Полуденные врата - Роэн Майкл Скотт (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
– Что, tuan Фишер, наслаждаетесь зрелищем? Я и не подозревал, что вы любитель подобных представлений.
Дыхание у меня восстановилось. Но я ответил не сразу, тщательно взвешивая каждое слово:
– Да нет, Мпу Бхарадах. Я никогда ничего подобного не видел. Но мне нравится. Очень живо.
Его тонкие губы изогнулись в сухой улыбке.
– Обычное дело – всё хорошо в своё время, на своём месте. Представление неплохое. Но у нас на Бали бывают и получше. Вообще на Бали многое лучше.
Вместо улыбки у меня на лице появилась гримаса.
– Включая целую кучу проблем. – Мне хотелось к списку проблем добавить и его имя, но что-то в его холодном взгляде подсказало мне, что он понял мою мысль. – Вспомните хотя бы, что случилось в Борободуре…
– Да, tuan…
– Я видел, как вы прогнали Рангду. Не думайте только, что я не благодарен вам за это… однако… чего ради? Почему вы так старались? Разве она не собиралась сделать как раз то, что хотелось вам? Вы же угрожали мне…
Я ожидал, что pedanda станет протестовать, хотя бы ради того, чтобы не потерять лицо. Но он совсем по-западному покачал головой.
– Нет, она хотела завладеть устройствами из вашего железного ящика и… заразить их. Хотела управлять ими для своих целей, как управляла вами в ту ночь, ведь вы слушались её, как слушаются кукловода эти куклы на палочках. Тот, кто контролирует распределение воды на Бали, тот получает контроль над всем этим прекрасным островом. А Рангда добивается такой власти уже много-много долгих веков.
– А вы? Вы чего добиваетесь? Или мне нельзя спрашивать?
Бхарадах невозмутимо провел костлявым пальцем по седым усам, щегольски подстриженным, как у военного.
– Спрашивайте, почему же нельзя? Всё это время и другие, кто думает так же, как я, боролись с ней, как и вам пришлось с ней бороться. Она принадлежит kelod — берегу и морю, куда стекает все зло. И по морю она всегда посылала зло на земли, которыми хотела владеть. Когда-то Бали был всего лишь частью её империи. Все острова в наших краях должны были стать ступенями к её триумфу, золото солнечных восходов – её драгоценностью, а пурпур заката – её роскошным нарядом. Чтобы осуществить эти непомерные желания, она всегда притягивала сюда чужеземцев – англичан, голландцев, японцев, – они владели этими землями, и всегда это было гибельно для нас, да зачастую и для неё самой. Но её это не останавливало. Она и до сих пор жаждет овладеть нашей землей.
Я с издёвкой посмотрел на него.
Он повернулся ко мне, и от его взгляда я попятился.
– Чего хочу я? Ах ты, невежественный дикарь, да как ты смеешь предполагать, чего хочу я? Ты даже догадываться об этом не можешь! Так слушай, ты, дитя прогнившего Запада: я хочу вернуть минувшее, вернуть прежний образ жизни, я мечтаю о древней стране, не разбуженной беспорядками, не израненной временем. Если я стремлюсь к власти, то только ради блага людей, ради образа жизни, который сложился в согласии с природой, в гармонии с ней. – Он смотрел на меня с каким-то насмешливым скептицизмом, и его голос помягчел. – Слушай, tuan, ты задал мне вопрос. Теперь я тоже спрошу тебя. Ведь таких, как ты, называют капиталистами; так что предпочитаешь ты – естественно сложившийся порядок вещей, основанный на согласии, или перемену, навязанную извне? – Он ангельски улыбался, не отрывая от меня пристального взгляда.
Я смотрел на него, выпучив глаза: каково, черт побери! Задать такой провокационный вопрос честолюбивому политику! Но именно поэтому надо суметь ему ответить. И что-то подсказывало мне, что лучше так и сделать. Но на наших дискуссиях в конторе никогда не было так жарко, как сейчас, я не был таким усталым и голодным, а тут ещё в ушах звенит этот гамелан и что-то нечленораздельно с самозабвением тараторит кукловод! В такой обстановке подобного весьма серьезного вопроса я никак не ожидал.
