Наша светлость - Демина Карина (серия книг TXT) 📗
…о Красных островах, что выросли на берегах вулканов. Там делают вино из морских ягод, которое на вид как деготь, но, однажды попробовав, уже не сможешь пить другие вина. Поэтому Аль-Хайрам пробовать отказался. Он ведь разумный человек.
…о земле Кшитай, где земли заливают водой, потому что только в воде растет орех, которым кормятся все. Он кислый, но очень сытный, и одного зерна хватает, чтобы человек неделю не хотел есть. Но Аль-Хайрам думает, что это глупо. Еда ведь приносит удовольствие, а разве разумный человек будет отказываться от удовольствий?
…о стране Мунд, известной своими шелками. Ткани делают из коконов особой бабочки, и нить изначально столь тонка, что лишь очень нежные пальцы способны ее распутать. Поэтому шелковниц в раннем детстве ослепляют и лишают слуха. Так их руки обретают удивительную чувствительность…
— А вы почему не едите? — шепотом спросила Тисса.
Вот и надо было ей любопытничать?
— Самому не принято. А ты не кормишь.
Смеется? Тогда почему Аль-Хайрам сам ест… или потому, что он гость? И без жены. А у тана Тисса есть. И получается, что она поступает неправильно.
Ашшарец это видит.
И потому будет над таном смеяться. Или, что еще хуже, уважать перестанет.
— Если вы хотите…
— Хочу.
Не следовало и надеяться, что тан ответит отказом. Он отставил блюдо и взял другое, по виду ничем не отличающееся от первого.
— Там женская еда, — пояснил он. — Она не такая острая. Держишь?
Блюдо было тяжелым, но в то же время удобным. И дальше как? Разломить пополам… а внутрь? Выбор огромен и непонятен. Что-то красное, по виду похоже на мясо. И зеленое. И еще желтое, комковатое. Тан определенно не собирается помогать. Наблюдает с явным интересом.
Ладно, в конце концов, не Тиссе это есть.
Красное и белое неплохо сочетаются по цвету. Или лучше желтое?
А если три и сразу?
Останавливать ее не собирались. И пережевывал тан тщательно, с задумчивым видом, только из глаз почему-то слезы текли.
— На, — Аль-Хайрам протянул Тиссе пиалу. — Пусть запьет, а то…
Выпил одним глотком, и пришлось доливать еще. Раза четыре.
— И как? — заботливо поинтересовался Аль-Хайрам.
А тан только рукой махнул, похоже, говорить он пока не мог. Тисса несколько опасалась того момента, когда дар речи все-таки к нему вернется.
Но она же не специально!
— Женская любовь что огонь. — Ашшарец подал другой кувшин, с длинным узким горлышком, которое ко всему изгибалось, словно шея цапли. Тисса чудом умудрилась наполнить чашку, не разлив ни капли. — Слабый огонь не согреет. А с сильным не каждый справится.
В кувшине, судя по запаху, было вино. И пил его тан маленькими глоточками.
Аль-Хайрам же, разом забыв о происшествии, продолжил рассказ.
…об островах, которые кочуют по морю, а следом за ними плывут и нарвалы, и гигантские черепахи. Из их панцирей островитяне строят дома…
…о землях, которые видят солнце лишь несколько дней в году, а прочее время там царят тьма и холод. Но в холоде растет удивительный сизый мох. За него хаотцы готовы платить алмазами по весу…
…о чудовищах, что обитают в морских глубинах… о ловцах, которые строят огромные корабли, настоящие плавучие города, а не корабли, и выходят в море бить чудовищ, потому что поклялись истребить всех…
Тисса слушала краем уха, ей было страшно за тана. А если она его отравила? Нечаянно, но…
— Все хорошо. Не волнуйся, — сказал он каким-то осипшим голосом. И поднос убрал. Вероятно, есть ему расхотелось.
Первая партия листовок была отпечатана. И Плешка не без гордости взирал на дело рук своих. Конечно, содержимое желтых бумажек ему не нравилось. Ну вот уродился Плешка таким непонятливым, сколько уж лет прожито, а все в толк взять не может, чем это одним людям интересна жизнь других людей. И ладно бы просто смотрели, так нет же, влезть норовят с советами предобрыми…
…такие вот добрые когда-то присоветовали Марийке на ферму запродаться, раз уж все равно залетела. И кормят там, и поят, и сухо… Кто знал, что груз по дороге скинут?
