Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Дивляна постепенно приходила в себя, в мыслях прояснялось. Она понимала, что хочет ей сказать старая воеводша. И ум лихорадочно искал выход: она думала о детях.
— И что? — Она взглянула на старуху. — Что народ?
— На народ вся наша надежда. Им князей-то жалко, да себя-то жальче. Как узнали, что кривичи за тобой приходили, так и у них самих чуть до драки не дошло. Змеища эта говорила: дескать, хочет Марена в жертву всю семью Аскольдову, тогда отступится от деревлян. Да те не дураки: говорят, Марене их отдать всегда успеем, не предложить ли кривичам сперва? Если княгиня Аскольдова им нужна, может, возьмут ее да уйдут? Сама княгиня старая за это стоит: мужа и сына не воротишь, а чем она себе, да невесткам, да внукам теперь жизнь выкупит, если не тобой? Не нами?
— Выкупит? У кого?
— У того, кто придет за тобой. Не то русь, не то кривичи. Ждут их сюда со дня на день. Они хоть и земли этой не знают, да на реках не заблудишься — полона взяли довольно, найдут и проводников. Скоро будут под Коростенем. И нам только за то и надо богов молить, чтобы не сотворили над нами чего, пока они подойдут.
На гранитных кручах над Ужей все пришло в смятение. Одни бежали из Коростеня в лес, надеясь, что там враги не найдут, другие им навстречу торопились из весей в город, веря, что за стенами надежнее. Но что проку в стенах, если здесь остались одни женщины с детьми да старики, а почти всех мужчин князь Мстислав увлек с собой в победоносный, как казалось, поход на Киев? Стены стенами, но все сходились на том, что осады и приступа не выдержать. Мало кто хотя бы вслух утверждал обратное. Над кручами висели вопли и плач: одни причитали по покойникам, другие — так, от страха.
Целыми днями пленницы слышали эти вопли. Подглядывая в окошко, Снегуля доносила, что вокруг бани с утра до ночи слоняются бабы и мужики. Лица странные, чего хотят, непонятно: не то умолять Огнедеву о спасении, не то поджечь…
Старая княгиня Боронислава весь день ходила по Коростеню, утешая баб, и сама заливалась слезами по мужу и сыну. Молодая княгиня держалась получше: ее муж вернулся живым, дети были при ней. Именно она собирала старейшин и остатки дружины, раздумывая, что можно сделать, как защитить себя? Доброгнев держал совет только с одним человеком — с Незваной. Та бегала по городу оживленная, какой ее никогда тут не видели, но этому и не удивлялись — разлитые вокруг смерть и горе питали служительницу Марены и наполняли силами. Раньше Доброгнев недолюбливал ее и не одобрял намерений отца держать при себе пришлую колдунью, но теперь и сам видел в ней свою главную надежду. Никто не знал, о чем они тайком совещаются.
Ведица не показывалась, ее голос в общем хоре не раздавался, и это было хуже всего. Дивляна и Елинь Святославна боялись, как бы от всего пережитого молодуха не помешалась. Пять лет она ждала этого замужества, и за три месяца замужней жизни потеряла все, что имела!
Иногда Дивляна сама подходила к крошечному окошку и выглядывала в белый свет, но видела отсюда только стену коровника с пыльными лопухами да пару навозных луж. Если Незвана победит, то в последний раз их выведут отсюда на Святую гору — и перережут горло на том камне, куда она всего пару дней назад возлагала огромный праздничный каравай, за которым они втроем с Чтиславой и Ведицей прятались и спрашивали, не видно ли их. А народ так же дружно отвечал: нет, не видно! А теперь…
Жизнь ее повисла на волоске. Однажды с ней уже было нечто подобное — четыре с лишним года назад, когда она бежала из дома с Вольгой. Будто и впрямь знала, что задуманное родителями киевское замужество не принесет ей ничего, кроме горя. Как и тогда, Дивляна оторвалась от рода, не знала, кто и что она теперь, запуталась в своих надеждах и желаниях, не видела никакого будущего. Тогда она думала, что лучше ей умереть, — и теперь приходило в голову, что если ценой ее головы все успокоится и война прекратится, то она, правнучка волховских и ильмерских дев, уходивших к Ящеру ради блага всего племени, согласится на это.
Но кое-что за эти четыре года сильно изменилось. У нее появились дети, которым грозит погибнуть вместе с ней. И ради детей она была готова бороться даже с Ящером — до последнего вздоха, пока достанет сил держать голову над водой. К тому же теперь она, не в пример прежнему, ни в чем не была виновата. Она не проявляла своеволия, даже не совершила никакой ошибки… Или совершила?
