Последний кольценосец - Еськов Кирилл Юрьевич (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Джакузи еще раз окинул взором заполненные публикой набережные округлого грязноватого озера. Благородные господа и морские офицеры, лоточники и накрашенные девки, уличные музыканты и гадальщицы, нищие-попрошайки и рыцари удачи… Сотрудников гондорской резидентуры он распознавал среди них мгновенно (хотя некоторые из них были замаскированы, надо отдать им должное, довольно удачно), но вот барона – к своему крайнему неудовольствию – обнаружить никак не мог. Разве только… Да нет, глупости.
– Похоже, его здесь нет. Он наверняка тоже засек этих ребят, плюнул и убрел себе на цыпочках.
– Да, профессионал именно так и поступил бы, – кивнул Альмандин. – Но барон будет действовать иначе… Хотите пари?
– Постойте-ка… – Вице-директор по оперативной работе озадаченно глянул на своего шефа. – Так вы что же – считаете Тангорна дилетантом?
– Не дилетантом, дорогой Джакузи, а любителем. Вам понятен этот нюанс?
– Признаться, не совсем…
– Профессионал – не тот, кто в совершенстве владеет техникой ремесла (с этим-то у него как раз полный порядок), а тот, кто, получив задание, всегда выдает конечный результат, невзирая ни на какие привходящие моменты… А барон – так уж случилось – никогда в жизни не служил за жалованье: он не связан ни присягою, ни умберто и привык к немыслимой роскоши – делать лишь то, что сам находит правильным. И если окажется, что приказ противоречит его представлениям о чести и совести, он просто не станет его выполнять, наплевав на последствия – и для себя лично, и для дела. Сами понимаете – такому человеку место не в разведслужбе, а в вендотенийских монастырях…
– Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду, – задумчиво кивнул Джакузи. – Барон живет в мире моральных стереотипов и запретов, немыслимых для нас с вами… Знаете, я тут освежал в памяти его досье и наткнулся на любопытный разговор – дружеская болтовня по пьяному делу. Его спросили – способен ли он при необходимости ударить женщину? Он некоторое время размышлял – причем явно всерьез, – а потом признался, что убить, может быть, и способен, но вот ударить – никогда, ни при каких обстоятельствах… Впрочем, его досье вообще смотрится весьма забавно – это, я вам доложу, не досье, а какое-то литературное обозрение: чуть ли не наполовину состоит из стихов и художественных переводов. Я еще тогда подумал, что такого полного собрания такато Тангорна, как у нас в Департаменте, нет нигде в мире…
– Жаль только, издать их можно будет не раньше, чем через сто двадцать лет – согласно закону о рассекречива… Ага! Гондола… Ну так как – хотите пари, что он сейчас выкинет какой-нибудь безумный фортель и в итоге обведет всех этих ребят вокруг пальца?
– Я полагаю, нам с вами уместнее помолиться за его Удачу, а вернее сказать – за ошибку Марандила…
Маленькая трехместная гондола причалила у спускающейся к воде лестницы, чтобы принять на борт господина в багровом плаще и шляпе с черным плюмажем, а затем начала неспешно пересекать озеро. Тут на лице Джакузи появилось какое-то сонное выражение; он неторопливо извлек золоченый сангиновый карандашик, начертал несколько слов на салфетке, перевернул ее текстом вниз и со словами: «Ладно. Делайте ваши ставки…» передал карандаш Альмандину. Тот в свой черед сделал такую же запись, и теперь оба они безмолвно наблюдали за развитием мизансцены.
