Время меча - Нестеренко Юрий Леонидович (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗
— Так ты говоришь, что ты — графиня Айзендорг? — спросил он.
— Могу повторить это еще раз, если ты плохо слышишь.
— Откуда ты родом?
— Из Тарвилона, — Элина подумала и решила, что лучше ничего не скрывать. — Точнее, я родилась в военном походе. Тарвилон — это родина моего отца. Он привез меня туда, когда мне было 8.
— Как зовут твоего отца?
— Эльберт, граф Айзендорг. Надеюсь, тебе что-то говорит это имя.
— О, да… Говорит. Ну-ка повернись.
— Зачем? — насторожилась Элина.
— Повернитесь, графиня, прошу вас, — усмехнулся пират.
Элина, пожав плечами, повиновалась. Холодная сталь коснулась ее кистей. В следующий момент ее руки были свободны. Графиня вновь обернулась к капитану, массируя запястья и еще не до конца веря в свою удачу.
— Надо понимать, что я свободна?
— Да. Ты сможешь сойти на берег в ближайшем порту.
Ропот пробежал по рядам пиратов, но тут же смолк под грозным взглядом капитана. «Если кто-то из вас вздумает докучать этой девушке, он отправится крутить шашни с акулами», — изрек предводитель разбойников.
— Это потому, что ты знаешь о моем отце? — Элину разбирало любопытство.
— Когда-то я знал его, и очень близко.
— Что может связывать такого, как ты, с графом Айзендоргом? — фыркнула Элина, к которой в полной мере вернулась ее уверенность в себе.
— Что может связывать? — переспросил пират тоном, от которого Элина сразу пожалела о своей надменности. — Я скажу вам, графиня. Железная цепь длиною в три фута и весом в шестнадцать фунтов — вот что нас связывало. Мы были прикованы за ногу друг к другу на галере «Принцесса Сэлия» военного флота его величества короля Варсалийского.
— Отец никогда не рассказывал об этом, — медленно произнесла Элина.
— Еще бы! Не думаю, что высокородному графу приятно вспоминать кандалы и бич надсмотрщика. Дело в том, графиня, что варсалийцы не делают разницы между военнопленными и преступниками. Тех и других отправляют на каторгу. Ваш отец командовал ротой солдат, а я командовал шайкой грабителей — а в итоге мы оба очутились на одной галере. И не скажу, чтобы мне это понравилось больше, чем ему — как, впрочем, и другим, кто был на «Сэлии». Одному из наших удалось пронести на борт пилку — представьте себе, он спрятал ее в собственной заднице, которая потом несколько дней кровоточила. И вот этой пилкой мы день за днем по очереди подпиливали свои кандалы, дожидаясь, пока все будут готовы, чтобы напасть на охранников и солдат. Но один из надсмотрщиков оказался слишком бдителен и заметил неладное. Нам пришлось начинать прямо тут же, хотя у многих цепи были еще не перепилены. И если бы не ваш отец — нам бы всем крышка. Он один дрался против целой кучи солдат, пока я сбивал цепи с тех, что еще не освободились. Были и другие освободившиеся, но их в первый момент было мало, и без вашего отца нас бы одолели. Ну а потом подоспела подмога от остальных, и мы победили. Граф был ранен, но легко. После того, как мы перебили солдат и надсмотрщиков, пересчитали свои раны и потери, мы стали думать — что делать дальше? Большинство решило, что грех бросать такое хорошее боевое судно и не заняться пиратством. Графу эта идея не нравилась, но так хотело большинство. Потом стали выбирать капитана; все помнили, что сделал для нас граф, к тому же знали, что он опытный офицер, хотя и не морской, и хотели выбрать его. Но граф сказал: «Я не вправе вам указывать; вы завоевали свободу, и если хотите использовать ее для занятий разбоем — это ваш выбор, и вам отвечать за последствия. Но я в этом участвовать не хочу. Я не буду вашим предводителем и прошу лишь об одном — позвольте мне сойти в ближайшем порту, а вместе со мной всем, кто тоже не захочет пиратствовать. « Конечно, мы сказали, что уважим его просьбу, хотя и жаль, что такой молодец не с нами. Снова стали выбирать капитана и выбрали меня.