Дивляна вдруг похолодела, подумав: а ведь ее нынешние несчастья — продолжение старых. Не дай она себе столько воли четыре года назад, не обещай себя Вольге, не решись на побег, не клянись ему в любви до огненной крады в тот последний час, который они провели вместе, он бы не пришел сюда сейчас. Не разрушил бы ее жизнь и жизнь племени, которое она уже давно считала своим, не сделал бы сиротами ее детей. Она обещалась ему… на Дивинце в день Красной Горки, когда любовные клятвы наматываются прямо на веретено Макоши и Судениц, — и он пришел за ней. Как Ящер за обещанной жертвой… Но обещала она себя, а жертвами стали ее муж… и еще могут стать дети!
А она-то думала, глупая, что уже сполна расплатилась за своеволие, — когда чуть не умерла от лихорадки в лесу над Волховом, когда мучилась, чувствуя, что от разлуки с Вольгой сердце разрывается и сама душа по капле утекает вместе со слезами… Но расплата настигла ее сейчас — здесь, в этой тесной сырой бане, с двумя детьми на руках, из-за которых теперь ей придется умереть не один, а три раза, тридцать раз!
И в то же время ей почти не верилось, что она снова увидит Вольгу. Его образ остался там, в давно ушедшей жизни. Той юной девушки, «искорки», как звала ее мать, девушки, что клялась Вольге в любви, давно уже нет — она умерла, ее место заняла женщина, жена, мать… Когда Дивляна вспоминала те дни, сердце замирало от внутреннего отзвука давно забытой нежности, горячего юного чувства влечения и прочных надежд на близкое счастье… но тот Вольга, которого она помнила, тоже остался там, в прошлой жизни. Каков он нынешний, она не могла себе представить. И знала одно: призракам прошлого лучше оставаться в прошлом. Вторгаясь в настоящее, они, как зловредные навьи, губят и разрушают все…
Враги появились на третий день — Вольга, как ни спешил, вел за собой все свое войско и потому двигался медленнее. Одд с дружиной руси и полотеских кривичей остался в Киеве, но и плесковской рати хватило на то, чтобы обложить все обитаемые вершины коростеньских круч и занять те из них, где не было защитных стен, — впрочем, жители со скотом и пожитками уже перебрались оттуда в город. По пути кривичи разграбили несколько прибрежных весей, привели с собой полон, захваченный скот. К небу потянулись дымы костров, застучали топоры.
А на тропе, ведущей к затворенным воротам частокола, в тот же час, несмотря на сумерки, появились люди.
— Кто теперь за старшего в Коростене? — кричали оттуда, смешно «окая», как все кривичи. Незвана невольно вздрогнула, впервые услышав речь своего родного племени, пусть и другой его ветви. — Здесь Волегость, Судиславов сын, князь плесковский. Он хочет с вами говорить!
Доброгнев поднялся на помост, шедший изнутри вдоль частокола на валу. Вал был высок, гора крута, поэтому стоявшие на тропе несколько человеческих фигурок казались отсюда совсем маленькими. И с другой стороны города усеянное гранитными глыбами пространство между склоном и водой, огромные плоские валуны, вдающиеся в воду и служащие удобными причалами, были все заполнены вооруженными людьми; на воде тоже стояли лодки, полные воев. Слава чурам, снизу было не видно, что копья вокруг Доброгнева держат не только мужчины, но и женщины: это придумала его жена, Чтислава, чтобы внушить врагам, будто здесь довольно войска и есть кому их встретить.
— Старший здесь я — Доброгнев Мстиславов сын, князь деревлянский! — сурово крикнул он. — А тебя я и так узнал. Ты — убийца моего отца и брата, и я буду мстить тебе, пока не истреблю весь твой род.
— В моем роду никого больше нет, я один! — Сдвинув шапку на затылок, Вольга упер руки в бока. — Ждать нечего — выходи! — Он кивнул на ровную каменистую площадку у воды. — Решим дело сразу. Мне нужно кое-что, что есть в вашем городе. Мне нужна Аскольдова вдова, княгиня Дивомила, и ее дети, сын и дочь. — Теперь уже не было смысла делать из этого тайну. — Если вы отдадите мне их целыми и невредимыми, то я уйду и не буду причинять вам вред. Мне нужна только она. Но если ты хочешь биться со мной за твоих родичей, выходи сюда, князь Доброгнев, я от своих дел не отпираюсь!