Гондола описала не вполне замкнутый треугольник и вернулась к лестнице, соседней с той, откуда начала свое движение. Место это было издавна облюбовано компанией прокаженных, закутанных в глухие полосатые балахоны, – они кормились здесь подаянием. «Холодная проказа» – болезнь смертельная и неизлечимая, однако в отличие от проказы «горячей» практически незаразная (ее можно подхватить, лишь если сам раздавишь одно из тех мелких кровянистых вздутий, которыми покрыты руки и лицо больного, или, к примеру, выпьешь с ним молока из одной кружки), а потому заболевших ею никогда не изгоняли из поселений; кхандские хакимиане даже почитали их за особо угодных Богу. День за днем эти скорбные фигуры, затянутые в свои полосатые саваны, безмолвно взывали к милосердию горожан и как бы напоминали им: сравните-ка это с тем, что кажется вам несчастьями в вашей обыденной жизни… Они были до того неподвижны, что казались просто неким архитектурным элементом вроде каменных кнехтов для швартовки гондол; поэтому когда одно из этих матерчатых изваяний вдруг встало и, чуть прихрамывая, двинулось к лестнице, стало ясно – вот оно, началось…
Прокаженный ступил на верхнюю ступеньку, и в руке его мелькнул извлеченный из рукава лиловый головной платок. В тот же миг компания зевак, толпившихся вокруг уличного фокусника – тот жонглировал тремя кинжалами ярдах в двадцати от лестницы, – распалась: двое рванули вправо и влево, отрезая человеку в балахоне пути к отступлению, а двое других и сам фокусник, расхватав порхавшие в воздухе клинки, ринулись прямиком к добыче. Вот тут-то и стало ясно, что человек малость не рассчитал: начал спускаться к воде, когда гондола была далековато – ярдах в пятнадцати от берега. Впрочем, он бы, наверное, все равно успел спрыгнуть в лодку и спастись, если бы не трусость пассажира в багровом плаще: тот, узрев трех вооруженных преследователей, перепугался настолько, что гондольер, повинуясь его панической жестикуляции, немедля начал отгребать прочь, бросив подельника на произвол судьбы. Человек в балахоне отчаянно заметался по нижней, уходящей в воду, ступеньке – спасения ждать было неоткуда. Парою секунд спустя его настигли «зеваки»: они мгновенно заломили ему руки за спину, а «жонглер» коротко, без замаха, врубил по печени и тут же, на возвратном движении, – ребром ладони по шее. Вот и все. «За задницу – и в конвертик»…
Однако когда «прокаженного» волоком вытащили с лестницы на набережную, вокруг сразу столпился возмущенный народ: к такому обращению с больными здесь как-то не привыкли. Двое случившихся поблизости хакимиан в желтых тюбетейках паломников незамедлительно вступились за «божьего человека», и возникший скандал стал плавно перерастать в драку. Люди Марандила со всех концов площади прорывались – плечом вперед – сквозь густеющую толпу к месту событий, а где-то в отдалении уже раздавалась скребущая по нервам трель полицейского свистка… Человек в багровом плаще тем временем высадился на берег за три лестницы от места свалки, отпустил гондолу и неторопливо двинулся прочь; по всему было видать, что судьба лжепрокаженного его не больно-то заботит.
– Ну, как вам представление, дорогой Джакузи?
– Превосходно. Положительно, в Тангорне погиб великий режиссер…
Выражение лица вице-директора по оперативной работе вроде бы ничуть не изменилось, однако Альмандин знал своего сотрудника много лет, а потому видел: страшное напряжение, в котором тот пребывал последние минут десять, утекло прочь, и в уголках его губ рождалась тень торжествующей улыбки. Что ж, это и его победа тоже… Джакузи тем временем остановил спешащего мимо официанта:
– Друг мой, бутылку нурнонского!
– Не боишься спугнуть фарт?
– Ничуть. Все уже позади, и Марандил теперь, считай, у нас в кармане.
Ожидая нурнонское, они с любопытством наблюдали за тем, как развиваются события на набережной. Потасовка там внезапно прекратилась (хотя гвалт, пожалуй, даже усилился), и на месте свалки как-то само собою возникло пустое пространство, посреди которого лежал человек в балахоне, тщетно пытающийся привстать на четвереньки. «Зеваки» и «жонглер» между тем полностью утратили интерес к своей жертве: они не только выпустили ее из рук, но и резко попятились назад, в толпу; правый разглядывал свои ладони, и на лице его был ужас.
– Видите, шеф, до ребят наконец дошло, что прокаженный-то – самый настоящий! А это ведь не тот случай, когда уместно выражение «лучше поздно, чем никогда»… Хватая его, они наверняка раздавили кучу гнойничков на руках и по уши перемазались сукровицей, так что теперь вся троица – покойники… Реагируют весьма эмоционально, но мне трудно их осуждать… Узнать, что жить тебе осталось (если это можно назвать жизнью) несколько месяцев, – довольно яркая новость, тут трудно сохранить невозмутимость.