– Ну… – промямлил я, – вы имеете в виду капитализм против марксизма, не так ли? Или социализма? Но никто не придумывал систему, которая называется «капитализм», она развилась сама, так уж устроен мир, все страны развиваются примерно одинаково. Ну хорошо, иногда это развитие оборачивается неудачей, так и с человеком бывает. Или процесс заходит слишком далеко, или на него влияют какие-то другие события. Тогда приходится проводить корректировку, восстанавливать равновесие. Изнутри, если возможно, это всегда лучше. А уж если невозможно, то перемены…
– Но если те, кто существует в этой системе, не хотят никаких перемен? – перебил меня священник. – И если такие перемены угрожают разрушить саму систему?
– Ну… – Я совсем запутался, по спине струились ручейки пота, это было неприятно.
Он не дал мне сформулировать возражения, а страстно заговорил, подчеркивая отдельные слова и неотрывно глядя мне в глаза:
– Перемены, корректировки, равновесие – это одно, а анархия – совсем другое. Установившийся веками порядок, старый образ жизни, каковы бы ни были его недостатки, он всё равно лучше анархии, ведь так? Поэтому перемены надо ограничивать, тщательно взвешивать, обдумывать, учитывая вред, который они могут принести, правда?
Неожиданно для себя я кивнул, словно в такт гремящему оркестру, но тут же сердито одернул себя. Его слова были не лишены смысла, но мне не хотелось с ним соглашаться. Не то чтобы я полностью не разделял его точку зрения, но я опасался скрытых в его словах подвохов, которые грозили сбить меня с толку.
– Но ведь вы признаете, ведь признаете же, – он вежливо склонил голову, – что временами какие-то перемены оказываются в конце концов неизбежными. Конечно, тогда, чтобы не возникло катастрофических изменений культуры, лучше всего аккуратно осуществлять их под сдерживающей рукой старого порядка.
Я отрицательно покачал головой, но сказать мне было нечего. Со многим я хотел бы поспорить, сказать о стагнации и ритуалах, об упадке и репрессиях. Но я устал, мысли у меня путались, к тому же мой хладнокровный, хорошо владеющий собой собеседник внушал мне известный страх. Почему-то я не мог найти слова. А он продолжал настаивать:
– Конечно, разве не лучше, если те, чей привычный образ жизни подвергается опасности, будут решать сами? Разумеется, если у них хватит мудрости понять необходимость перемен, то не лучше ли, чтобы осуществление этих перемен… было доверено им самим?
Я проглотил подступивший к горлу комок. С этим трудно спорить, хотя… то, на что он намекал. Чувствуя, что меня загнали в угол, я неуверенно кивнул. У него немного подобрело лицо.
– He думайте, что я вам не сочувствую, tuan, — серьёзно произнес он. – Вас поставили в такое неловкое положение, вы оказались между силами, которых не понимаете. Да и как вы можете их понять? Мы живём в гармонии с природой, эту гармонию мы создали сами, мы в согласии друг с другом, а главное, в гармонии с самими собой – такое вам даже представить себе трудно. Вы там, на Западе, со всем вашим материальным богатством, со всеми вашими обширными знаниями, разве вы достигли такой гармонии? А ведь именно в ней – лекарство от многих болезней, которые донимают вас: от неудовлетворенности, от страхов, от тревожного разлада с самими собой, от душевной опустошенности. – Его голос упал до шепота, между пальцами поблескивал окутанный золотой сеткой хрустальный набалдашник посоха. – И нельзя не задать вам ещё один вопрос. Какую пользу принесёт человеку то, что он завоюет весь мир, но потеряет собственную душу?
Его глаза не отрывались от меня. А у меня в голове, словно мечущиеся светлячки, вибрировали звуки оркестра, а над головой, в ветвях деревьев, ныряла, выписывая круги, большая летучая мышь. Свет потускнел, казалось, представление теперь стало едва слышно, голоса, смех, куклы на палочках куда-то отдалились; в тени под деревьями остались только свирепый старик да я, глаза у него блестели, голос звучал решительно и настойчиво:
– Глядя на вас, я вижу, как сильно не хватает такой гармонии вам самому. Всю свою жизнь вы посвятили работе. И куда это вас привело? Одиночество, усталость! Успех в глазах всего мира, а в вашем сердце, в вашем доме – горечь неудач. У вас нет жены, нет детей, нет семьи; в нашей среде вас сочли бы жалким инвалидом, как если бы у вас не было конечностей или вас лишили бы разума. Вы ощущаете этот недостаток, но не совсем сознаете, какое огромное значение он имеет. Вы не сможете, да и не будете помогать тем, кто станет разрушать наш образ жизни. Может быть, вы откроете нам свое сердце, откроете мне – и вас просветят.