Свои ж потом и рассказали. Не про Марийку, конечно, кто там знал, как ее зовут. Баба и баба… много таких, неприкаянных в мире, никто убытку и не заметит. Нет, не то чтобы Плешка так уж душой к шестнадцатилетней шлюшке, по соседству обретавшейся, прикипел, что жизни без нее не мыслил, скорее уж злость брала на дуру, которой вздумалось с судьбой в кости играть.
И на тех умных, подсказавших выход.
Вот бывает же, что есть человек, а потом раз вдруг и нету…
Неправильные это мысли. И Плешка старательно гнал их, заставляя себя гордиться проделанной работой. А что, оттиски вышли хорошие. Текст аккуратненький, буковка к буковке. Краска легла ровно, даром что такой трактаты печатать, а не пасквили…
— Молодец, — сказал тот самый наемник, который и принес заказ. Он отзывался на кличку Шрам, хотя шрамов на лице или руках не имел.
Нехороший человек. Мутный. Говорит много, да два слово через одно — вранье, какого поискать. И ведь складно выходит… герой войны… еще той, прошлой, о которой в городе вспоминать не принято было. Послушать его, так кровь за лордов лил, едва всю не вылил, когда другие — тут Шрам поглядывал на Плешку хитровато, с намеком — в городских стенах отсиживались. А теперь, стало быть, ненужный стал. На обочине жизни… выражался Шрам по-благородному, красиво.
Только Плешка к его-то годам меж людей потерся, наловчился за лицами хари видеть. Если Шрам за что и воевал, то за собственную выгоду. Небось куражился по лесам, пока хвост не прищемило, потом в наемнички подался, да только и там ныне прежней вольницы нету. Вот ему и тесно…
— Деньги? — С такими, как этот, Плешка предпочитал говорить о деле и только о деле.
Почудилось — ударит. Но нет, на стол плюхнулся кошель.
— Сегодня заберем.
— И куда?
— А тебе-то что за дело?
— Ну… — Любопытство в подобных делах и вправду проявлять не пристало, Плешке вдруг почудилось, что знает Шрам. И про старого лорда, и про собственные Плешкины надежды раз и навсегда развязаться с этакой жизнью, и про страх, от которого кисти ломит не хуже, чем на дыбе. — Если тебя повяжут, то моей голове на плахе быть.
Он надеялся, что причина покажется достаточно веской.
— Ничего. Тебе за риск платят.
Не поверили…
— Людям раздадим… людям надо просвещаться. — Шрам захохотал и, вытащив из-за пазухи свиток, кинул на стол. — Вот тебе. Надо сделать двадцать тысяч… для начала.
Плешка развернул свиток.
— Читай-читай. Думай. Смотри. Лучше с нами быть, чем с этими…
Нет, конечно, Шрам сказал это просто так, без двойного умысла, иначе бы не золотом — сталью рассчитались за услугу. И Плешка вернулся к свитку, озаглавленному «Слово о правах и свободах человека».
…Люди рождаются свободными и равными в правах…
Это не походило на все то, что он печатал прежде.
…Народ является источником любой власти. И никто не вправе требовать себе власти над самим народом…
— Нравится? — поинтересовался Шрам.
Нет. Слишком опасно, потому как этим словам легко поверить, но Плешка опасался и думать о том, к чему приведет подобная вера.
…Закон есть выражение воли народа, и каждый имеет право участвовать в его создании. Закон един для всех, и все люди, вне зависимости от сословия или достатка, равны перед ним.
— Сколько времени тебе понадобится?
— Много. Двадцать тысяч — это… Надо шрифты чинить и… оттиски тоже… машины вот… они могут целый день, но надо… — Плешка понял, что ему не уйти от ответа. Сказал первое, что в голову пришло: — Месяц…
— Ну… месяц нас вполне устроит. — Шрам поднял руки. — Работай, мастер. И будет тебе счастье.
Рожденные равными, люди занимают посты и публичные должности сообразно собственным добродетелям и способностям. Всякий же, кто выступает против воли народа, является его врагом. И только уничтожив врага, народ обретет истинную свободу…
