! Не о том разговор сейчас, не за тем встретились. Об ином и рядить будем!
И снова прутиком в воду да со словами:
– За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом да за отвагой отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи нам страх, самый страшный из страхов…
И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… и улыбаться я перестала…
Потому что там была я. В мои пятнадцать лет. С хвостиком, зареванными глазами и в старенькой линялой пижаме, сжавшаяся и обнявшая колени руками, я сидела на полу под дверью… А там плакала мама. Ночью, в подушку, чтобы мы не слышали… И я ничего, совсем ничего не могла сделать…
– Нет твоей вины, – вдруг сказала первая баба Яга, – каждый сам судьбу выбирает, за судьбу свою и ответственность несет. Мать твоя могла о муже-изменщике забыть, счастье с другим построить, мечты добиться, да выбрала долю горькую. Она жалость к себе лелеяла, она обиду хранила, она избрала путь свой, не ты. Могла бороться, могла забыть, а выбрала слезы. Ее выбор, не твой.
Я вскинула голову и посмотрела на бабу Ягу. В ее глазах было сочувствие, но была и уверенность. А еще поддержка, незримая, но такая ощутимая. И я вдруг почувствовала себя легче. Мне стало легче… Действительно легче, словно груз какой-то с плеч упал и спина распрямилась.
И Яга кивнула, словно чувствовала каждую мою эмоцию, улыбнулась и вновь произнесла:
– За горами, за весями, за взглядами, за сплетнями, за страхом да за отвагой отыщи правду истинную, глубинную, в глубине души скрытую… Покажи любовь самую чистую, самую светлую…
И пошли круги по воде… а следом мигнуло да проявилось изображение… И я улыбнулась.
Потому что там был Ромочка. Тот, каким я увидела его впервые, – маленький, пальчики крохотулечки совсем, носик смешной такой и глазенки серьезные-серьезные.
– С добром приняла, с любовью, – тихо сказала первая ведьма. – Обиду на брата не таила да за грехи родителей не осуждала, истинная ведьма.
Да за что я могла злиться на тот крохотный комочек? Ромочка для меня всегда чудо, маленькое и любимое, а ошибки моих родителей… это их ошибки.
– Прости их, – вдруг сказала ведьма. – Прости и отпусти, Рита. Каждый избирает свой путь сам, сам каменья в душе несет.
– Их ошибки – твой урок, – добавила вторая из умудренных жизнью, – и коли гнева в твоей душе не будет, ты урок усвоишь и ошибок не повторишь.
Простить? Я впервые задумалась о том, что так и не простила своих родителей. Отца за то, что ушел и бросил маму, а маму за ее отношение к Роме и за то, что, приняв отца обратно домой, так и не простила его, изводя едкими замечаниями и вечным: «Не нравится? Уходи к своей Катерине!» Вот и получается, что у нас не семья, а вечная обида, которую мама никак не может забыть. И иногда я думаю, что лучше бы она его вообще домой не принимала, раз не простила… А если простила, если приняла, к чему постоянно вспоминать о случившемся?!
– Ты становишься мудрее, – сказала первая ведьма и протянула прутик к воде.
Нет, с одной стороны, мне было неприятно, что мою душу и мои чувства обнажают перед всеми… Но с другой – они все были со мной. Каждая. Ни упреков, ни излишнего любопытства, ни нетактичных взглядов или вопросов. Они принимали – такой, какая есть. Без осуждений, без обсуждений и практически без нравоучений. Потому что не учили жизни, просто объясняли.
Первая Яга тихо сказала:
– Мы забудем обо всем увиденном, едва поднимемся да из круга выйдем, – она, наверное, точно чувствует мои мысли, – твои мысли, твои тайны, твою боль – для тебя открываем, чтобы себя познала да поняла.
