Крылья - Виор Анна (читаемые книги читать .txt) 📗
Теперь Вирда никто не звал учеником Музыканта, стражи границы именовали его в глаза и между собой не иначе как Мастер Смерти, бывшие рабы-арайцы обращались к нему «к’Хаэль Долгожитель», что раздражало. Фенэ вообще старалась не говорить с ним и посматривала с опаской в его сторону. Только Гани Наэль и Ого до сих пор называли его просто Вирдом. Впрочем, Ого – тот частенько оговаривался и по старой привычке у него проскальзывало: «Рохо». Вирд не обижался: Рохо – и то лучше, чем к’Хаэль Долгожитель. А имя Мастера он еще не заслужил.
Алот рвался обратно на границу. В свете произошедших событий охрану каравана Фенэ он не считал такой уж важной задачей. Он поговаривал о том, чтобы довести их до Шеалсона – небольшого городка около Южного тракта, где кончается Тарийский лес, и повернуть назад. В городе этом будет безопасно, и Фенэ сможет нанять дополнительную охрану. Но к’Хаиль напомнила ему об уговоре с Седдиком и о том, что обещала дать бумагу для своего смотрителя эффов, чтобы тот позволил захватить его и зверей на арайской заставе только тогда, когда она окажется в Городе Семи Огней. Командир Алот ругался на чем свет стоит, пока Фенэ не слышала, упоминая эффов, смаргов, предков к’Хаиль, императора и какого-то Древнего, который непременно должен был его разодрать (это ругательство Вирд уже слышал в устах Галды), топал ногами, плевался, один раз даже швырнул с досады свою деревянную миску вместе с кашей об дерево, но в конце концов смирился.
Поскорее добраться до Города Семи Огней Вирду хотелось почти так же, как и Фенэ. Столько событий в его жизни требовали объяснений от мудрых и знающих людей, от тех, кто испытал подобное ему!
Что ему делать со своим Даром? Как использовать данную ему Силу? Он может теперь заставить замолчать меч, но как заставить молчать свою совесть? На нем кровь… пусть врагов, но все же людей…
Как же он нуждается в совете и обучении, чтобы кто-то рассказал, показал, ободрил… Он запутался… потерялся, не понимает, что происходит с ним. Хотя всякий раз, задумываясь над этим, он вспоминал слова Дилоса, сказанные тогда, у костра: «…для Одаренного действовать Силой – что нос почесать». Действительно, когда Дар разворачивался, Вирд знал, что и как нужно делать, хотя никто и никогда его этому не учил, были ли то музыка, исцеление или… убийство.
Вирд стал чаще обращаться к Силе, он мог сам теперь заставить ее развернуться, ответить ему. Сила струилась по его жилам. Когда он подносил к губам флейту, казалось, что клубок внутри играет сполохами, а затем золотые нити струятся по телу, вырываются наружу и рисуют узор – картины не известных ему мест, городов, портреты незнакомых людей, которые он видел и с закрытыми глазами. Когда обнажал меч – алые огненные струи пульсировали в нем, передавая песню и ощущения стали. Когда исцелял, то с пальцев срывались теплые голубые потоки, и боль исцеляемого становилась его собственной болью, Дар восстанавливал, воссоздавал утраченное и разрушенное в теле.
Придя окончательно в себя после нападения в Тарийском лесу, Вирд попробовал исцелить тех, кто был легко ранен тогда в бою, – и у него получилось. Вначале Харт, с удивлением и восторженными ругательствами, вновь смог сжимать и разжимать поврежденную левую кисть. Затем сбежались все остальные, имевшие какие-либо раны, и Вирд залатал ногу Битаса, срастил переломленный палец на правой руке у Дага, снял боль в плече Чифны, восстановил зрение правого глаза у Кипэла. Сам Вирд был так счастлив, словно это его избавили от ноющей боли и неудобства, исцелили. Может, так оно и есть – после убийства стольких людей дарить восстановление и жизнь и видеть радость на лицах было для него прохладной водой в жаркий день.