Граф, однако, не чурался нас; он объявил, что не станет участвовать в бою, если мы нападем на какое-нибудь судно, но в обычном плавании вместе со всеми стоял вахту и садился на весла, когда его рана зажила. Вышло, однако, так, что не мы напали на судно, а оно напало на нас. Нас выследил варсалийский военный галеон, капитан которого хотел выяснить, что случилось с «Сэлией» и не верил, что та могла просто потонуть при полном отсутствии шторма. Среди нас тогда почти не было людей, сведущих в морском деле, и галеон легко перерезал нам путь. Бой был жарким, и шансы были не в нашу пользу, но под конец стало жарко в прямом смысле — нам удалось устроить на галеоне пожар и уйти. Судя по тому костру, который мы наблюдали на горизонте, им так и не удалось потушить его. Так вот, в том бою граф второй раз спас меня. Я был ранен, упал на палубу, и солдат уже заносил надо мной свой меч — когда граф, отбивавшийся еще от двоих, развернулся и снес ему голову.
Потом мы пришли в один из портов на востоке Срединного моря, где смотрят сквозь пальцы на пиратов с Запада, и там граф сошел на берег, а с ним еще пятеро или шестеро. Перед этим я сказал ему, что он дважды спасал мне жизнь, и я дважды в долгу перед ним. Он ответил: «Пустое! Забудь об этом. « Но я знаю, почему он так ответил! От своего собрата-дворянина он бы принял благодарность. Но бандитом вроде меня он побрезговал. Однако напрасно вы, графья, думаете, что честь имеется только у вас. И я решил, что рано или поздно выплачу ему свой долг. В тогдашней его бродячей жизни это было вполне возможно; однако потом он вернулся в Тарвилон, и судьба так и не свела нас снова. Я слышал, что он стал знаменит, о нем сложили песни; обо мне, впрочем, тоже поют кое-где в портовых кабаках. Так или иначе, у меня было мало шансов когда-нибудь оказать ему услугу; и я рад, что могу это сделать благодаря вам. Когда встретите своего отца — передадите ему привет от Таба Саберро.
— Хорошо, — кивнула Элина. — Однако пока вы выплатили лишь половину долга, — заметила она, тоже переходя на «вы».
— Я с детства знал, что знатный сеньор своего не упустит, — усмехнулся Саберро. — Что ж, назовите, что вы еще хотите. Все, что угодно, кроме сдачи властям.
Элина подумала, что могла бы назвать капитану любой порт, куда ее следует доставить — и тот, пожалуй, не стал бы отказываться от своих слов; однако представления о рыцарской чести требовали высказать иное желание.
— Я хочу, чтобы все пленники с «Русалки» были освобождены, — твердо сказала она.
Эта идея явно понравилась пиратам еще меньше, чем освобождение самой Элины. Саберро тоже нахмурился.
— Вы не знаете законов нашего братства, — произнес он. — Я капитан, и мне причитается бОльшая доля добычи, чем простому матросу; однако я могу распоряжаться лишь своей долей, а не чужой. Я освободил вас и мог бы освободить еще некоторых, но на всех у меня просто нет прав. Просите что-нибудь другое.
— Я вынуждена настаивать, — произнесла графиня изысканно-вежливым тоном. — Мне показалось, что вы пользуетесь авторитетом у своих людей.
Саберро хмыкнул и тряхнул головой, оценив этот выпад.
— Ладно, сделаю, что могу.
Он повернулся и зашагал к середине палубы, где уже выстроили пленных. Их было 19 — 10 пассажиров и 9 членов команды; пираты уже успели добить раненых с каравеллы, которые не могли стоять на ногах, а также двоих своих, чье положение сочли безнадежным. У всех пленников, не исключая ребенка, его мать и двух легкораненых, руки были связаны за спиной; лишь для торговца со сломанной рукой сделали исключение.
— Кто может уплатить 500 дихразов — шаг вперед, — велел им Саберро. Это была весьма значительная сумма; даже хороший, вышколенный раб на восточных базарах стоил дешевле. Однако деньги за раба можно было получить сразу, выкупа же приходилось ждать месяцами, и все это время заложников надо было кормить и стеречь.
Пятеро торговцев вышли из строя. Для них произошедшее было крупной неприятностью, но не трагедией; отправляясь в опасное путешествие, они заручились от своих хозяев-купцов страховой гарантией на подобный случай. Единственный их коллега, оставшийся на месте, предпочел этому более высокие комиссионные и теперь проклинал себя за жадность. Лицо стоявшего рядом неразговорчивого переселенца, напротив, выражало стоическое спокойствие; в жизни ему довелось испытать столько несчастий, что потерю свободы он воспринимал просто как еще одно звено в привычной цепи неудач. Но наибольшее отчаяние читалось на лицах мужа и жены; они понимали, что отныне не только они сами, но и их ребенок обречен на рабство, притом, скорее всего, всех троих продадут разным хозяевам. Мальчик, как ни странно, не плакал; он был слишком испуган и находился в состоянии, близком к ступору.