Ничто конечно же не дается даром. Использование Силы приводило к тому, что Гани Наэль называл оттоками. Иногда тошнота, боль, головокружение. А слабость он чувствовал после любого действия Дара, так же как и голод. Вскоре он понял, что можно не поддаваться этому, можно оттоки совсем не замечать, понял, что если не давать Дару сворачиваться резко, а делать это спокойно и медленно, словно наматывая нити на клубок, то слабость почти незаметна. То же самое и с голодом. Вирд провел много лет в рабстве, где наедаться до отвала никто ему не позволял, наоборот, постоянное чувство легкого голода было привычно для него так же, как дыхание. Он просто отодвигал его на задний план, чтобы не мешало думать. Мастер Наэль всегда удивлялся, что Вирд не набрасывается на еду после оттока Силы, и утверждал, что так поступают все Одаренные, еще не закончившие Академию Силы, а уж о тех, в ком Дар развернулся недавно, и говорить нечего: от них нужно было, по мнению Наэля, просто прятать все съестное.
Так пролетали дни, наполненные суетой, новыми открытиями, новыми пейзажами, представавшими перед взором Вирда за каждым поворотом; новыми возможностями и новыми беспокойными мыслями. Впрочем, беспокойство достигало апогея не при свете дня, а когда лагерь укладывался спать, когда Вирд оставался наедине со своей виной, своими страхами и снами…
Он размышлял о Даре, об оттоках, о следопытах и нападении, о пролитой крови и спасенных жизнях, лежа возле костра на мягком ельнике и укрывшись одеялом. Над ним сияли звезды. Вот крупными светящимися точками вырисовывается созвездие Охотника. Вот по разлитой сияющим потоком небесной реке проплывает Лодка, вон созвездие Меча… Когда-то старый Рулк, показывая в небо ссохшимся крючковатым пальцем, называл созвездия и рассказывал истории.
– Небесные огни, – говорил он. – Если смотреть вот так сверху на Землю, то тоже увидишь множество огней. Это людские души – огни Создателя.
Теплая тарийская ночь окутывала лагерь. Вирд знал, что он не в безопасности – после того нападения можно было ожидать следующего – но все равно здесь, по эту сторону Сиодар, ему… спокойнее. Ему так хорошо, словно он вернулся домой… Где на самом деле его дом? Откуда он?
Лагерь засыпал, костры догорали, только в некоторых еще поддерживали огонь постовые и те, кто привык ложиться поздно: Гани Наэль, например. Вирд видел его сидящим неподалеку и слышал, как он наигрывает грустную мелодию на своей лютне.
Фенэ вышла из шатра, приблизилась и села рядом с Музыкантом. Они молчали: Гани, перебирающий струны, и Фенэ, перебирающая волосы в своей золотистой косе.
– Теперь я понимаю, почему Тария так велика и могущественна, – произнесла она наконец.
– И почему же? – Наэль спросил, не поворачивая головы и не переставая играть.
– Если в ней столько Одаренных, таких, как этот твой ученик… и если каждый из них делает все так же, как он…
Гани хмыкнул:
– Вирд теперь не мой ученик… – Они думали, что он спит. – Да, Фенэ, Тария велика, это бесспорно! И Город Семи Огней – Дом Одаренных. Но не все они такие, как Вирд. Те, кого я знал, имели один Дар: они либо исцеляли, либо играли на музыкальных инструментах, либо владели оружием, но чтобы все и сразу – такого я не слышал. Вирд скорее исключение, не все Одаренные такие…
– Так, значит, он особенный даже среди них?
– Думаю, да… Впрочем, не мне судить. Я не такой уж и знаток. Когда придем в Город Огней, то Мастера Силы, Совет, Верховный, наконец, – они решат, кто он.
Голос Гани Наэля стих, а музыка нарастающей волнующей мелодией закружилась над лагерем в легком танце вместе с ночной мглой, с вольным ветром и отблесками звезд.
Сон пришел к Вирду.
Перед ним представали суровые лица, которые кружили во тьме и выносили ему приговор.
– Ты убийца! – сказал седовласый старец, вынырнув из мрака.
– Ты великий Мастер! – произнесла женщина с лицом и голосом Фенэ.
– Ты – раб! – Это был человек, похожий на Оргона.
– Ты недостоин Тарии! – Незнакомое лицо, расплывчатое, невозможно определить черты.
– Сын наш! Город Огней ждет тебя! – Множество голосов, но лиц не видно…
Вирд стоял на опушке леса. Был день, солнце ярко светило. Вокруг щебетали птицы, ветер колыхал высокую траву под ногами и играл в кронах деревьев над головой. Он увидел молодого мужчину, одетого только в набедренную повязку, бегущего через лес. Тот был измучен, очень худ, его лицо и тело перепачканы и изранены. Мужчина выбежал на опушку и остановился, тяжело дыша.
